— Ты — паршивый подонок, — не выдержал приятель Воротничка.
— Совершенно верно, — согласился Дикштейн. — Тем не менее, я готов отказаться от этой истории, если мне предложат что-то получше.
Подняв руку. Воротничок пригладил свои седеющие волосы. и Дикштейн заметил, что ногти у него покрыты прозрачным лаком.
— Думаю, я догадываюсь, — сказал он.
— О чем? О чем ты догадываешься? — спросил приятель.
— Ему нужна информация.
— Совершенно верно, — согласился Дикштейн. Воротничок явно испытывал облегчение. Теперь самое время проявить некоторое дружелюбие и человечность, дать им понять, что дела не так уж и плохи. Дикштейн встал. На полированном столике сбоку стоял графин с виски. Он разлил его по трем стаканчикам. — Видите ли. вы достаточно уязвимы, и я засек вас, за что. как я предполагаю, вы должны испытывать ко мне ненависть; но я не собираюсь делать вид, что тоже испытываю к вам ненависть. Да, я подонок, и я использую вас — но это и все. Если не считать вашей выпивки. — Протянув им рюмки, он снова сел.
После короткого молчания Воротничок спросил:
— Так что вы хотите узнать?
— Ну что ж, — Дикштейн отпил крохотный глоток виски: он терпеть его не мог. — В Евроатоме имеются данные о перемещениях всех расщепляющихся материалов как в пределах стран-членов сообщества, так и вне их, так?
— Да.
— Уточним: прежде, чем кому-либо будет позволено переместить хоть унцию из точки А в точку В, он должен испросить вашего разрешения?
— Да.
— И имеются исчерпывающие данные о всех данных разрешениях?
— Все данные в компьютере.
— Знаю. При запросе компьютер даст распечатку всех готовящихся грузов, на которые получено разрешение.
— Что регулярно и делается. Ежемесячно в учреждении распространяется такой список.
— Блестяще. Вот что мне и надо — этот список. Наступило долгое молчание.
— Зачем вам нужен такой список? — прервал молчание приятель Воротничка.
— Я хочу проверить все отгрузки за текущий месяц. И предполагаю, что мне удастся доказать существенные расхождения между тем, что делается в действительности, и тем, что сообщают Евроатому.
— Я вам не верю, — вмешался Воротничок. — Вы не журналист. В ваших словах нет ни грана правды.
— Какая разница, не так ли? — спросил Дикштейн. — Можете верить во все, что хотите. У вас нет выбора, кроме как вручить мне такой список.
— Есть. Я могу уйти с этой работы.
— Если вы это сделаете, то я превращу вашего дружка в отбивную, — неторопливо сказал Дикштейн
— Мы обратимся в полицию! — воскликнул тот.
— Я исчезну. Может, и на год. Но я вернусь. И найду вас и, скорее всего, убью. Вас нельзя будет опознать в лицо. — Лицо Дикштейна совершенно ничего не выражало.
Воротничок уставился на Дикштейна.
— Кто же вы?
— Неужели для вас так важно, кто я такой? Вы знаете, что я сделаю то, что обещаю.
— Да, — глухо сказал Воротничок и спрятал лицо в ладонях.
Дикштейн подождал, пока молчание окончательно воцарилось в комнате. Воротничка он загнал в угол, и для него оставался только один выход. Дикштейн дал ему время осознать положение. Прошло несколько томительных минут прежде, чем он опять заговорил.
— Распечатка достаточно объемистая.
Воротничок кивнул, не поднимая головы.
— У вас проверяют ручную кладь, когда вы покидаете контору?
Тот покачал головой.
— Распечатки хранятся под замком, к которому надо подбирать ключ?
— Нет. — С видимым усилием Воротничок постарался прийти в себя. — Нет, — устало повторил он, — это информация не является секретной. Просто она носит конфиденциальный характер, не предназначена для публикации.
— Хорошо. Итак, вам потребуется завтрашний день, чтобы обдумать все детали — какую взять копию распечатки, что вы скажете секретарше, и так далее. Послезавтра вы принесете её домой. Вас будет ждать записка от меня. В ней будет сказано, как состоится передача документа. — Дикштейн улыбнулся. — И после этого вы никогда больше меня не увидите.
— Господи, — сказал Воротничок, — как я на это надеюсь. Дикштейн встал.
— Какое-то время вам бы лучше никуда не звонить. — Найдя телефон, он вырвал из стены шнур. Подойдя к двери, он открыл её.
Приятель смотрел на оторванный провод. Похоже, он начал что-то осознавать.
— А вы не боитесь, что он изменит свои намерения?
— Бояться следует только вам, — бросил Дикштейн. Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Жизнь — отнюдь не бег по гладкой дорожке, особенно в КГБ. Давид Ростов теперь явно потерял расположение своего шефа и тех сотрудников отдела, которые хранили ему преданность. Феликс Воронцов буквально кипел от гнева, что его обошли — отныне он будет делать все, чтобы уничтожить Ростова.
