Когда «Копарелли» снимется из Антверпена с грузом урановой руды на борту, Кох должен быть в составе команды.
Нат Дикштейн оказался в Антверпене, смутно представляя себе, как этого добьется. Из номера гостиницы он позвонил местному представителю компании, которой принадлежал «Копарелли».
Когда я умру, подумал он, ожидая соединения, меня так и вынесут на похороны из гостиничного номера.
Ответила девушка.
— Говорит Пьер Бодре, — коротко сказал Дикштейн. — Дайте мне директора.
— Будьте любезны, минутку. Мужской голос:
— Да?
— Добрый день, это Пьер Бодре из компании «Бодре — подбор экипажа». — Дикштейн с ходу придумал это название.
— Никогда не слышал о вас.
— Поэтому я вам и звоню. Видите ли, мы собираемся открыть офис в Антверпене, и я хотел бы узнать, не изъявили бы вы желание сотрудничать с нами.
— Сомневаюсь, но вы можете написать и…
— Полностью ли вы удовлетворены сегодняшним агентством по подбору экипажей?
— Могло быть и хуже. Послушайте…
— Еще один вопрос, и я не буду вас больше беспокоить. Могу я узнать, чьими услугами вы пользуетесь в настоящий момент?
— Агентство Коэна. А теперь, простите, у меня нет больше времени…
— Я понял. Благодарю вас за терпение. Будьте здоровы.
Коэн! Ему подвалила удача. Может быть, я смогу все провернуть и без применения угроз, подумал Дикштейн, кладя трубку. Коэн! Вот уж чего он не ожидал — кораблями и доками евреи, как правило, не занимались. Но может порой и повезти.
Он нашел номер телефона агентства Коэна по набору экипажей, запомнил адрес, накинул плащ и, выйдя из гостиницы, взял такси.
Агентство представляло собой небольшой офис из двух комнат над баром для моряков в квартале красных фонарей. Еще было далеко до полудня, и ночная публика спала — шлюхи и воры, музыканты и стриптизерки, официанты, вышибалы и те, чьими стараниями к ночи эти места оживали. Утром тут было пустынно, серо и холодно, не говоря уж о грязи на улицах.
Дикштейн поднялся к входной двери, постучал и вошел. Секретарша, женщина средних лет, восседала в небольшой приемной, забитой полками с досье и уставленной стульями с оранжевыми пластиковыми сидениями.
— Я хотел бы видеть мистера Коэна, — обратился к ней Дикштейн.
Оглядев его с головы до ног, она пришла к выводу, что он не похож на моряка.
— Вы хотите наняться на судно? — с сомнением в голосе спросила она.
— Нет, — сказал он. — Я из Израиля.
— Ах вот как. — Она помедлила. У неё были темные волосы и глубоко посаженные глаза с тенями под ними; на пальце у неё блестело обручальное кольцо. Дикштейн прикинул, не является ли она миссис Коэн. Встав, она скрылась в дверях за её письменным столом, что вели в другое помещение. На ней были брюки, и со спины было видно, сколько ей лет.
Через минуту она появилась снова и пригласила его в кабинет Коэна. Встав, тот подал ему руку и без предисловий выпалил:
— Я даю на дело каждый год. Во время войны я пожертвовал двадцать тысяч гульденов. Я могу показать вам чек. Что, новый призыв? Еще одна война?
— Я здесь не для сбора денег, мистер Коэн, — улыбнулся Дикштейн; миссис Коэн оставила дверь открытой, и он затворил её. — Могу ли я присесть?
— Если вы тут не ради денег, садитесь, пейте кофе, можете сидеть тут весь день, — сказал Коэн и рассмеялся.
Дикштейн сел. Коэн был невысокого роста, в очках, лыс и чисто выбрит, лет пятидесяти. На нем был коричневый пиджак, который явно знавал лучшие времена. У него тут маленькое надежное дело, прикинул Дикштейн, но он явно не миллионер.
— Вы были здесь во время второй мировой войны? — спросил Дикштейн. Коэн кивнул.
— Я был молодым человеком. Уехал в сельскую местность и работал на ферме, где меня никто не знал, никто не подозревал, что я еврей. Мне повезло.
— Вы не думаете, что все может повториться?
— Да. Это повторялось снова и снова во всей истории, почему же с этим будет покончено? Это повторится — но уже не на моем веку. Теперь тут все спокойно. И я не хочу ехать в Израиль.
— О'кей. Я работаю на правительство Израиля. Мы бы хотели, чтобы вы кое-что сделали для нас. Коэн пожал плечами.
— Например?
— Через несколько недель один из ваших клиентов обратится к вам со срочной просьбой. Им будет нужен старший механик на судно «Копарелли», и вы пошлете им человека, который явится к вам от нас. Его фамилия Кох и он израильтянин, но у него будет другое имя и фальшивые документы. Тем не менее, он в самом деле является инженером — ваши клиенты не будут разочарованы.
— Вы не собираетесь сообщить мне, почему правительству Израиля понадобилось направить этого человека на «Копарелли»? — спросил Коэн.
— Нет.
Наступило молчание.
