— А ты — невыносимый павлин.
Звучало это по-детски, она сама это знала. Он ослабил свою хватку. Что-то новое мягкое появилось в его лице, еле проступающая улыбка.
— Неужели павлин? — тихим голосом спросил он.
Ли хотела вырваться. Но вместо этого замерла, ослабла, парализованная его мягким объятием.
— Я думала, ты не собираешься возвращаться туда, — с болью проговорила она. — А ты делаешь еще хуже. Ты дразнишь Чилтона, доводишь его до безумия. Привез сюда эту девушку. Что мы будем с ней делать? Что мы будем делать с ними обеими?
Его рука поднялась и нежно сжала ее руку.
— В четверг из Хексхэма отправляется почтовая карета, — пробормотал он. — Я уже интересовался этим. Девушек можно отправить с ней.
— Куда?
Он небрежно мотнул головой.
— Не знаю. Спрошу. Туда, откуда они пришли.
Его рука поднялась к ее вороту. Один палец просунулся между полотном и ее шеей.
— Тебе так нравится?
Ли стояла неподвижно, ощущая его ласку на своей коже, тепло его тела рядом с собой. Он собирался поцеловать ее. Она увидела, как смягчилось его лицо, опустились вниз ресницы, освещенные слабым светом.
— Не знаю, — прошептала она.
— Скажи, что мне сделать? — он коснулся губами ее виска. — Ты знаешь, я сделаю все, что ты попросишь.
Она закрыла глаза.
— Тогда сделай то, что я прошу. Не езди снова туда.
Его пальцы больно сжали ее плечо. Но он поцеловал ее глаза, щеку. Само дыхание его было лаской.
— Не бойся за меня, Солнышко, я знаю, что делаю.
Она медленно покачала головой. Обняв ее, он облокотился на перегородку пустого стойла.
— Я могу уничтожить Чилтона для тебя. Я могу поднять против него весь город. Ты ведь ради этого пришла ко мне, Ли, разве ты забыла? Я делаю то, что ты просила. И у меня есть опыт в таких вещах.
Она начала было вырываться, но затем вместо этого схватила его за кафтан и уткнулась лицом ему в грудь.
— Говорю тебе, говорю тебе… все изменилось. Я не хочу… — ей перехватило горло.
«Не хочу потерять тебя из-за него, — думала она. Она так вцепилась в кафтан, что побелели пальцы. — Будь ты проклят, будь ты проклят. Я этого не вынесу».
Он гладил ее волосы, легкими поцелуями осыпал ее щеки, подбородок. Теплое его дыхание согревало ее в морозном воздухе, его тело было так близко, — от него исходили сила, запах сена, конского пота и его собственный влекущий запах.
— Что ты хочешь? — прошептал он. Она резко откинулась назад.
— Я больше не хочу мстить! Все изменилось. Он уничтожил всех кого любила. В мести больше нет смысла, — она выпустила из рук кафтан. — Мне не надо мести. Я не хочу, чтобы ты мстил.
Он схватил ее за плечи, но она противилась ему.
— Ты понял? — она поглядела ему в глаза, — ты мне больше не нужен!
Руки его сжались. Золотые насмешливые брови опустились.
— Забудь о Чилтоне, — повторила она. — Возвращайся во Францию. Я не хочу, чтобы ты что-то делал для меня. Отправляйся в свой замок — к своим картинам и своему чесноку.
Он выпустил ее из рук. Мгновение он стоял неподвижно, прислонившись к перегородке.
— Чесноку, — повторил он таким тоном, будто это слово было смертельно оскорбительным,
Ли закрыла глаза и закинула голову назад.
— Ты вообще понимаешь, что я говорю?
— Понимаю, — с силой тихо проговорил он. — Ты считаешь, что я не в силах довести месть до конца.
Она отвернулась и, обмякнув, села на колоду, обхватив голову руками. В отчаянии она уставилась в грязный пол.
— Я смогу, — сказал он, и слова были полны горечи, — я смогу это сделать и сделаю, черт тебя побери. Я долго разбойничал, годами, черт побери! Меня ни разу не поймали, и в последний раз тоже. Я знаю, что мне делать. У меня самый могучий конь, какой только есть на свете. Со мной моя шпага и моя сноровка. Я могу это сделать. Будь ты проклята, не смей сомневаться во мне.
Она вся содрогнулась, обняла руками колени.
— Не хочу, чтобы ты делал это.
— Ну, конечно, ты хочешь отправить меня домой к моему чесноку. Так, что ли? Я должен думать, что тебе теперь наплевать на Чилтона, на твою семью, на все, что ты потеряла.
— Нет! Не наплевать! — вскочила она, прижимая ладони к вискам, — не наплевать!
— Чушь! — Он с такой силой ударил каблуком в перегородку, что вся конюшня загудела от этого звука. Ее лошадь, стоявшая через два стойла от них, с тревогой забила копытом. — Ты превращаешь меня в сумасшедшего.
— Ладно, тогда убивай себя, — с силой сказала она, — иди и убей себя.
Какое-то мгновение он смотрел на нее. Рот его сжался в прямую линию. Затем он медленно покачал головой.
— Ты просто не веришь, что я сумею все сделать. Ведь правда?
