Собаки с рычанием растаскивали в стороне его кишки. В двух женских кошах старшинской кочёвки хлопотали над лакомствами. Солдаты мирно составили ружья в козла, разнуздали своих лошадей и развалились возле костра перед кошем старшины, дымя табаком. Осеннее бледное солнце разогрело поляну над речкой, и всем были радостны прощальные тёплые лучи, которые оно посылало с холодеющего неба…
Но за хлопотами не сходила печать трудных дум со лба старшины Юлая. Он видел, как Бухаир вертелся возле капрала, что-то рассказывал ему, и боялся предательства писаря: «Как ведь знать, а вдруг сговорит, собака, солдат на облаву на беглеца!» — опасался Юлай.
* * *
Прошло уже больше недели, как беглый солдат Семка покинул кош Салавата, но Салават по-прежнему делал таинственный вид, не впускал к себе в кош приходивших людей. Он сам хотел столкновения с Бухаиром. Салавату казалось, что нужно в открытом бою померяться с писарем силой, и он выводил из терпения Бухаира, считавшего, что беглец продолжает жить у Салавата на кочёвке.
Салават видел, что его влияние на башкир утеряно: в его кош перестали ходить гости, даже его песня по вечерам привлекала только немногих, а с тех пор, как у него поселился русский, с ним, и встречаясь, не очень стремились заговорить и спешили пройти мимо.
И вот рано поутру на новом месте кочёвки прискакал к Салаватову кошу Кинзя.
— Солдаты! — выкрикнул он, распахнув полог. — Беги, Салават!
Салават сел на своей постели.
— Ты тоже бежишь? — спросил он.
— Я!.. Нет, конечно… — растерянно пробормотал Кинзя, недоумевая, зачем же бежать ему.
— А Бухаир?
— Нет, наверно, — ответил Кинзя.
— А мне зачем? — сказал Салават и, натянув на себя одеяло, закрыл глаза.
— Салават! — в отчаянии за легкомысленного друга крикнул Кинзя. — Писарь предаст тебя!
Если бы Амина была здесь, Кинзя нашёл бы себе союзницу, но она доила кобыл — её не было в коше.
Кинзя забормотал, тормоша Салавата и не давая ему спать:
— Салават, солдаты, солдаты! Все знают, что ты не велел давать лошадей и увёл народ в горы…
— Я готов! — внезапно вскочив, выкрикнул Салават. — Где солдаты?
— У твоего отца.
— Бери Амину, вези скорей к матери, — приказал Салават, роясь уже в большом сундуке.
— Чего ищешь? Боги скорей. Беги в чём есть, я тебе привезу все, куда ты укажешь, — твердил в тревоге Кинзя.
Он волновался за друга больше, чем сам Салават за себя.
— Что я, заяц?! — сказал Салават. — Довольно уж бегал.
Он вынул со дна сундука кольчугу и мигом её натянул на себя. Он приготовил сукмар и кинжал, лук, и стрелы, и боевой топор.
Амина, войдя, увидела приготовления к бою.
— Война?! — в страхе вскричала она.
— Садись на коня. Кинзя проводит тебя к матери! — коротко приказал Салават.
— А ты?
— Скорей! — вместо ответа заторопил Салават. — Если солдаты узнают, что ты мне жена, они обидят тебя.
Салават взглянул в сторону кошей. Оттуда вздымалась пыль — мчался всадник.
— Проедете тут, — указал Салават в сторону, противоположную кочевью, — тут лесом никто вас не встретит.
— Я мигом вернусь, Салават, — шепнул, уезжая, Кинзя.
Салават остался в коше один. Он осмотрел ещё раз оружие и взглянул на спешившего к его кошу скакуна, но не мог узнать всадника.
На всякий случай он приготовил стрелу и вдруг разглядел женщину… Ещё миг — он узнал Гульбазир. Она мчалась к нему во всю мочь; конь её не скакал, а словно стлался по воздуху.
Она удержала коня, подскакав вплотную, и Салават подхватил её и спустил с седла.
