А дальше Змея-гора — ишь как вьётся её хребет!.. Озера и реки лежат как на ладони. Табуны похожи на стаи каких-то букашек… Кинзя всё это видел сотни раз и каждый раз был готов заново удивляться на этот необычайный мир, который становился таким маленьким, если глядеть на него с горной вершины.
Но сегодня некогда было любоваться этим странным, забавным миром. Кинзя остался охранять безопасность друзей. Верёвки больше уже не шевелились. Кинзя приготовил лук и стрелу, лёг на живот и заглянул со скалы вниз.
Ему было видно расселину, где находилось гнездо.
Салават уже достиг гнезда и почти висел на верёвке, только одной ногой упираясь в выступ.
Если упасть — разобьёшься, но верёвка крепкая, она выдержит даже самого толстого батыра.
Хамит ещё медлил, держась за куст можжевеля, и не решался повиснуть.
Кинзя услыхал, как из гнезда закричал птенец. Хамит заторопился, скользнул и повис, его верёвка повернулась два раза, раскручиваясь. Салават помог другу укрепиться на высоте гнезда.
Теперь уже оба птенца в гнезде, почуяв опасность, громко кричали. Охотники совещались. Вот Салават скрылся в трещине и тотчас опять показался, уже с орлёнком в руках. Птенец надсадно кричал. Хамит взял его, одной рукой развязал свой пояс и протянул Салавату.
Салават снова скрылся в трещине. В это время Кинзя поднял глаза и только тут почти над собою увидел в небе орла…
— Карагуш! — крикнул он.
Старый орёл возвращался, неся ягнёнка. Он, должно быть, увидел врагов у гнезда, на мгновение застыл в полёте и камнем ринулся вниз. Тетива прозвенела под рукою Кинзи, и стрела вонзилась в ягнёнка. Хищник бросил добычу, защитившую его от верной смерти, взмахнул крыльями и с криком мимо Кинзи устремился к своим птенцам. Навстречу ему прогудела в воздухе стрела Хамита и потонула где-то в долине.
Орёл ударом крыла задел по лицу Салавата, который вынес второго детёныша. Салават едва удержался над пропастью. Ему некогда было искать в колчане стрелу. В руке у него заблестел кинжал.
Орёл увернулся от удара, взлетел и напал на Хамита. Он ударил мальчика клювом в плечо.
Хамит покачнулся, испуганно схватился за верёвку и выпустил из руки птенца, который упал на скалу и, связанный, трепыхался. Хамит схватился за лук.
— Ножом бей, ножом! — закричал ему Салават.
Хамит повис над обрывом, отбиваясь кинжалом от свирепого орла. Салават с поспешностью выбрал стрелу и только было выглянул из щели, где скрывалось гнездо, когда услыхал со скалы крик Кинзи. Он понял, что на второго его товарища напала орлица. Одна из стрел Салавата бесполезно скользнула в воздухе мимо разъярённой самки. Салават наложил было вторую стрелу, но в это время птенец, трепыхавшийся у его ног, пронзительно крикнул. Орёл откликнулся детёнышу с покровительственной яростью и кинулся на Салавата, но верная стрела угодила ему в грудь; однако раненая птица всё же впилась когтями в шею стрелка, как железом, терзая тело. Салават бросил лук и по самую рукоять всадил свой кинжал под крыло орла. Птица упала к его ногам.
Он радостно вскрикнул, но в то же мгновение мимо него мелькнула ширококрылая тень орлицы. Салават позабыл про свою боль и схватился снова за лук. Хамит висел теперь на верёвке, которая медленно раскручивалась. Ему не за что было ухватиться, он поворачивался, прикрывая лицо левой рукой от ударов орлицы, а правой стараясь нанести ей удар ножом. Защищая лицо, он закрыл глаза, и удары ножа падали в воздух, угрожая верёвке. Салават на миг растерялся. Ноги его скользили по камням, закапанным кровью. Но вдруг сообразив, он ногою столкнул птенца вниз с обрыва. Птенец, уже падая с криком, нелепо и неуклюже замахал молодыми крыльями. Но ещё не успел он упасть, как орлица, оставив Хамита, подхватила детёныша на лету.