Ростов предвидел такое развитие событий. Сожалел лишь о том, что оставил пространство для маневра Воронцову. Ему предстояло думать об египтянах и их возможной реакции.
Что само по себе достаточно плохо. У Ростова была собственная небольшая команда из Коли Бунина и Петра Тюрина, с которыми он отлично сработался. Каир же представляет собой сплошное сито: половина из того. что там делается, известно в Тель-Авиве.
И тот факт, что арабом, которого к нему приставили, оказался Ясиф Хассан. может помочь ему или помешать.
Ростов отлично помнил Хассана. В Оксфорд тот попал не из-за своих мозгов, а в силу богатства папаши, что вызывало у Ростова тем большее презрение, что у него-то была голова на плечах. Тем не менее, поскольку он знает этого человека, ему будет легче контролировать его. Ростов планировал начать с того. чтобы дать понять Хассану полную ненужность его в деле, что его присутствие объясняется чисто политическими причинами.
Чертовски двусмысленное положение, но ругать за него он мог только самого себя.
В Люксембурге у него появились определенные сомнения относительно хода дела. Он прилетел сюда из Афин, по пути следования дважды сменив документы и трижды — самолеты.
Конечно, в аэропорту его никто не встречал. Он взял такси и направился в гостиницу.
Каиру он сообщил, что будет действовать под именем Дэвида Робертса. Когда он зарегистрировался под этим именем в гостинице, портье тут же передал ему послание. Оказавшись в лифте, он вскрыл конверт. В записке указывался только «Номер 179».
Дав лифтеру на чаи, он, войдя в свой номер, тут же набрал 179.
— Алло?
— Я в 142-м. Через десять минут приходите, поговорим.
— Отлично. Слушайте, а вы не…
— Заткнитесь! — рявкнул Ростов. — Никаких имен. Через десять минут.
— Конечно, я извиняюсь, я…
Были времена, когда он считал себя суперпрофессионалом, и тогда он потушил бы свет и сел у дверей с пистолетом в руках, ожидая появления другого человека, дабы не попасть в западню. Ныне он считал такое поведение просто идиотским, которому место только в видиках. Это не его стиль. У него даже не было с собой оружия, дабы его не обнаружили ревностные таможенники в аэропорту. Но существовали предосторожности и предосторожности, оружие и оружие: у него была с собой парочка приспособлений, которыми по праву гордился КГБ, включая электрическую зубную щетку, «глушилку», которая могла выводить из строя все подслушивающие устройства, а также миниатюрная фотокамера типа «Поляроид» и удавка, исполнявшая пока роль шнурка для ботинок.
Прошло ровно десять минут, и в дверь постучали. Ростов открыл их, на пороге стоял Ясиф Хассан и широко улыбался.
— Как поживаете?
— Добрый день, — сказал Ростов, обмениваясь с ним рукопожатием.
— Двадцать лет с тех пор, как… чем вы занимались?
— Делами.
— И надо же, чтобы мы встретились после стольких лет из-за Дикштейна.
— Да. Садитесь. Давайте поговорим о Дикштейне. — Ростов расположился в кресле, Хассан последовал его примеру. — Изложите мне все данные, — продолжил Ростов. — Значит, вы засекли Дикштейна. а потом ваши люди снова увидели его в аэропорту Ниццы. Что произошло потом?
— Он направился вместе с туристской группой на ядерную энергостанцию, а потом ему удалось избавиться от хвоста, — сообщил Хассан. — Так что мы снова его потеряли.
— Он пользовался машиной?
— Да. У него был Прокатный «Пежо».
— О'кей. Что вы знаете о его передвижениях во время пребывания в Люксембурге?
Хассан заговорил кратко и сухо, уловив деловой тон Ростова.
— На неделю он остановился в отеле «Альфа» под именем Эда Роджерса. В качестве своего адреса он представил парижское бюро журнала «Международная наука». Такой журнал в самом деле имеется и у них именно такой парижский адрес, но он служит только для доставки почты; у них сотрудничает независимый журналист Эд Роджерс, о нем вот уже больше года ничего не слышно.
Ростов кивнул.
— Как вы, должно быть, знаете, типичное прикрытие для Моссада. Безукоризненное и точное. Что-то еще?
— Да. В предыдущую ночь перед его отъездом случился странный инцидент на Рю Дик. На ней нашли жутко избитых двух типов. С ними, чувствуется, поработал профессионал — переломанные кости, ну, вы знаете такие шутки. Полиции ничего не удалось выяснить: эти типы были известны ей как уличные грабители, и оставалось только предполагать, что они поджидали в укрытии жертву рядом с ночным клубом Гомосексуалистов.
— Грабили педиков, когда те выходили?
— Таково довольно убедительное предположение. Как бы там ни было, нет ничего указывающего, что Дикштейн мог иметь отношение к этому инциденту, кроме того, что он мог так отделать их и был в это время в городе.
