https://wodolei.ru/catalog/unitazy/Roca/
— Ты, кажется, вполне уверен, что я могу быть полезен в таких делах?
— Я абсолютно в этом уверен. За исключением более скромного окружения и относительно небольшого жалованья, которое ты будешь иметь как правительственный консультант, полагаю, ты найдешь, что эта работа не очень-то отличается от того, чем тебе приходилось заниматься прежде. Принципы, по которым ведутся международные переговоры, Джеймс, фактически идентичны тем, что ведутся между многомиллиардными корпорациями.
— Деньги, территория и сила?
— Да. Деньги, территория и сила. Мы вынуждены использовать эти понятия в качестве разменной монеты, но, поступая так, надеемся спасти менее заметные, но более ценные сокровища.
— Такие, как мир и свобода? — предположил Джеймс.
— Мир и свобода, — согласился Элиот.
Идея работать посредником на правительство очень понравилась Джеймсу. Если это и есть то реальное, чем он мог бы способствовать обузданию терроризма и обеспечению мира, в котором любящие друг друга люди жили бы в безопасности, Джеймс с радостью возьмется за это дело. И было тут кое-что еще, гораздо менее мужественное и благородное: они станут работать вместе, и Элиот будет постоянно информировать Джеймса о расследовании убийства его родителей. И настанет час, когда Джеймс сможет взглянуть в дьявольские глаза того, кто пожелал их смерти, и если только эта жажда крови все еще будет кипеть в нем…
— Я очень заинтересован в этом, Элиот.
— Отлично. Эта идея и впрямь никогда прежде не приходила тебе в голову?
— Нет, а что?
— А мне всегда казалось, что твоя работа, особенно после того как ты стал часто заниматься международными конгломератами, была частью хорошо продуманного плана, по которому ты готовился на пост госсекретаря, когда Роберт станет президентом. Твои родители так не считали, и теперь я вижу, что они, кажется, были правы.
— Ты обсуждал с ними этот вопрос?
— С ними и с людьми, которые постоянно меня об этом спрашивали, когда я намеревался «завербовать» тебя.
— Но ты ничего мне об этом не говорил.
— Видишь ли, есть еще одно существенно важное отличие этой работы от той, что ты делал в правлениях корпораций, Джеймс. Наша работа может быть чрезвычайно опасной. Ты будешь встречаться лицом к лицу с самыми коварными злодеями в мире, ты будешь выступать на их поле, в самых горячих точках на планете.
— Значит, ты оберегал меня. Как и мои родители, — тихо добавил Джеймс. «А теперь именно их и убили». — Ты действительно не знаешь, кто ответствен за взрыв, Элиот?
— Нет. Звонки тех, кто берет на себя ответственность за проведение террористического акта, начнутся сразу же после того, как мир узнает, что там была мина, но такие запоздалые звонки, как правило, просто желание лишний раз засветиться. Заслуживающие внимания заявления должны поступить сейчас. — Элиот помрачнел. — Не знаю, Джеймс, но у меня предчувствие, что здесь что-то личное.
— Личное?
— Да. Террористический акт, политически направленный против Соединенных Штатов, был бы осуществлен в Париже, в посольстве или рядом с ним, а не тогда, когда твой отец был в отпуске, и тем более не когда на борту катера находилась твоя мать. Мне это больше представляется как вендетта, сугубо личная месть, которую мог осуществить какой-нибудь обиженный, психически неуравновешенный сотрудник посольства.
— Но предполагалось, что я тоже буду на борту, Элиот, — напомнил Джеймс, и слова его вызвали новый прилив жестокой боли: что, если… — Что, если их целью был я?
— Именно это я и хотел обсудить с тобой, хотя считаю, что подобная версия маловероятна. Тебя легко достать и здесь. К чему без нужды рисковать, закладывая мину в оживленном порту на другом краю света? Я не считаю, что целью преступления был ты. Тем не менее я все же хочу знать, какие переговоры ты вел за последние два года и каковы твои текущие проекты.
— Сейчас у меня ничего нет. В прошлую субботу я закончил переговоры в Новом Орлеане, и сейчас у меня на столе целая пачка предложений, которые я намеревался рассмотреть в январе.
Джеймс помрачнел, вспомнив, как планировал распорядиться предложениями: взяться за наиболее интересные, но при условии, что их выполнение совпадает с расписанием турне Кэтрин и позволит ему как можно чаще быть с любимой.
Воспоминание вызвало сильнейший прилив горечи, так как Джеймс точно знал, что всем чудесным планам, которые они с Кэтрин строили, теперь уже никогда не суждено осуществиться. Он уже точно знал, что должен навсегда распрощаться с Кэтрин и с их волшебной любовью. Мир Кэт был и всегда будет нежным миром любви и радости; Джеймсу же сейчас, а быть может, и навсегда предстояло погрузиться в зловещий мир, где царят убийства, террор и месть. И этот отвратительный мир никоим образом не сочетался с добрым и чистым миром Кэтрин. Теперь Джеймс отдаст все свое время и энергию этому жестокому миру страданий и потому должен отказаться от любви к Кэтрин.
— Джеймс?