— Ты ко мне?! — не скрывая радости и восхищения, воскликнул он, держа её за плечи, глядя в её лицо.
— Где твой русский? Солдаты пришли на кочёвку, — торопливо сказала она.
— Я готов их встречать, — ответил Салават.
— Спасайся скорей! — крикнула девушка.
— От тебя? — со смехом спросил Салават. — Я не вижу других врагов.
— Смотри! — указала она.
И Салават увидал десяток всадников, мчавшихся от кочёвки старшины.
— Спасайся туда, — указал Салават девушке ту же тропу, что Амине с Кинзей.
— А ты? — спросила Гульбазир тем же тоном, как Амина, и столько же тревоги было в её голосе.
— Гости ко мне. Надо ждать, — с усмешкой сказал Салават.
Она поняла его.
— Твоя жена ускакала. Я буду прислуживать за столом и подносить угощение, — ответила Гульбазир, складным движением выдернув из его колчана стрелу и подавая ему.
— Рустамбай не простит тебя, девушка, — сказал Салават. — Твой отец тебя проклянёт. Уезжай обратно — никто тебя не увидит.
— Я буду с тобой до смертного часа, — сказала она, глядя восторженно на Салавата. — Когда на Кильмяка-батыра напали киргизы, его сестра всю ночь подавала ему стрелы, пока они оба не пали в бою.
Всадники стремительно приближались к Салаватову кошу. Стрелы уже могли их достичь, но вдруг Салават узнал в них башкир.
— Свои, — прошептал он в испуге. — Спрячься скорее!..
И Гульбазир, не страшившаяся солдат, как испуганная лисица, скользнула за кош, вскочила на своего конька, и Салават услыхал только удаляющийся хруст под конскими копытами…
Десяток всадников, примчавшихся от кочёвки Юлая, были старые друзья Салавата. Они поняли писаря и вернулись к другу. Писарь их уверял, что Салават крестился и стал русским, но вот появились солдаты, и Бухаир подскочил к их начальнику, что-то нашёптывает ему, Бухаир угодливо вытащил из-за пазухи цепь, чтобы предать Салавата русским солдатам… Они мигом поняли, что Салавату грозит опасность. Не писарь ведь — Салават натянул лук Ш'гали-Ш'кмана, это он не хотел давать лошадей на заводы. Салават стал первый звать в горы весь юрт… И юнцы, не дождавшись, когда станут читать «бакет», вскочили по сёдлам, чтобы оружием защитить Салавата.
— Не дадим в обиду тебя, Салават! — закричал Абдрахман.
— Мы все за тебя! — зашумели Вахаб и Юнус.
— Веди на солдат!.. — возбуждённо требовали юнцы.
Кинзя тоже примчался обратно. У всех у них в руках были луки, сукмары и топоры. Они считали, что час восстания пробил. Все были готовы к битве, и не хватало только врага. Они не знали того, что возле коша Юлая уже мирно варится бишбармак, что солдаты спокойно беседуют со старшиной, что там же сидят мулла, и Рустам, и Бурнаш, ожидая старшинского угощения…
Салават растерялся, ещё не решившись, что делать с «войском», которое вдруг явилось само, без призыва, в жажде сражения, как вдруг со стороны кочевья вместо отряда солдат появился ещё одинокий всадник, и все признали в нём старшину.
— Вы приготовились на войну, жягеты? — спросил, подъехав, Юлай. — Скоро собрались. А ты за начальника, Салават?! Война ждёт вас, дети. Завтра поедете все на войну.
— А где солдаты? — спросил Салават.
— Солдаты сидят у меня, угощенья ждут. Бумага пришла: кто пойдёт на войну, с того лошадей не берут, слава богу…
— Против кого воевать? — спросил молодой Абдрахман.
— Беглый казак Пугач назвался царём и бунтует против царицы. Царица зовёт на него башкир. Поезжайте все по своим кочевкам, зовите ко мне отцов и сами — назад ко мне, — приказал старшина молодёжи.