— Достаточно весомое предположение, — сказал Ростов. — Вы считаете, что Дикштейн гомосексуалист?
— Возможно, но Каир утверждает, что в его досье нет никаких намеков на это, или же он, должно быть, очень тщательно скрывал этот порок.
— И несмотря на всю свою скрытность, будучи на задании, отправился в ночной клуб к извращенцам. Вам не кажется, что таким аргументом вы стараетесь оправдать сами себя?
След гневного раздражения промелькнул на лице Хассана.
— Так что же вы думаете?
— Мое предположение заключается в том, что среди этой публики у него есть информатор. — Встав, Ростов стал мерить шагами комнату. Он чувствовал, что взял правильную нотку в отношениях с Хассаном, но, пожалуй, с него хватит: не имеет смысла загонять его в угол. Настало время сбросить напряжение. — Давайте прикинем. Зачем ему надо было шататься вокруг атомной станции?
— После Шестидневной войны у израильтян сложились натянутые отношения с Францией. Де Голь наложил эмбарго на поставки оружия. Может быть, Моссад планирует какое-то возмездие, типа взрыва реактора? — предположил Хассан.
Ростов покачал головой.
— Даже израильтянам не свойственна такая безответственность. И к тому же — что Дикштейну делать в Люксембурге?
— Кто знает?
Ростов снова сел.
— Что здесь есть, в Люксембурге? Что может представлять в нем значительный интерес? Вот, например, почему ваш банк расположился здесь?
— Тут достаточно известная европейская столица. Мой банк тут потому, что здесь находится Европейский инвестиционный банк. Но также находятся несколько учреждений Общего рынка — фактически тут под Китцбергом европейский центр.
— Какие именно учреждения?
— Секретариат Европейского парламента. Совет Министров, Верховный Суд. Ах да, и Евроатом.
Ростов уставился на Хассана.
— Евроатом?
— Сокращенно от Европейской комиссии по атомной энергии, но все…
— Я знаю, что это такое, — прервал его Ростов. — Неужели вы не видите связи? Он является в Люксембург, где расположена штаб-квартира Евроатома. а после этого направляется на атомный реактор.
Хассан пожал плечами.
— Интересная гипотеза. Что вы пьете?
— Виски. Наливайте себе. Как я упоминал, французы помогали израильтянам строить их атомный реактор. Теперь они, скорее всего, прекратили поставки. Дикштейн. возможно, вынюхивал тут научные секреты.
Хассан налил себе виски и снова сел.
— Как мы будем работать, мы с вами? У меня есть приказ поддерживать с вами сотрудничество.
— Сегодня вечером явится моя команда, — сказал Ростов. «Сотрудничать, черта с два, — подумал он. — Ты будешь подчиняться моим приказам». Но вслух он сказал: — Я как правило, работаю с двумя людьми — Николаем Буниным и Петром Тюриным. Мы отлично сработались. Они знают, какой стиль я предпочитаю. Так что я хочу, чтобы вы работали вместе с ними и делали, что они вам скажут — вы многому научитесь у них, они опытные агенты.
— Но мои люди…
— Много из них нам не понадобится, — сухо продолжал Ростов. — Лучше всего — небольшая группа. Итак, первая наша задача — засечь Дикштейна, когда и если он надумает вернуться в Люксембург.
— Мои люди круглые сутки дежурят в аэропорту.
— Он, скорее всего, ждет этого и не воспользуется воздушным путем. Мы должны перекрыть все остальные пути. Он может направиться в Евроатом…
— Да, и у здания Жана Моне…
— Мы должны перекрыть отель «Альфа», сунув взятку портье, но вряд ли он там появится. И тот ночной клуб на Рю Дик. Кроме того, он, как вы сказали, брал машину напрокат.
— Да, во Франции.
— Он должен был её где-то бросить — он понимает, что вы засекли номер. Я хочу, чтобы вы связались с прокатной компанией и выяснили, где он её оставил, чтобы составить представление о его передвижениях.
— Очень хорошо.
— Москва пришлет мне его снимок, так что наши люди будут искать его во всех столицах мира. — Ростов допил виски. — И мы его возьмем. Так или иначе.
— Вы в самом деле так считаете? — спросил Хассан.
— Я играл с ним в шахматы. Я знаю, как у него работают мозги. Его открытые ходы рутинные и предсказываемые: потом внезапно он делает что-то совершенно неожиданное, часто идет на очень рискованный ход. Так что остается только дождаться, пока он оступится — и затем отсечь ему голову.
— Насколько мне помнится, — заметил Хассан, — вы проиграли ему матч.
На лице Ростова мелькнула усмешка.
— Да, но тут у нас настоящая жизнь.

Есть два вида тех, кто тенью ходит по следам другого: артисты тротуара и бульдоги. Первые рассматривают слежку как — высокое искусство, сравнимое с театральным действом, поэзией или молекулярной биологией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49