https://wodolei.ru/catalog/sistemy_sliva/sifon-dlya-rakoviny/s-perelivom/
) «Ceremaju» должен был отплыть из Марселя, как только его трюм освободится от чая, табака и пшеницы и будет вновь загружен, как я с радостью услышала, пустыми бочонками из-под оливкового масла: по словам капитана, благодаря этому плавучему грузу «Ceremaju» станет, по существу, непотопляемым.
Сначала я не собиралась добавлять в эту «Книгу», мою «Книгу», следующую подробность, но все-таки приведу ее: возможно, она позабавит тебя, Читатель, хотя мне тогда было не до смеха. Дело в том, что «Ceremaju» был тем, что называют «бриг-гермафродит», то есть двухмачтовым судном с прямыми парусами на передней мачте и с оснасткой, как у шхуны, на корме. Представьте себе мое состояние, когда я изо всех сил пыталась изобразить из себя мужчину, чтобы получить каюту на этом корабле. Подробно рассказывая о корабле, капитан явно насмехался надо мной и испытывал от этого удовольствие. Но потом он, уже вполне серьезно, заговорил о деньгах, о стоимости проезда. И вот тогда, среди этой шумной толпы моряков самой разнообразной внешности, говорящих на всех языках мира и занятых своей опасной работой, я испытала такое облегчение и нетерпение, что совершила ошибку, вытащив из кармана деньги, хотя переговоры еще только начинались. Корабль набит битком, заявил капитан, и возможность моего проезда на нем исключена. («Наше судно не приспособлено для путешествующих дам», — так сказал первый же увиденный мною американец. При этом он не сводил глаз со скомканных банкнот в моей руке.)
— И все же… — сказал он, — может быть…
В конце концов он согласился взять меня на борт, хотя, по его уверениям, придется обходить и нарушать все мыслимые законы и обычаи, что, разумеется, потребует денег. Не стану приводить здесь цену, которую я заплатила. На этот раз способность заключать сделки, которую я вроде бы отточила на владельце засоленных зеленых обезьянок, оставила меня полностью. В итоге капитан взял с меня, скажем так, «лишку», весьма незначительная часть которого, как я уверена, зазвенит в денежных сундуках фирмы «Ллойд и Реденбург».
Взамен мне было предоставлено самое удобное помещение на бриге — каюта, длина которой вдвое превосходила ширину (этого как раз хватало, чтобы разместить одну койку), с иллюминатором по правому борту, столиком и стулом, которыми я с радостью воспользуюсь, несколькими застекленными книжными полками (я прочитала там все, что меня заинтересовало, о путешествиях в южных морях, мифических морских животных и островах, где женщины ходят с голой грудью в юбках из травы) и с чем-то вроде кладовки, весьма щедро, как я обнаружила, заполненной: там были кувшины с пресной водой, бочонок галет, несколько болонских колбас, ветчина, жареная баранина, ваза с фруктами, всевозможные наливки и ликеры, которые я все перепробовала. Мне оставалось только приобрести запас свечей, фосфорные спички, чернила и перья. Для этого у меня было достаточно времени в Марселе, прежде чем я сняла комнату в гостинице на пристани. В общий зал заходить я боялась: там, похоже, поселился какой-то ужасный матрос с еще более устрашающего вида женщиной… Очевидно, напрасно я думала, что в заведении такого рода можно спать. Раздобыв карту Америки, я возвратилась с ней в свою комнату и подперла дверь единственным стулом. Потом прилегла на кровать и, заткнув уши клочками ткани, чтобы не слышать несмолкаемое пение, доносившееся снизу, стала изучать карту. Уснула голодная. Когда в окне забрезжил утренний свет, я проснулась еще более голодной. Я так хотела есть, что первой взошла на борт «Ceremaju» … В кладовку же свою ворвалась так стремительно, что забыла даже сказать adieu постепенно исчезающему берегу Франции.
У меня есть, к счастью, все основания написать, что океан мы пересекли без всяких происшествий, а мы — это капитан, его помощник, кок, четыре матроса, я и некий мистер Хант, возвращающийся в Ричмонд в компании молоденькой негритянки, владельцем которой (звучит нелепо) он себя объявил и которую назвал Мелоди за то, что она красиво поет. Почти все, что вы сейчас читаете, было записано под аккомпанемент ее пения. Enfin , в Ричмонд мы все прибываем в добром здравии. Должна, впрочем, сказать, что у меня болит левое плечо, после того как качка несколько ночей назад дважды сбрасывала меня с койки, и, конечно же, я не избежала le mal de mer , но мне сказали, что этого и следовало ожидать. Несомненно, мне придется испытать и свою долю le mal du pays : кто же может покинуть родные места, не испытав грусти?
