Она недоуменно посмотрела на меня, но, поскольку ей, видимо, приходилось иметь дело и с куда более странными, чем я, особами, выслушала слова благодарности и удалилась.
Комната пряталась под самым навесом крыши одного из тех теснившихся на узких улочках Анже старых домов, каркасом которых служили уложенные крест-накрест балки. Дома эти словно наклонялись вперед, тень от них падала на улочки даже в полдень. В скошенном потолке было проделано единственное окошко, далеко внизу струился Майен, чьи воды некогда заполняли крепостные рвы соседнего замка. Высунувшись из окна и посмотрев налево, можно было увидеть знаменитые крепостные башни, жуткие сооружения из темного камня и аспидного сланца, единственным украшением которых была опоясывающая их посередине полоса яркого камня.
— Что ж, — сказала я себе, — это мне вполне подойдет.
Прошлой ночью, когда я пришла в себя и привела в порядок свои мысли, я читала «Книгу» Себастьяны, особенно запись, сделанную вскоре после Греческого ужина, — о некоей сестре, которая всевозможными способами пыталась избежать участи всех ведьм — прихода крови. (Себастьяна пишет, что эта сестра тем не менее умерла именно так: кровь настигла ее в одном финском городке в 1802 году.) Себастьяна описывает одну из таких попыток, предпринятых этой безымянной сестрой. В трех довольно коротких фразах рассказывается о том, что ведьма, конечно, потерпела неудачу, но однажды ей удалось остановить поток крови у овцы с отрубленными ногами. Заклинание в случае с этой несчастной овцой, разделанной живьем, включало названия «четырех рек, вытекающих из Эдема», упомянутых в Первой Книге Моисеевой; во всем остальном заклинание было вполне заурядным.
Почему бы и нет, подумала я. Мадлен, конечно, не животное со скотного двора, но все же…
Ту ночь я провела в одиночестве, лежа в маленькой тихой и чистой комнате на том, что было предназначено служить кроватью, рассчитывая, что призраки не явятся до тех пор, пока я через несколько часов не позвоню в колокольчик. Я попросила Библию у хозяйки гостиницы, и она тут же с радостью принесла мне ее. Хоть я и устала, но все же сомневалась, что смогу уснуть. Библия и «Книга» Себастьяны лежали подле меня, я была взволнована, и мне не терпелось приступить к колдовству, мысли мои метались, как мышь в лабиринте. Буду читать… Но пока я лежала на тонком соломенном тюфяке, свежий речной воздух, проникнув через открытое окно, наполнил комнату. С заходом солнца заметно похолодало. Натянув на себя старенькое рваное одеяло (кусок черного хлеба, сыр и соленая свинина были уже съедены), я сбросила башмаки, купленные недавно в Рене. Гостеприимная тишина этого дома вызвала во мне необъяснимый прилив благодарности к хозяйке гостиницы, не докучавшей мне расспросами. Да, наступила наконец тишина, нарушаемая лишь шумом реки. И это после многих часов скрежета колес берлина по бесконечным дорогам! Так я лежала, обессиленная и взволнованная, чувствуя, однако, приятную тяжесть в желудке, готовая читать Слово Божие… но не успела даже взять книгу в руки: меня сморил сон.
Через некоторое время я внезапно проснулась: левая рука лежала на Библии. Правой я лихорадочно шарила подле себя: да, «Книга» Себастьяны была здесь.
И вновь — обе руки на книгах — я отдалась во власть сна. Проснулась, опять гадая: который час? А если точнее: долго ли еще осталось до полуночи?
Надев башмаки, я не без труда спустилась вниз по темной лестнице, прошла через общие залы гостиницы, пустые, но наполненные густым дымом и запахом тушеного мяса, и выбралась на узкую улочку. С собой я взяла обе книги: Себастьяны и… Бога — и теперь стояла на темной улице, держа их под мышками. От булыжников мостовой несло холодом, в воздухе стоял запах реки и дыма от бесчисленных городских дымоходов. Глядя вверх на темные деревянные дома, которые, казалось, наклонились над улицей и смотрели на меня, я гадала, в какую сторону идти. Карты и путеводители, которые должны были направлять и разъяснять, остались в экипаже. Я ничего не знала об Анже, но все же решила идти по улице, ведущей вниз от гостиницы и замка-крепости, господствовавшей над местностью.
Вскоре я увидела на городской башне, что до полуночи осталось еще два часа. Это подтвердили и часы, висящие в витрине charcuterie среди мертвенно-бледных свиных голов и покрывшихся коркой брусков паштета. Только тогда я решила отыскать таверну и, должна признаться, наслаждалась, просто упивалась своей нынешней свободой. (Разве я могла раньше ходить куда-нибудь по собственному желанию, а не потому, что это предписывал монастырский распорядок или даже мои спасители?)