— У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?
— Нет.
Без стука появилась секретарша и предложила им кофе. Дикштейн чувствовал, как от неё исходит враждебность. Коэн использовал паузу, чтобы собраться с мыслями. Когда она вышла, он сказал:
— Я буду мешуге1, если пойду на это.
— Почему?
— Вы явились ко мне с улицы, объявив, что представляете правительство Израиля, не предъявив никаких документов, и даже не назвались. Вы требуете от меня принять участие в каком-то деле, которое, по всей видимости, является противозаконным и даже уголовно наказуемым; вы не сообщаете мне, какова его цель. Если бы даже я поверил в вашу историю, сомневаюсь, чтобы Израилю было нужно то, что вы от меня требуете.
Дикштейн вздохнул, думая о том, что ему предстоит: придется шантажировать его, похищать жену или даже угрожать уничтожением офиса…
— Каким образом я могу переубедить вас? — спросил он.
— Прежде чем я возьмусь за это дело, мне нужно личное указание премьер-министра Израиля.
Дикштейн встал, чтобы распрощаться, но тут он подумал: а почему бы и нет? Почему бы и нет, черт возьми? Это было дикой идеей, они решат, что он сошел с ума… но может сработать, цель будет достигнута.. Все продумав, он усмехнулся. Пьера Борга хватит удар.
— Хорошо, — сказал он Коэну.
— Что вы имеете в виду — хорошо?
— Берите пальто. Мы отправляемся в Иерусалим.
— Сейчас?
— А вы так заняты?
— Вы серьезно?
— Я же сказал вам, что моя просьба очень важна. — Дикштейн ткнул в телефон на столе. — Звоните вашей жене.
— Она в той комнате.
Подойдя к двери. Дикштейн приоткрыл её.
— Миссис Коэн?
— Да.
— Будьте любезны, не могли бы вы зайти к нам?
Она с встревоженным видом торопливо вошла в кабинет.
— В чем дело, Иосиф? — спросила она мужа.
— Этот человек хочет, чтобы я вместе с ним отправился в Иерусалим.
— Когда?
— Сейчас.
— Ты хочешь сказать, на этой неделе?
— Я хочу сказать — этим утром, миссис Коэн, — вмешался Дикштейн. — Должен предупредить, что все носит строго конфиденциальный характер. Я попросил вашего мужа кое-что сделать для правительства Израиля. Естественно, он хочет убедиться. что за моей просьбой в самом деле стоит правительство. которое просит его об одолжении, а не уголовники. Так что мне придется доставить его на место.
— Не впутывайся в эти дела. Иосиф. Коэн пожал плечами.
— Я еврей, и я уже впутался. Присмотри за лавочкой.
— Ты же ничего не знаешь об этом человеке!
— Поэтому я и хочу узнать.
— Мне это не нравится.
— Никакой опасности, — втолковывал ей Коэн. — Мы садимся на рейс по расписанию, прибываем в Иерусалим, я вижусь с премьер-министром, и мы возвращаемся.
— С премьер-министром!
По её реакции Дикштейн уловил, как она будет горда, если её мужу доведется встретиться с премьер-министром Израиля.
— Все должно быть в полной тайне, миссис Коэн, — заметил он. — Объясните, пожалуйста, людям, что ваш муж выехал в Роттердам по делам. Завтра он вернется.
Она уставилась на двоих мужчин.
— Мой Иосиф встретится с премьер-министром, и я не могу рассказать об этом даже Рашель Ротштейн?
И только тут Дикштейн понял, что все будет в порядке. Коэн снял с вешалки пальто и натянул его. Миссис Коэн поцеловала, а потом обняла его.
— Все нормально, — сказал он ей. — Все это, конечно, очень странно и необычно, но все в порядке.
Она лишь тупо кивнула, проводив его взглядом.

Они взяли такси до аэропорта. Пока они добирались, Дикштейна все сильнее охватывало чувство облегчения. Замысел его был чистой авантюрой, и он чувствовал себя, как школьник. замышлявший лихую проделку. Он улыбался, и ему приходилось отворачиваться, чтобы Коэн не видел выражения его лица.
Пьер Борг забегает по потолку.
Дикштейн купил два билета туда и обратно до Тель-Авива, расплатившись кредитной карточкой. В Париже им предстояло пересесть на другой рейс. До посадки он успел позвонить в посольство в Париже и попросил, чтобы их кто-нибудь встретил в зале для транзитных пассажиров.
В Париже он передал человеку из посольства послание Боргу, в котором он объяснил, что от него требовалось. Дипломат был человеком из Моссада и почтительно отнесся к Дикштейну. Коэн присутствовал при их разговоре, и, когда собеседник покинул их, он сказал:
— Мы можем возвращаться, вы меня уже убедили.
— О, нет, — возразил Дикштейн. — Теперь, когда мы зашли так далеко, я хочу быть полностью уверенным в вас. В самолете Коэн сказал:
— Вы, должно быть, очень важная личность в Израиле.
— Нет. Но то, что я делаю, в самом деле важно. Коэн захотел выяснить, как ему себя вести, как ему обращаться к премьер-министру.