Итак, вот он, берег; охваченная трепетом, я вижу его, ощущаю его запах : ведь пахнет не столько само море, сколько его берег, — здесь и заканчивается эта история. Пока заканчивается. Конечно, дальше многое еще случится — для меня это пока тайна. Возможно, я снова отправлюсь в морское путешествие (мне понравилось плавание): приглашение от капитана получено, он даже ознакомил меня с предполагаемым маршрутом бригантины — в Ричмонде на борт будет загружен табак, затем судно отправится к дальней оконечности Флориды, откуда доставит груз соли на Кубу, в Гавану. Там корабль ждет партия кофе и пеньки, которая отправится в La Nouvelle Orleans , где, по крайней мере, язык будет мне знаком… Alors, qui sait?
На палубе скрежет и топот — можно подумать, что туда выпустили порезвиться диких животных. Помощник капитана что-то кричит — я не понимаю ни слова: разговорный английский, на котором говорят в Америке, для меня внове. Даже Мелоди перестала петь. Я все писала, но теперь надо отложить перо и упаковать его в несессер. Этот дорожный сундук, с которым я покинула Равендаль и который теперь почти освободила от musee de modes Себастьяны, очистила от всего, кроме мешка из черного бархата, который я задвигала то в один, то в другой угол, когда укладывала в сундук новые книги и одежду, да так и не собралась ни разу изучить его содержимое…
И знаете, в этом черном бархатном мешке меня ждало открытие.
Это было две ночи назад, когда мне впервые пришло в голову, что пора начать складывать вещи и готовиться к высадке на берег. Лишь тогда я вспомнила про этот мешок, который вручила — по существу, навязала — мне Себастьяна в Равендале. Я бездумно бросила его в сундук, и только сейчас, когда прошло так много времени, наконец раскрыла. Того, что я там обнаружила, было достаточно, чтобы…
Нет, не могу продолжать. Просто нет времени. Помощник капитана уже трижды стучал в мою дверь. А там, на палубе, — сумятица, радостное оживление, к которому я хочу поскорее присоединиться.
…Поэтому я вложу сюда те несколько слов, те странички, которые я набросала той ночью, сидя на палубе и сознавая, что миссия выполнена, с чернильницей в левой руке и заостренным гусиным пером — в правой. Море было удивительно спокойно. Понятно, что писала я при ярком свете высокой луны.
Читайте дальше.
ЭПИЛОГ
Эта ночь в море восхитительна: ветер достаточно силен, чтобы наполнить паруса, однако не настолько, чтобы взбаламутить черную воду.
Говорят, что земля появится на горизонте через два-три дня. Я готова к этому.
Я — корабль, плывущий из моей жизни к новой жизни.
И к этому я готова.
Сейчас я на палубе.
Приходится двигаться осторожно, ступать легко: кругом лебедки, похожие на руки скупца, блоки, свисающие в самых неожиданных местах, мачты, свернутые канаты, готовые ужалить, как змеи… Я уже успела понять, что эта бригантина — живое существо. И она поет, все время поет, подражая морю — пронзительному вою и свисту ветра, шепоту волн… И танцует свою морскую пляску день и ночь.
Я оставила свои книги и поднялась на палубу, чтобы сделать то, что должна сделать. Под аккомпанемент этих песен корабля, песен моря.
Руки мои заняты: в одной корзина, в другой — мешок; я подхожу к своему месту в углу кормы. (Вокруг мужчины, но они меня не замечают. Некоторые спят, покачиваясь в гамаках.)
Все это со мной. Нет, все это было со мной.
Я уже сделала то, что была должна. Да, сделала.
Косточка за косточкой отправилась Мадлен из корзины в море.
Мешок… Черный мешок Себастьяны, полный, полный…
Забытый до этой ночи.
Заполняя дорожный сундук новыми книгами, я опять заметила мягкий черный мешок, свернувшийся, как кот, в обитом холстом углу. Я только коснулась его, чтобы подвинуть, и… уже знала. Поняла тотчас, как дотронулась. Знала и то, что стану делать.