Юнцы присвистнули и поскакали…
Когда Салават и Юлай остались наедине, старшина обратился к сыну:
— В бумаге написано — мне самому вести вас на войну, а на Бухаирку оставить моё старшинство, — сказал Юлай.
— Вот рад небось писарь? — с усмешкой спросил Салават.
— Не видеть мне больше старшинства, сожрёт ведь меня Бухаирка, — говорил сокрушённый Юлай. — Я стар, Салават, а ты удалец и батыр, ты бывалый — веди удальцов!.. Пойдёшь, а? — несмело спросил он.
— Воевать за царицу?! — вспыхнув, переспросил Салават. — Не нам воевать за все. Другие цари с нас брали мех соболей, лисиц, горностаев, а всё же не разоряли дотла, другие цари требовали копей — мы давали, а кто из царей кабалил башкир в крепостные, кто, кроме этой царицы, людей отдавал аулами в рабство заводам?! Не нам, атай, воевать за царицу!..
— Войско — не рабство, сын, — возразил старшина. — Война ведь всегда призывает башкир. Я сам воевал в чужих землях, начальником был. Бабушка Лизавет-царица дала мне медаль, деньгами дарила, велела забыть, что я был в мятеже, а теперь я в почёте — сам знаешь. Так и ты: хорошо повоюешь — никто не потребует с тебя лошадей, никто не потащит тебя на заводы, никто не вспомнит набег на плотину…
Они подъехали к кочевью Юлая, сошли с лошадей позади старшинского коша.
— А если царь победит царицу?! — понизив голос, сказал Салават. — Тогда меня царь наградит за то, что я вёл башкир против него?
— Не царь, Салават! — убеждённо воскликнул Юлай. — Он ведь беглый казак, самозванец.
— А если он победит? — настойчиво продолжал Салават.
— Царицу нельзя победить. Ты не знаешь, какая сила войско царицы, а я видал, Салават, я знаю, я войско видал на войне…
— Атам, я слыхал, царь обещает волю для всех народов, — проникновенно сказал Салават. — Все народы пойдут за такого царя. У него будет войско ещё сильнее. Он велит показнить всех, кто против него… Я встречал людей, которые сами с ним говорили…
Старик удивлённо взглянул на сына.
— Когда волю всем обещает, то, может, не самозванец, как ведь знать!.. Давно уже бумагу писали, что царь-то помер, а может, ведь жив!.. Пока нам нынче царица велит сто жягетов набрать, а там видно ведь будет — кто из них царь настоящий!..
— Ладно, атам, я за тебя поеду, — согласился вдруг Салават.
— Юлай-агай, — внезапно вмешался оказавшийся тут же за кошем писарь, — я читал ведь бумагу, которую привезли солдаты. Там сказано, что ты должен сам повести жягетов.
— Я стар стал уж, писарь, — со всем простодушием возразил Юлай. — Куда старику на войну. Сын Салават поведёт жягетов.
Писарь побагровел от злости. Мысленно он уже стал юртовым старшиной.
— Начальник велел ведь! Написано, чтобы вёл старшина!.. С меня спросят: скажут, что писарь не так прочитал бумагу!.. — выходя из себя, закричал он.
— Ты так прочитал, Бухаир, — твёрдо сказал Юлай. — Ты такой уж ведь грамотный, значит. Всегда все бумаги читаешь верно. Там писано, чтобы ты старшиной остался, пока я в поход пойду, а я в поход не пойду. Сын пойдёт, а я дома останусь, и ты старшиной не будешь. Вот то-то!..
— Салават какой сотник? Какой он начальник?! Он беглых держит!.. — взбешённый, кричал Бухаир. — Если ты, старшина, сам идти на войну боишься, уж лучше я сотником стану.
— Моё слово твёрдо, парень, — отрезал Юлай. — Когда Салават захочет, он может тебя переводчиком взять под начало. Я тебя отпущу, Бухаир…
Юлай, не слушая больше писаря, подошёл к солдатам. Вокруг них собралась большая толпа башкир. Бишбармак был готов, и женщины начали раскладывать мясо в широкие деревянные чашки.