— Прости, — извинился Джеймс за свое рассеянное молчание и, вспомнив обсуждаемую с Элиотом тему, заметил:
— Вчера вечером ты ни словом не обмолвился, что тебе нужна информация о моей работе.
— Я знал, что сегодня утром ты ко мне придешь.
— Да, — мрачно кивнул Джеймс. — Я здесь, Элиот. И я готов поехать в Центральную Америку или куда бы там ни было.
— Мне кажется, сейчас самое подходящее время совершить то самое кругосветное путешествие на яхте, о котором ты всегда говорил.
— Ты прекрасно знаешь, что именно теперь это стало невозможным. Я должен что-то делать.
— Ну хорошо, — смягчился Элиот. — Мне нужно кое с кем переговорить. Я тебе позвоню.
— Отлично. А тем временем я соберу необходимую тебе информацию о своих делах.
— Договорились. И еще, Джеймс, нам нужно просмотреть все присланные тебе соболезнования. Наибольший интерес, естественно, представляют пришедшие из Европы, но тем не менее я хотел бы просмотреть все.
— Хорошо.
— А от принца Алена что-нибудь было?
— Если честно, не знаю. Я еще не просматривал почту.
Кэтрин сидела у телефона в своем номере в гостинице «Фэрмонт» и ждала полуночного звонка Джеймса, наблюдая за тем, как стрелки часов медленно приближаются к двенадцати. В дверь постучали, но поглощенная своими мыслями Кэтрин сначала не расслышала, когда же стук повторился, она с неохотой пошла открывать. Должно быть, это букет зимних роз и коротенькая записка с извинением…
Однако на пороге стоял человек, которого Кэтрин любила: темные круги под глазами, красивое лицо бледно и хмуро. Джеймс здесь, сейчас! — но Кэтрин была уверена, что он не присутствовал на концерте сегодня вечером. Она бы это почувствовала.
— Ах, ты здесь! — выдохнула Кэтрин, нежно прикасаясь к его лицу.
Она провела Джеймса в номер, к своей постели, и Джеймс с готовностью последовал, потому что Кэтрин предлагала ему волшебное царство умиротворения, которым была их любовь. Он уже убедил себя, что этот хрупкий мир добра и нежности не, существует, его растоптал чудовищный гнев, владевший им сейчас. Но на одну ночь восхитительной любви боль и месть умолкли, ночные кошмары отступили, а беспокойная неприкаянность успокоилась… осталась только живительная сила их любви.
— Доброе утро. — Выйдя в гостиную, Кэтрин увидела стоящего у окна Джеймса.
— Доброе утро, — ответил Джеймс, отрываясь от сверкающего ярко-голубого дня, первого дня Нового года, ради еще более магического сияния глаз Кэтрин.
— Ты скоро уходишь?
— Да. Дорогая, я приехал только для того, чтобы попрощаться.
— Попрощаться? — тихо повторила Кэтрин, поняв, что сейчас он скажет именно то, ради чего приехал.
— Да, попрощаться, — спокойно ответил Джеймс и стал объяснять, неторопливо, ласково, желая, чтобы Кэтрин поняла, так же как понял он, почему ему надо проститься с их любовью. — Убийство родителей изменило меня, Кэтрин. Я зол и беспокоен, меня сжигают отвратительные мысли и чувства. Не знаю, смогу ли я справиться со своей яростью, но истина заключается в том, что как бы болезненны и даже ужасны ни были мои ощущения, я не хочу от них избавляться. Я не хочу более испытывать покоя и счастья, я не хочу мириться с тем, что сделали с моими родителями.
— Я тоже не хочу мириться с содеянным, Джеймс. Их смерть изменила и меня, я тоже живу в гневе.
— Ты хотела бы найти того, кто убил моих родителей и, приставив к его сердцу пистолет, нажать на спусковой крючок и увидеть, как он умрет?
— Нет, — тихо ответила Кэтрин. — И я не верю в то, что и ты действительно этого хочешь.
— Именно этого я и хочу, Кэтрин. Правда. Поверь мне, — спокойно произнес Джеймс.
То была правда — ужасная правда. Он не сомневался, что увидит сейчас на ее прекрасном лице печальное понимание. Кэтрин, безусловно, поймет, что его чудовищным мыслям и чувствам и, возможно, его будущим действиям нет места в ее очаровательном юном мире. Но Джеймс не увидел понимания. Он увидел только любовь.
— Так ты отправляешься туда, Джеймс? Найти того, кто подложил мину?
— Нет. Это дело Элиота, хотя он обещал держать меня в курсе расследования, а я намерен стать посредником госдепартамента. Может быть, в этой должности я смогу сделать хоть что-то, что помогло бы предотвратить подобную трагедию, не допустить, чтобы она случилась еще с кем-нибудь. Мои намерения не очень честолюбивы, Кэтрин, я просто должен что-то делать. Сейчас мне это необходимо более всего.
— Я понимаю, почему ты так поступаешь, Джеймс. Но я не понимаю, почему ты мне говоришь «прощай»…
— Потому, Кэтрин, что я больше не тот человек, который предназначен тебе и нашей любви. Вся моя доброта ушла.