Я открыла мешок. Там, там, словно награбленное добро, поднятое из недр моря, исторгнутое из пузатого чрева давно сгинувшего галеона, — там оно все лежало.
Широко распахнув мешок, я отогнула края. Запустила туда обе руки: по-птичьи юркнув в мешок, они раз за разом черпали добычу и выпускали, позволяя ей дождем стекать обратно. Моя улыбка была, наверно, столь же лучезарна, как серебро, золото и драгоценные камни.
Да, там все это было.
Бриллиант Скавронской, тяжелый, как яйцо, в моем кулаке.
Кольца итальянских ведьм — Ренаты, Джулианы, кольца из яшмы цвета морской волны и бледного квирина.
Горсть сапфиров, золотой крест — анк, подаренный Лючиной, ведь именно Лючина (или нет?) вручила Себастьяне этот египетский символ жизни на Греческом ужине, скрепив свой дар поцелуем…
Браслеты. Один из них, с золотой чеканкой, закрывал руку от кисти до локтя. Кольца, отягощающие руки ведьм. Сплетенные нитки жемчуга — черного, белого и серого. Связки украшенного драгоценными камнями серебра филигранной работы, изделия из золота…
Черный мешок, полный драгоценностей. Корзина, наполненная костями.
Чтобы решить, что именно сохранить из всего нам дарованного, полученного нами, того, что мы ищем и берем. Чтобы решить.
Да, еще браслет принца Нассау. Ornez celle qui orne son siecle. Да послужит украшением той, что украшает свой век.
Его и только его я сохранила. Ношу его высоко на левом предплечье под рукавом, настолько высоко, насколько это возможно.
Ornez celle. Да послужит украшением той…
Все остальное — в море, камень за камнем — в море, в залитое лунным светом опаловое кипение моря, рассекаемое плывущим бригом.
Камни и кости. Драгоценные камни. Все — в мелькание теней на воде. В море.
Когда дело было сделано, я увидела цепочку из камней и костей, которая тащит эту бригантину под воду… и она тонет, погружаясь в глубину… Ожерелье… Мост.
Да, мост из драгоценных камней и костей.
…Да послужит украшением той…
Я должна пройти собственной дорогой, ведь так? Я сделаю дорогу, которой иду, своей. А вы — ту дорогу, которой идете сами.
Мы, все мы, путешествуем в одиночку по мостам из драгоценных камней и костей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Сначала я не собиралась добавлять в эту «Книгу», мою «Книгу», следующую подробность, но все-таки приведу ее: возможно, она позабавит тебя, Читатель, хотя мне тогда было не до смеха. Дело в том, что «Ceremaju» был тем, что называют «бриг-гермафродит», то есть двухмачтовым судном с прямыми парусами на передней мачте и с оснасткой, как у шхуны, на корме. Представьте себе мое состояние, когда я изо всех сил пыталась изобразить из себя мужчину, чтобы получить каюту на этом корабле. Подробно рассказывая о корабле, капитан явно насмехался надо мной и испытывал от этого удовольствие. Но потом он, уже вполне серьезно, заговорил о деньгах, о стоимости проезда. И вот тогда, среди этой шумной толпы моряков самой разнообразной внешности, говорящих на всех языках мира и занятых своей опасной работой, я испытала такое облегчение и нетерпение, что совершила ошибку, вытащив из кармана деньги, хотя переговоры еще только начинались. Корабль набит битком, заявил капитан, и возможность моего проезда на нем исключена. («Наше судно не приспособлено для путешествующих дам», — так сказал первый же увиденный мною американец. При этом он не сводил глаз со скомканных банкнот в моей руке.)
— И все же… — сказал он, — может быть…
В конце концов он согласился взять меня на борт, хотя, по его уверениям, придется обходить и нарушать все мыслимые законы и обычаи, что, разумеется, потребует денег. Не стану приводить здесь цену, которую я заплатила. На этот раз способность заключать сделки, которую я вроде бы отточила на владельце засоленных зеленых обезьянок, оставила меня полностью. В итоге капитан взял с меня, скажем так, «лишку», весьма незначительная часть которого, как я уверена, зазвенит в денежных сундуках фирмы «Ллойд и Реденбург».