— На тебе! — крикнул ей Салават, и его стрела вонзилась в спину орлицы, которая стремительно вместе с детёнышем полетела куда-то вниз, под скалу.
Салават ухватил верёвку и из последних сил, напрягаясь, втянул Хамита в трещину, где было гнездо. Оба охотника, взявшись за руки, несмотря на усталость и боль, весело засмеялись.
— Четыре орла! — сказал Салават.
— Четыре орла, — повторил Хамит. И снова оба они засмеялись, хотя были так слабы, что не могли без отдыха влезть обратно на вершину скалы.
Отдохнув, оба мальчика, держась за верёвки, стали карабкаться наверх, неся с собой одного птенца и убитого Салаватом орла.
Кинзи не оказалось на верхней площадке. Они испугались.
— Он упал! — прошептал в испуге за друга Хамит.
— Он кричал, — подтвердил Салават, — но ведь он был привязан!
Тут взгляд его скользнул по стволу, к которому были привязаны их верёвки. Верёвка Кинзи, ослабевшая и спокойная, змейкой вилась под крутой обрыв. Салават рванулся туда сквозь кусты боярышника.
За выступом огромного камня, повисшего над пропастью, на сломленном ветром суку искривлённой сосны, зацепившись штанами, неподвижный, как мёртвый, висел Кинзя…
— Кинзя! Ты жив?! — осторожно окликнул его Салават.
— Жив, — отозвался Кинзя, боясь шевельнуться.
— А что же ты так висишь, как летучая мышь? — со смехом спросил Салават.
— Боюсь, штаны разорвутся — и вниз полечу, — ответил товарищ.
Спустившийся к Салавату Хамит в первый миг тоже не мог удержаться от смеха при взгляде на толстяка, но тотчас же оба они оборвали веселье и шутки, оценив тяжёлое положение друга.
Товарищи, обмотавшись верёвками крепче, чтобы самим не сорваться с камня, осторожно, с большим трудом, обливаясь потом, втащили друга на вершину скалы. Он был не на шутку изранен, и оба товарища сразу забыли о всяких насмешках, поняв, что ему пришлось вынести тут, наверху, нешуточный бой.
— Смеётесь, как дураки, над бедой человека, — ворчал Кинзя. — А тут на меня налетела их целая стая, чуть насмерть не заклевали, да крыльями сбили с камня… Ладно ещё, что штанами за сук зацепился… А вы смеётесь!..
— Ну, будет, не злись, — уговаривая друга Хамит. — Будешь злиться — обратно на сук за штаны повесим. Откуда ты стаю тут взял? Ведь была-то одна орлица.
— Зря болтаешь, Хамит! — оборвал Салават младшего друга. — Кабы Кинзя её не удержал наверху, напали бы на нас сразу двое. Нам плохо тогда пришлось бы!
— Да, справиться было бы трудно! — признал и Хамит.
Кинзя, повеселев, улыбнулся и тут же простил друзьям их шутки.
Спускаясь с кручи утёса, ребята рассказывали друг другу подробности приключения, как будто каждый из них не был его участником. Слушая их, можно было подумать, что они возвращаются не с охоты, а с поля кровавой битвы с многоглавыми великанами-чудовищами, которых могли одолеть только могучие богатыри, избавляя народ от коварных врагов…
У подножия утёса, внизу, они изловили своих лошадей, подобрали убитую орлицу и невдалеке от неё — живого и невредимого птенца, который, ещё не умея взлететь, скачками спасался от них сквозь кусты и, когда его всё же поймали, кричал, щёлкал клювом и дрался когтями.
Спускаясь ниже, на тропе они наткнулись на забытого всеми барашка, пронзённого стрелою Кинзи.