— Этой ночью твоя доброта была с тобой.
— Нет, просто на эту ночь ты поделилась со мной своей. Возможно, дорогая, если я буду крепко держаться за тебя, ярость на какое-то время утихнет. Но она все равно вернется, и тогда мои горечь и гнев поглотят нас обоих. Я слишком сильно люблю тебя, Кэтрин, чтобы допустить такое.
— Нельзя любить «слишком сильно».
— Дорогая, еще как можно! Я хочу, чтобы твоя жизнь была наполнена радостью — без ночных кошмаров, боли и ненависти. Я не хочу таких мучений для тебя, Кэтрин. Как ты не понимаешь?
Глядя на человека, которого она любила всем сердцем, Кэтрин пыталась понять. Но не могла. Разве может это стать причиной конца их любви?
— И ты ушел бы от меня, Джеймс, если бы умирал? Чтобы оградить меня от несчастья?
— Я не умираю, Кэтрин.
«Нет, умираешь! — кричало сердце Кэтрин. — Ты умираешь — твое нежное, любящее сердце умирает. И ты решил уберечь меня от своей боли и печали? Потому что хочешь для меня только радости и счастья, но…»
— Но как быть с тем, чего хочу я, Джеймс? — вдруг резко спросила Кэтрин. — Для тебя это не имеет никакого значения?
Когда-то Джеймс поклялся самой горячей клятвой любви, что всегда будет исполнять то, чего хочет Кэтрин. И вот теперь — несмотря ни на что — она желает сохранить их любовь. Но этого не хотел ради нее же Джеймс, и ради нее же Джеймс Стерлинг нарушает свою клятву.
— Нет, Кэтрин, твое желание в данной ситуации не имеет значения.
Когда Кэтрин задавала свой настойчивый вопрос, на ее прекрасном лице читались смущение и неуверенность. Но когда она услышала его категоричный ответ, смущение и неуверенность исчезли и Джеймс увидел понимание… наконец.
— Я доверила тебе все свои тайны, Джеймс, весь мой гнев и всю мою боль, но ты так мало веришь в мою любовь, чтобы разделить со мной свои страдания.
— Это не вопрос доверия.
— Да, — легко и печально согласилась Кэтрин. — Это вопрос любви. Ты никогда по-настоящему не любил меня.
— Ах, Кэтрин, я любил тебя! Я всегда буду тебя любить!
«Я всегда буду тебя любить». Эти слова еще долго звучали в ушах Кэтрин после ухода Джеймса. До чего же хорошо ей было знакомо это фальшивое обещание любви! Я всегда буду тебя любить. Je t’aimerai toujours.
Много лет назад от Кэтрин отказался человек, который претендовал на любовь к ней, но не сдержал обещания. И вот снова Кэтрин оставляют под предлогом любви. Но на самом деле от Кэтрин отказались не потому, что «слишком сильно ее любили», а потому, что любили ее недостаточно сильно.
Глава 20
Имение Инвернесс, Мэриленд
Февраль 1990 года
— Элиот? Это Алекса Тейлор.
— Здравствуй, Алекса.
— Я звоню насчет Джеймса. Все ли у него в порядке?
Прошло почти шесть недель с той горькой холодной январской ночи, когда они простились. Сначала прощание напугало Алексу. Оно звучало так зловеще, словно Джеймс сомневался в том, что когда-либо вернется. Но он быстро успокоил Алексу, отчитав ее за излишнюю мелодраматичность. И все же в ту ночь Джеймс очень нежно напомнил Алексе, что любит ее, и еще более ласково сказал, что Роберт Макаллистер — совершенный болван, если позволил ей уйти.
— Да, Джеймс в полном порядке.
— О, отлично. Нет ли возможности связаться с ним?
— Ты можешь сказать зачем?
— Нет. Это так важно?
— Думаю, что Джеймс вернется недели через две. Дело может подождать?
— Да, — ответила Алекса, хотя дело и не терпело отлагательства: крошечное существо в ней росло с каждым днем. — Если тебе доведется говорить с ним до возвращения, передай Джеймсу, что я в Инвернессе.
Джеймс отдал Алексе ключи от дома и код сигнализации, сказав, что она может приезжать сюда когда захочет, если ее гнездышко любви будет навевать слишком горькие воспоминания о Роберте. Джеймс позвонил три дня спустя после ее разговора с Элиотом.
— Привет. Элиот сказал, ты звонила?
— Да. Мне нужна юридическая помощь.
— Алекса! Ты звонила Элиоту потому, что я нужен тебе для заключения очередного контракта?
— Нет. Кое-что другое. Очень важное. Я не пытаюсь прикидываться застенчивой, Джеймс. Просто я должна обсудить это с тобой лично. А Элиоту позвонила, чтобы узнать, вернешься ли ты в обозримом будущем.
— Вернусь.
— Как всегда, с победой? — усмехнулась Алекса; добрая ирония неожиданно перенесла их обоих в счастливые беспечные времена, когда они были любовниками.
— На этой арене победы не даются так просто, — признался Джеймс. — Игра называется «Терпение и компромисс».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54