Взамен мне было предоставлено самое удобное помещение на бриге — каюта, длина которой вдвое превосходила ширину (этого как раз хватало, чтобы разместить одну койку), с иллюминатором по правому борту, столиком и стулом, которыми я с радостью воспользуюсь, несколькими застекленными книжными полками (я прочитала там все, что меня заинтересовало, о путешествиях в южных морях, мифических морских животных и островах, где женщины ходят с голой грудью в юбках из травы) и с чем-то вроде кладовки, весьма щедро, как я обнаружила, заполненной: там были кувшины с пресной водой, бочонок галет, несколько болонских колбас, ветчина, жареная баранина, ваза с фруктами, всевозможные наливки и ликеры, которые я все перепробовала. Мне оставалось только приобрести запас свечей, фосфорные спички, чернила и перья. Для этого у меня было достаточно времени в Марселе, прежде чем я сняла комнату в гостинице на пристани. В общий зал заходить я боялась: там, похоже, поселился какой-то ужасный матрос с еще более устрашающего вида женщиной… Очевидно, напрасно я думала, что в заведении такого рода можно спать. Раздобыв карту Америки, я возвратилась с ней в свою комнату и подперла дверь единственным стулом. Потом прилегла на кровать и, заткнув уши клочками ткани, чтобы не слышать несмолкаемое пение, доносившееся снизу, стала изучать карту. Уснула голодная. Когда в окне забрезжил утренний свет, я проснулась еще более голодной. Я так хотела есть, что первой взошла на борт «Ceremaju» … В кладовку же свою ворвалась так стремительно, что забыла даже сказать adieu постепенно исчезающему берегу Франции.
У меня есть, к счастью, все основания написать, что океан мы пересекли без всяких происшествий, а мы — это капитан, его помощник, кок, четыре матроса, я и некий мистер Хант, возвращающийся в Ричмонд в компании молоденькой негритянки, владельцем которой (звучит нелепо) он себя объявил и которую назвал Мелоди за то, что она красиво поет. Почти все, что вы сейчас читаете, было записано под аккомпанемент ее пения. Enfin , в Ричмонд мы все прибываем в добром здравии. Должна, впрочем, сказать, что у меня болит левое плечо, после того как качка несколько ночей назад дважды сбрасывала меня с койки, и, конечно же, я не избежала le mal de mer , но мне сказали, что этого и следовало ожидать. Несомненно, мне придется испытать и свою долю le mal du pays : кто же может покинуть родные места, не испытав грусти?
Итак, вот он, берег; охваченная трепетом, я вижу его, ощущаю его запах : ведь пахнет не столько само море, сколько его берег, — здесь и заканчивается эта история. Пока заканчивается. Конечно, дальше многое еще случится — для меня это пока тайна. Возможно, я снова отправлюсь в морское путешествие (мне понравилось плавание): приглашение от капитана получено, он даже ознакомил меня с предполагаемым маршрутом бригантины — в Ричмонде на борт будет загружен табак, затем судно отправится к дальней оконечности Флориды, откуда доставит груз соли на Кубу, в Гавану. Там корабль ждет партия кофе и пеньки, которая отправится в La Nouvelle Orleans , где, по крайней мере, язык будет мне знаком… Alors, qui sait?
На палубе скрежет и топот — можно подумать, что туда выпустили порезвиться диких животных. Помощник капитана что-то кричит — я не понимаю ни слова: разговорный английский, на котором говорят в Америке, для меня внове. Даже Мелоди перестала петь. Я все писала, но теперь надо отложить перо и упаковать его в несессер. Этот дорожный сундук, с которым я покинула Равендаль и который теперь почти освободила от musee de modes Себастьяны, очистила от всего, кроме мешка из черного бархата, который я задвигала то в один, то в другой угол, когда укладывала в сундук новые книги и одежду, да так и не собралась ни разу изучить его содержимое…
И знаете, в этом черном бархатном мешке меня ждало открытие.
Это было две ночи назад, когда мне впервые пришло в голову, что пора начать складывать вещи и готовиться к высадке на берег. Лишь тогда я вспомнила про этот мешок, который вручила — по существу, навязала — мне Себастьяна в Равендале. Я бездумно бросила его в сундук, и только сейчас, когда прошло так много времени, наконец раскрыла. Того, что я там обнаружила, было достаточно, чтобы…
Нет, не могу продолжать. Просто нет времени. Помощник капитана уже трижды стучал в мою дверь. А там, на палубе, — сумятица, радостное оживление, к которому я хочу поскорее присоединиться.