— Не знаю, — ответил Дикштейн, — никогда с ним не встречался. Пожмите ему руку и называйте по имени.
Коэн улыбнулся. На нем тоже начал сказываться авантюризм Дикштейна.
Пьер Борг встретил их в аэропорту Лод с машиной, в которой им предстояло добираться до Иерусалима. Улыбаясь, он обменялся рукопожатием с Коэном, но в нем чувствовалось напряжение. Когда они шли к машине, он пробормотал Дикштейну:
— Тебе, черт побери, придется толком объяснить всю эту историю.
— Объясню.
Поблизости постоянно находился Коэн, так что у Борга не было возможности устроить Дикштейну перекрестный допрос. Они направились прямиком в резиденцию премьер-министра в Иерусалиме. Дикштейн и Коэн ждали в приемной, пока Борг объяснял премьер-министру, что случилось и почему.
Через пару минут их пригласили.
— Это Нат Дикштейн, сэр, — представил его Борг. Они пожали друг другу руки, и премьер-министр сказал:
— Нам не доводилось встречаться, мистер Дикштейн, но я слышал о вас.
— А это мистер Иосиф Коэн из Антверпена.
— Мистер Коэн, — улыбнулся премьер-министр. — Вы очень предусмотрительный человек. Вам стоило бы быть политиком. Ну что ж… прошу вас, сделайте это для нас. Это очень важно и вам ничего не угрожает.
— Да, сэр, конечно, я все сделаю, простите, что причинил вам столько хлопот…
— Отнюдь. Вы были совершенно правы. — Он снова протянул Коэну руку. — Спасибо, что посетили меня. Всего вам хорошего.
На пути обратно Борг был уже далеко не так вежлив, как раньше. Он молча сидел на переднем сидении, посасывая сигару и нервничая. В аэропорту ему удалось остаться на пару минут наедине с Дикштейном.
— Если ты ещё когда-нибудь отколешь такую хохму…
— Это было необходимо. И заняло меньше минуты. Почему бы и нет?
— Потому, что половина моего гребаного департамента работала весь день, чтобы обеспечить эту минуту. Почему ты просто не ткнул пистолетом ему в башку или не сделал чего-то подобного?
— Потому что мы не варвары.
— Это мне уже говорили.
— Говорили? Плохой признак.
— Почему?
— Потому что ты не должен слышать такие слова.
Объявили посадку на их рейс. Поднимаясь по трапу рядом с Козном, Дикштейн понял, что их отношения с Боргом постиг крах. Они всегда общались подобным образом, подкалывая друг друга и всаживая шпильки, но до сих пор в подтексте чувствовалось, может, не столько привязанность друг к другу, сколько уважение. И теперь оно исчезло. Борг был настроен откровенно враждебно. Отказ Дикштейна выйти из дела — лишь часть его общего неповиновения, которое не могло быть больше терпимо. Если Дикштейн собирался продолжить службу в Моссаде, ему предстояло сместить Борга с поста директора — больше в одной организации сосуществовать они не могли. Но это его не особенно волновало, потому что Дикштейн собирался уходить в отставку.
Во время ночного полета обратно в Европу, Коэн выпил порцию джина и уснул. Дикштейн перебирал в памяти все, что ему удалось сделать за последние пять месяцев. В конце мая он приступил к делу, не представляя, как ему удастся похитить уран, в котором нуждался Израиль. Он сталкивался с проблемами по мере их появления и находил для каждой решение: как найти данные об уране, какой именно груз украсть, как захватить судно, как скрыть участие Израиля в его похищении, как предотвратить сообщение об исчезновении урана, как умиротворить владельцев груза. Если бы с самого начала он попытался представить себе эту схему, он никогда не смог бы учесть всех сложностей.
Кое в чем повезло, а кое в чем нет. Тот факт, что владельцы «Копарелли» в Антверпене прибегают к услугам еврейского агентства, было удачей, как и существование груза урана для использования с неядерными целями и переброска его по морю. Не повезло ему, главным образом, со случайной встречей с Ясифом Хассаном.
Хассан — это муха в молоке. Дикштейн не без основания был уверен, что отделался от хвоста, когда вылетел в Буффало на встречу с Кортоне, и с тех пор его вроде бы больше не засекли. Что не означает, будто они бросили это дело.
Стоило бы уточнить, что им удалось узнать до того, как они потеряли его.
Дикштейн не увидит Сузи, пока со всеми этими делами не будет покончено, за что он также должен благодарить Хассана.
Если он рискнет показаться в Оксфорде. Хассан, конечно, тут же заприметит его.
Самолет пошел на снижение. Дикштейн пристегнул ремни. Все сделано, схема разработана, все меры приняты. Карты выложены на стол. Он знал, что у него на руках, он догадывался, какие карты у его противников, а они знали кое-что из его взятки. Оставалось лишь начать игру, исхода которой никто не взялся бы предсказать. Он хотел бы более ясно предвидеть будущее, он хотел, чтобы план был не так сложен, он хотел, чтобы ему больше не пришлось рисковать жизнью, и он жаждал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49