— Вот и твоя птица! — весело воскликнул Салават. — Она сейчас всех нужнее: можно её испечь!
— Чего же не испечь! — согласился Кинзя. — На то бог послал человеку барана!
— Летучего барана! — подхватил Салават. — Никто никогда ещё до Кинзи не стрелял баранов, летающих в небе!
Друзья расположились на открытой горной поляне, с которой виднелось родное кочевье, а если получше всмотреться, то зорким привычным глазом можно было узнать и старшину Юлая, Салаватова отца, который перед утренней молитвой совершал омовение, и муллу, стоявшего у своего коша и говорившего с пастухом, и скакавшего вдоль реки писаря Бухаира, и женщин, доивших кобыл невдалеке от своих кошей, и ребятишек, игравших с собаками на берегу речки.
Кинзя таскал сучья в костёр, Хамит потрошил барашка, а Салават копал яму. Злополучного «летучего барана» уложили на дно ямы, слегка присыпали сверху землёй и на этом месте зажгли костёр.
Пленённые орлята не желали клевать брошенные им ягнячьи кишки. Ягнячьим жиром мальчики намазали свои обмытые в горном роднике раны: Хамит и Кинзя быстро уснули, усталые, разморённые зноем. Дым распугал больно кусающих оводов и докучную мошкару. Жаркое пламя костра теряло свой блеск в полуденных солнечных лучах и казалось прозрачным. Раскалённый над костром воздух струился вверх, как волны чистейшей воды, а видимые за ним леса и горы дрожали и колебались, как отражение в озере.
У Салавата болела разодранная шея. Раны мешали уснуть, и Салават подрёмывал, думая о своём приключении.
Ему представилось, как они возвращаются, как встречает их аул и каждый несёт подарок за избавление от хищников; кто — яйца, кто — лепёшки, кто — гуся, или утку, а богатые — по ягнёнку. Вот так пир, вот так богатство!..
Салават следил за орлятами. Они сидели нахохленные и злые. Костёр их удивлял и пугал, путы на ногах не давали прыгать. Один из птенцов непрестанно клевал кушак Хамита, связывающий его ноги. Иногда он подымал голову и со смешной надменностью оглядывал все вокруг. Вся злость орлиной породы виднелась в его взоре, когда он взглядывал на Салавата. Его отец и мать, убитые, лежали тут же, невдалеке от костра. Коричневое мощное крыло отца было широко откинуто. Салавату не раскинуть так широко рук.
— Батыр кыш! Смелая птица! — произнёс Салават, с восхищением глядя на крыло. — Кочле кыш! Сильная птица…
Салават подбросил сучьев в костёр, прилёг на прежнее место. И, как это часто случалось, в голове Салавата родились и полились из груди слова новой песни:
Над скалами ветер веет,
Никто на них влезть не смеет, —
Там гнездятся только хищные орлы,
Там детей выводят грозные орлы.
Песня понравилась Салавату, и он громче и вдохновеннее, с каждым словом смелее, её продолжал:
У нас отваги немало —
Трое взобрались на скалы,
Там на нас напали грозные орлы,
В битве с нами пали грозные орлы.
Двоих насмерть мы убили,
Двоих живыми пленили…
Эй, встречайте нас в ауле веселей,
Эй, тащите нам барашков пожирней!..
— Баран готов? Эй, певец! — крикнул Хамит. — Готов, что ли, баран? Нас песнями не накормишь!
— Проспали! Я съел и косточки проглотил!
— Я тоже сожрал бы с костями и с шерстью, — засмеялся Хамит.
— Ещё бы, глядите — уж полдень! — указал на солнце Кинзя.
Салават раскидал костёр. Земля под ним была чёрная, и от неё подымался душистый пар.
— Сейчас мы будем есть батырского барана, — важно сказал Салават.
— Почему батырского? — в один голос спросили Хамит и Кинзя.