…Поэтому я вложу сюда те несколько слов, те странички, которые я набросала той ночью, сидя на палубе и сознавая, что миссия выполнена, с чернильницей в левой руке и заостренным гусиным пером — в правой. Море было удивительно спокойно. Понятно, что писала я при ярком свете высокой луны.
Читайте дальше.
ЭПИЛОГ
Эта ночь в море восхитительна: ветер достаточно силен, чтобы наполнить паруса, однако не настолько, чтобы взбаламутить черную воду.
Говорят, что земля появится на горизонте через два-три дня. Я готова к этому.
Я — корабль, плывущий из моей жизни к новой жизни.
И к этому я готова.
Сейчас я на палубе.
Приходится двигаться осторожно, ступать легко: кругом лебедки, похожие на руки скупца, блоки, свисающие в самых неожиданных местах, мачты, свернутые канаты, готовые ужалить, как змеи… Я уже успела понять, что эта бригантина — живое существо. И она поет, все время поет, подражая морю — пронзительному вою и свисту ветра, шепоту волн… И танцует свою морскую пляску день и ночь.
Я оставила свои книги и поднялась на палубу, чтобы сделать то, что должна сделать. Под аккомпанемент этих песен корабля, песен моря.
Руки мои заняты: в одной корзина, в другой — мешок; я подхожу к своему месту в углу кормы. (Вокруг мужчины, но они меня не замечают. Некоторые спят, покачиваясь в гамаках.)
Все это со мной. Нет, все это было со мной.
Я уже сделала то, что была должна. Да, сделала.
Косточка за косточкой отправилась Мадлен из корзины в море.
Мешок… Черный мешок Себастьяны, полный, полный…
Забытый до этой ночи.
Заполняя дорожный сундук новыми книгами, я опять заметила мягкий черный мешок, свернувшийся, как кот, в обитом холстом углу. Я только коснулась его, чтобы подвинуть, и… уже знала. Поняла тотчас, как дотронулась. Знала и то, что стану делать.
Я открыла мешок. Там, там, словно награбленное добро, поднятое из недр моря, исторгнутое из пузатого чрева давно сгинувшего галеона, — там оно все лежало.
Широко распахнув мешок, я отогнула края. Запустила туда обе руки: по-птичьи юркнув в мешок, они раз за разом черпали добычу и выпускали, позволяя ей дождем стекать обратно. Моя улыбка была, наверно, столь же лучезарна, как серебро, золото и драгоценные камни.
Да, там все это было.
Бриллиант Скавронской, тяжелый, как яйцо, в моем кулаке.
Кольца итальянских ведьм — Ренаты, Джулианы, кольца из яшмы цвета морской волны и бледного квирина.
Горсть сапфиров, золотой крест — анк, подаренный Лючиной, ведь именно Лючина (или нет?) вручила Себастьяне этот египетский символ жизни на Греческом ужине, скрепив свой дар поцелуем…
Браслеты. Один из них, с золотой чеканкой, закрывал руку от кисти до локтя. Кольца, отягощающие руки ведьм. Сплетенные нитки жемчуга — черного, белого и серого. Связки украшенного драгоценными камнями серебра филигранной работы, изделия из золота…
Черный мешок, полный драгоценностей. Корзина, наполненная костями.
Чтобы решить, что именно сохранить из всего нам дарованного, полученного нами, того, что мы ищем и берем. Чтобы решить.
Да, еще браслет принца Нассау. Ornez celle qui orne son siecle. Да послужит украшением той, что украшает свой век.
Его и только его я сохранила. Ношу его высоко на левом предплечье под рукавом, настолько высоко, насколько это возможно.
Ornez celle. Да послужит украшением той…
Все остальное — в море, камень за камнем — в море, в залитое лунным светом опаловое кипение моря, рассекаемое плывущим бригом.
Камни и кости. Драгоценные камни. Все — в мелькание теней на воде. В море.
Когда дело было сделано, я увидела цепочку из камней и костей, которая тащит эту бригантину под воду… и она тонет, погружаясь в глубину… Ожерелье… Мост.
Да, мост из драгоценных камней и костей.
…Да послужит украшением той…
Я должна пройти собственной дорогой, ведь так? Я сделаю дорогу, которой иду, своей. А вы — ту дорогу, которой идете сами.
Мы, все мы, путешествуем в одиночку по мостам из драгоценных камней и костей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88