Башкир, понимавших по-русски, было немного, и солдаты разговаривали знаками, объясняя своё семейное положение столпившимся возле них башкирам. Тут были и молодые парни, которым завтра предстояло идти в поход, и старики, их отцы.
Встревоженные слухами о предстоящем военном походе, жены и матери тоже собрались со всего кочевья в женский кош старшинской кочёвки; самые важные из них были приняты в особом коше белого войлока, принадлежавшем первой жене Юлая, матери Салавата.
Видя, что все уже собрались по его приглашению, старшина, прежде чем приступить к трапезе, обратился ко всем гостям.
— Аксакалы, жягеты! — сказал он. — На государыню мать-царицу — беда: беглый казак Пугач её обижает — царём себя объявил. Царица-мать призывает башкир на помощь. Когда мать помогать зовёт, дети сами всякое дело бросают — на помощь бегут. Нас мать зовёт, дети. Сам я стар. Сын Салават за меня поведёт. Удалец удальцов поведёт. Только весть услыхал — кольчугу надел, лук и стрелы взял, сукмар у седла, пика у стремени. Иди сюда, сын, — подозвал старшина.
Салават подошёл, не зная ещё, что хочет сделать отец.
— Вот тебе моя сабля, — сказал Юлай и, сняв с себя саблю, прикрепил её к поясу Салавата. — Вот плётка моя, с ней я в прусской войне воевал, много чужой земли на коне проехал, — сказал Юлай, прицепив к поясу Салавата плётку. — А вот медаль моя. Мне её бабушка Лизавет-царица дала, — заключил старик, отколов и медаль со своей груди. — Не осрами её, парень: смело сражайся.
Салават вынул саблю из ножен, поцеловал клинок.
— Твоя сабля, атай, всегда будет рубиться только за правду, — сказал он торжественно.
* * *
Ночь проскользнула быстро. Уже на рассвете Салават чистил сбрую, он ходил одетым в кольчугу, и ему нравилось чувствовать её тяжесть.
— Вот уже и чужой Салават, — говорила Амина. — Голову приложишь к груди, а грудь чужая — железная.
— Железо лучше сохранит твоего Салавата, — успокаивал он её.
Салават ласково болтал с Аминой, пока у коша не раздался топот коней.
— Кинзя приехал. Прощай, Амина. Прощай, не плачь, Амина! — Салават обнял её.
Быстро он доехал вместе с Кинзей до коша Юлая. Перед кошем уже толпились всадники.
Салават пришпорил аргамака и выехал вперёд. Зелёная шапка, опушённая соболем, красовалась на его голове, чуть сдвинутая на затылок. Юлай стоял у входа. Многие женщины, пришедшие провожать сыновей, плакали. Сыновья старались быть веселей.
— Все как один. Вот каких солдат дали царице шайтан-кудеи, гляди, капрал! — говорил Юлай.
Писарь стал выкликать отправляющихся в поход, и те, кого называл он, громче, чем нужно, отзывались.
— Салах Рамазан-углы! — кричал писарь.
— Бар! — отвечали из толпы.
— Сафар Зайнулла-углы!
— Бар!
— Ахмет Магометзян-углы!
— Шунда!
Когда все были перечтены и оказались налицо, писарь доложил, что все собрались.
Юлай сказал:
— С богом!
— Аллах сохранит вас! — громко произнёс мулла.
— Хош! — крикнул Салават.
— Хош! Хош! — стали перекликаться всадники с толпой.
Послышался плач в толпе женщин.
Салават выпрямился в седле и натянул удила.
— Айда! — лихо воскликнул он и тронул коня.
— Айда! — грянула вся ватага, и сотня коней пустилась вперёд не спеша, потому что сзади гнали гурт молодых баранов, взятых с собой в пищу.
Солнце скрылось уже за горами, и сумерки выступали из-за камней и из травы, а отряд неустанно ехал вперёд.
Поднималась луна и сзади бросала тени под ноги коней. Впереди встала тёмная туча, закрывшая половину горизонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64