— Когда настоящие батыры идут в поход, они не берут с собой котла, чтобы варить салму, пекут барана вот так — в яме. Этому научил людей Аксак-Темир. Он был большой батыр, который провёл жизнь в походах, — пояснил Салават.
Он вынул кинжал и скинул тонкий пласт золы и земли, прикрывавший барашка. Вкусный, дразнящий пар вырвался из ямы клубами.
«Летучий баран» оказался им очень кстати. Косточки его смачно похрустывали на зубах у охотников. Однако, расправившись с целым ягнёнком, мальчики до того почувствовали тяжесть в животах, что тотчас же опять все уснули.
Когда после крепкого безмятежного сна они снова проснулись, занималась уже вечерняя заря. С пением кружились жуки. Орлята спали, прижавшись друг к дружке.
— После батырского барана я выспался, как батыр! — сказал Хамит.
— Эх, если бы от него и вправду стать батыром! — мечтательно протянул Кинзя. — Настоящим батыром, про которого поют песни.
— Да я и сейчас сложил про тебя песню! — сказал Салават.
Чувствуя за словами друга какой-то подвох и насмешку, Кинзя промолчал, но Хамит настойчиво попросил:
— Спой, Салават! Какую ты песню сложил про Кинзю?
Салават не сложил ещё никакой песни, однако настоящий певец не должен отмалчиваться, если у него просят песню. В прошлом году на праздник к шайтан-кудейцам приходил из Китайского юрта певец Керим. Он сказал Салавату, что у настоящего певца песни хранятся в сердце, как стрелы в колчане, чтобы в любой миг можно было достать нужную.
Стремясь не ударить лицом в грязь перед товарищами, Салават не заставил себя упрашивать в запел:
Кинзя висел вверх ногами,
С сука его сняли мы сами.
Наш Кинзя великий подвиг совершил:
Он летучего барана застрелил!..
— Спасибо, Салават. Пусть про тебя всю жизнь складывают такие песни, — с обидой сказал толстяк.
— Я пошутил, Кинзя! — воскликнул Салават. — Этой песни больше от меня никто не услышит, а когда ты станешь батыром, я сложу про тебя самые лучшие песни. Их все будут петь!..
Горная тишина умиротворяла. После сна не хотелось двигаться, и ребята, валяясь в траве, наслаждались покоем и болтовнёй. На западе подымалась тёмно-синяя гора облаков.
— Нарс! — указал на запад Салават. — Гора Нарс. До неё может доехать только самый смелый. А я доеду!
— И я доеду! — задорно выкрикнул Хамит. — А ну, кто скорей! — Он первым вскочил и принялся тормошить Кинзю.
— Ах ты, мышонок такой! До Нарса доскачешь! — навалившись всей тяжестью на Хамита, ворчал Кинзя. — Вот я тебя задавлю, ты и до дому не доберёшься!..
— Салават! Стащи с меня этот бурдюк! — со смехом кричал Хамит.
Разыскав коней, мирно пасшихся неподалёку, мальчики быстро помчались к дому.
Подъезжая к родной кочёвке, они подхватили вновь сложенную Салаватом песню:
Над скалами ветер веет,
Никто на них влезть не смеет, —
Там гнездятся только хищные орлы,
Там детей выводят грозные орлы.
Ребятишки с кочевья выбежали навстречу и восторженно завизжали:
— Салават орлов убил! Салават орлов везёт!
Старшина Юлай показался из коша. Он весело улыбнулся юным удальцам, везущим, как знамя юности, добычу своей охоты.
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Есть ураза, есть большой байрам, есть малый байрам, и на каждую неделю есть своя пятница — вот данные аллахом дни!
Каждый праздник знает своё начало, и каждый праздник свят от аллаха.
Что есть сабантуи? Такого праздника не давал аллах. Какое начало его? Этот праздник не знает святого начала.
Что есть свадьба плуга? Живое живёт родами, и множится, и умирает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64