Таверну с невероятным названием «La Grosse Poule» я обнаружила немного дальше, вниз по реке. Там сидели лишь несколько завсегдатаев, людей, очевидно, видавших виды, и я уединилась в темном углу с кружкой пива и Библией. Читала я при свете единственной тонкой сальной свечи. И хотя она очень быстро догорела, лишив меня своего скромного тепла, но зато косые взгляды жителей Анже бросали меня в жар. К счастью, они вскоре примирились, что среди них чужак.
Во второй главе Первой Книги Моисеевой я прочла о райских реках Фисоне, Тихоне, Хиддекеле и Евфрате. Обращалась я, признаться, и еще к нескольким более знакомым местам Библии, чтение которых несло мне успокоение в прежние времена. Я еще не выпила и половины кружки.
Итак, я располагала парой свободных часов, чтобы обдумать заклинание. Я могла бы сидеть в таверне вполне довольная собой, если бы одна из притч Ветхого Завета не навела меня на мрачные мысли. Я погрузилась в размышления о том, о чем не думала с тех пор, как покинула Равендаль, — о приходе крови. В Равендале я узнала, как мне суждено умереть: ведь кровь любой ведьмы всегда готова предать ее — она убегает, как вода из котелка, оставленного на огне без присмотра. Описания прихода крови, прочитанные мной в «Книге» Себастьяны, были ужасны: он застигал ведьм врасплох, по сути, без всякого предупреждения — красная жидкость начинала вдруг течь из всех отверстий. Там было написано, что большинство ведьм буквально видели приход крови, словно они выглядывают из окна, к которому вплотную подступил красный прилив, и весь мир для них окрашен в красный цвет. Даже глаза их становятся темно-красными! Сначала кровь сочится из пор розово-красной испариной. Красная влага капает из ноздрей и стекает из ушей к шее. Мягкие ткани набухают под ногтями, пока они не соскальзывают с пальцев рук и ног. Кровь струится потоком из половых органов. И, наконец, с особой силой хлещет изо рта. Таким образом кровь вытекает через каждое отверстие на теле, и ведьма находит свою красную смерть. Для всех ведьм конец один.
Я заказала вторую кружку пива и попыталась убедить себя, что мне не следует беспокоиться о крови, поскольку ничего с этим нельзя поделать. Оставалось только надеяться, что пройдет еще много-много лет, прежде чем я точно узнаю на собственном опыте, что такое приход крови. («Такой конец, — пишет Себастьяна, цитируя Теоточчи, — конечно, ужасен, но это — ничто в сравнении с жизнью, которая может ему предшествовать, — длинной, волшебной, необычной ».)
Открыв «Книгу» Себастьяны, я нашла те записи, где говорится о попытках скандинавской сестры избежать такой участи. На сей раз я решила действовать более осторожно. Я, конечно, не могла убить Мадлен, но и не хотела ничего иного, кроме как достичь желанной цели: прекратить кровотечение. Я сидела и упражнялась в заклинаниях, шепча слова, вверяя их своей памяти. Заказав третью кружку пива, я словно наблюдала себя со стороны — ведьму за работой.
Я была так взволнована, так поглощена собой, с нетерпением ожидая прихода назначенного часа, что внезапно раздавшийся крик ошеломил меня. Кричал сидевший неподалеку огромный мускулистый человек, крепкими, как канат, руками которого я восхищалась, наблюдая, как он читает газету «Le Cornet d'Anjou» с последними новостями. Он вскочил, из его ноздрей струилась кровь. Она залила рубашку на груди, забрызгала маленький круглый столик, оставив красные полосы на развернутой газете. Человек поднял к лицу сжатые в кулаки руки, но это не помогло: кровь сочилась между пальцев.
Я встала, подошла к нему и принялась извиняться. Трактирщик, стоявший перед нами, массивный, как тот замок, что возвышался над городом, спросил: «А к вам-то это какое отношение имеет, милейший?» Оба мужчины воззрились на меня: один — охваченный паникой, другой — сбитый с толку.
— Я… я просто сидел здесь и бросил взгляд… случайно…
— Положите его плашмя на спину, — посоветовала жена трактирщика, расстилая на полу тряпки, принесенные из чулана.
— Вы полагаете, что положить человека плашмя на спину — лучший выход из любого затруднительного положения? — пошутил бородач, сидевший на углу трактирной стойки. Несколько человек рядом с ним рассмеялись, но смех оборвался, когда истекающий кровью повернулся к нам и тут же рухнул, потеряв сознание. Я вытащила банкноту из кармана камзола и положила ее на стол, хотя и помнила слова Мишеля о том, что за три такие бумажки можно купить здоровенную лошадь. Никем не замеченная, я покинула таверну «La Grosse Poule» , повторяя те же заклинания задом наперед: больше я ничего не могла придумать. Я шла по темным-темным городским улицам, все еще сжимая в руке высокую оловянную кружку с пивом. Залпом опорожнив, я поставила ее на ближайший подоконник и, испуганная, не вполне твердой походкой поспешила дальше.
Вернувшись в гостиницу, я обнаружила там призраков: судя по холодку в комнате, они только что явились.
— Но еще не полночь, — сказала я слишком поспешно, понимая, что мое поведение в таверне заслуживает порицания.
— Мы хорошо знаем, который теперь час, — откликнулся священник. — Мы пришли раньше, что из этого?
— Желаем услышать, что там у тебя за идея. Эта кровь преследует меня уже не одно столетие, и я надеюсь, что с твоей помощью избавлюсь от мучений через несколько дней, никак не более. А теперь мы хотим, чтобы ты показала себя. Очень хотим , — добавила Мадлен, повернувшись к священнику.
— Нам так не терпелось, что мы едва не пришли к тебе в эту убогую таверну, но ты, похоже, наслаждалась там пивом и чтением Библии…
Священник предупредил, что даже мужской наряд не избавит меня от неприятностей, если я, как этой ночью, буду сорить направо и налево деньгами. Знали ли они о небольшом инциденте, приключившемся со мной? Или не придали ему значения? Спросить я не осмеливалась. Но я не осмелилась бы и отпираться, отказываясь от права практиковаться в своем ремесле. Я дала себе обещание, которое нельзя нарушать, и теперь жалела, что вызвала призраков. Я присела на краешек кровати напротив небольшого камина, в котором кто-то (хозяйка гостиницы, мальчишка-полуидиот, бывший у нее в услужении, призраки?) разжег огонь. Духи сидели перед камином на стульях с плетеной спинкой и не сводили с меня глаз. Пламя камина было видно сквозь них, хоть они и имели четкие очертания.
Я молчала, прислушиваясь к потрескиванию дров, к ритмичному шлепанью весел лодки, проплывшей вниз по течению. В окно я видела треугольный контур этой лодки в серебряной полоске лунного света. На носу, нежно обнявшись, сидела парочка. Мне стало холодно (воздух был уже по-осеннему прохладен), и я взялась за изогнутые оконные скобы, но услышала неестественный, причудливый голос Мадлен:
— Нет. Оставь окно открытым… Так нам гораздо легче.
Что ж, понятно: холодный ночной воздух пропитан влагой. Но зачем тогда разжигать камин? Я терялась в догадках: для чего огонь, если призраки так зависимы от воды? Видимо, и огонь им зачем-то был нужен. Мне обязательно надо понять, как они используют различные стихии.
— Итак, в чем состоит твоя идея?
— Да , — эхом отозвалась Мадлен, — твоя идея .
— Думаю, я смогу остановить твое кровотечение, — решительно и смело заявила я, хотя теперь, после того как мое заклинание поразило невинного человека, я ни в чем не могла быть уверена. Призраки немного помолчали, потом Мадлен сказала:
— Давай! Сделай это! — (Было ли это вызовом?) — Сделай это! — повторила она, на этот раз гораздо более настойчиво.
— А вот и сделаю, — сказала я, как ребенок, которого взяли на «слабо».
Я взяла обе книги: Библию и «Книгу теней» Себастьяны. Мадлен внимательно следила за моими руками.
— И какая же из этих книг содержит столь великий секрет?
Играла ли я тогда с нею? Пожалуй, да. Я касалась рукой то одной, то другой книги. Они явно не хотели, чтобы я открывала Библию. Когда же я наконец отложила Библию в сторону и открыла «Книгу» Себастьяны, Мадлен откинулась назад, и ее очертания, казавшиеся до этого четкими, расплылись; теперь они со священником вновь походили друг на друга.
— Предупреждала ли тебя Себастьяна? — спросил отец Луи. — Говорила ли она, что новая ведьма обладает очень большой силой, иногда слишком большой, и что ее колдовство не всегда можно держать в узде?.. Вероятно, ты читала о гибельном холоде тысяча семьсот восемьдесят восьмого года?
— Конечно.
— Понимаешь ли ты опасность, которую таит в себе Ремесло?.. Осознаешь ли, к чему может привести отсутствие такого понимания?
— Предупреждала ли тебя Себастьяна? — спросила Мадлен.
Я солгала, сказав, что предупреждала. Себастьяна говорила лишь, что моя колдовская сила обусловлена моей молодостью и что призраки очень-очень долго ждали появления новой ведьмы, которая сможет раз и навсегда успокоить душу Мадлен. Да, я прочла в ее «Книге» предостережение, но хорошо помню, как подумала тогда и продолжала убеждать себя после, что это всего лишь заклятие, простое заклинание. Что может случиться страшного? Ведь призрак и так мертв.
— Ты нашла этот… этот способ в «Книге» Себастьяны? — спросил священник.
Я сказала, что да. Тогда Мадлен произнесла вслух то, что всем нам пришло в голову:
— Почему же тогда Себастьяна не попробовала его на мне? — Она обернулась к отцу Луи: — Неужели она знала все эти годы?..
— Эта ведьма не может говорить за другую, — ответил отец Луи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88