Она не ответила. Гнедой шумно задвигался в своем стойле и пытаясь заглянуть за перегородки,
— Бесконечно признателен, — произнес Сеньор с мягким сарказмом. Она услышала легкий скрип конюшенной двери. Широкая полоса света потемнела и засветилась снова, когда он прошел мимо нее.
Он оставил ее одну.
Она сидела на колоде и играла скребницей, вертя ее в руке. Потом перестала вертеть, прислушалась.
Откуда-то издалека, приглушенный стенами конюшни, раздался стонущий зов. Дикий призыв — клич Немо начался с низкого звука, который постепенно шел вверх, ширился, становясь пронзительнее и резче, и, достигнув пика тоски и одиночества, душераздирающе звучал в пустоте. Это впервые Немо завыл, пока они жили в этой деревне, и глубокое уныние передалось ей, сжало сердце.
Ли остановила свой взгляд на брошенной шпаге Сеньора. Это было легкое для руки оружие, предназначавшееся для честного поединка, когда поражает лишь кончик шпаги, в отличие от смертельных, режущих ударов плоского лезвия сабли. Она протянула руку к оружию и перетащила его к себе на колени.
Рукоятка шпаги была совсем простой, не похожей на сложный красивый узор чашеобразной гарды его сабли. Узкая гарда шпаги только прикрывала руку и светилась тусклой радугой металлических переливов — красного, зеленого и синего, и стертая до блеска — от постоянного использования.
Она встала, уперев кончик шпаги в землю, застегнула на своей талии пояс, как помнила, он это делал. Ей пришлось подтянуть кожаный язык еще на три дырочки, чтобы пояс удержался на бедрах. Лезвие шпаги было неудобно длинным, оно выступило ей далеко за спину и билось о стены, когда она поворачивалась.
Подойдя к беспокойному гнедому, она стащила с него попону и занялась работой — яростно стала скрести его в этом полумраке. Он приседал, дрожал, заряжаясь силой и жаром ее движений. К этому времени, как она положила на него седло, он возбужденно встряхивал головой.
Она взобралась на коня с колоды, стараясь управиться одновременно с лошадью и с неуклюжими ножнами, и еле успела пригнуться, как гнедой вырвался из конюшни на волю. Был ли Сеньор рядом с Мистралем во дворе или нет, она не знала, но даже не посмотрев, она лягнула гнедого пяткой и послала его бесшабашным галопом из ворот через дорогу в сторону пустынных болот.
Облака, надвигавшиеся с севера, поглотили солнечный свет луч за лучом. Они низко простерлись над дикой безрадостной местностью, хорошо знакомой ей своим холодным безмолвием. В детстве она очень любила Римскую Стену, любила даже в такую холодную унылую пору, когда камни, как черные призраки, стоят на фоне неба. Когда она была маленькой, мать одев ее, брала с собой на прогулку, позволяла ей взбираться по каменным грудам. В эти края заглянула История — когда кавалерия Цезаря стояла и держала оборону против варваров севера. Ли находила здесь монеты, а однажды ей попался древний глиняный светильник, а в другой раз — грубый металлический предмет, оказавшийся, когда мать его очистила, бронзовыми щипцами.
Ли пробиралась скрытыми путями к месту, которое было когда-то ее домом, по проселочной дороге, прорезавшей стену и проходившей вдоль утесов с северной стороны. Гнедой шел сильным размашистым галопом, он поднял голову и нервно выдыхал воздух, когда они приблизились к пролому в стене, которая здесь плавно спускалась с холма. В холодном воздухе от коня шел легкий пар. Рукоятка шпаги под неудобным углом упиралась ей в бедро, совсем не приспособленная к дамскому боковому седлу.
Натянув поводья, она остановила коня, повернулась к ветру лицом и запрокинула голову. Набрав воздухом полные легкие, она завыла. Конечно, это было жалкое подражание тому глубокому сильному вою, который раньше донесся до нее с болот, но она напрягла до предела свое горло, не обращая внимания на беспокойное движение лошади под ней.
Еще до того, как у неё кончилось дыхание, Немо ответил. Его вой гармонично слился с ее зовом, он оказался гораздо ближе, чем она ждала. Гнедой в волнении поднялся на дыбы.
Ли, схватившись за его гриву, умолкла. Она сошла с коня, причем шпага била ее по икрам, и придерживала испуганного гнедого, когда серая тень кинулась к ней из-за деревьев. Немо прыгал через замерзшие лужи, пасть его была открыта, и из ее глубины шли радостные взволнованные подвывания.
Ли подняла голову и снова завыла, и волк остановился в ярде от нее и, подняв голову, радостно вторил ей. Его рулады заглушили ее голос — от них начинало ломить уши. Они пугали гнедого, и Ли еле могла с ним справиться.
Немо прекратил вой и прыгнул поближе, приветствуя ее. Его зубы больно стукнули о ее подбородок. Ли закачалась и, только уцепившись за поводья, удержалась на ногах. Тогда Немо положил свои огромные лапы ей на плечи и принялся ее лизать — да так старательно, что у нее стало саднить кожу. Она оттолкнула его — и волк улегся к ее ногам и стал ластиться. Пока Немо ласкался, конь успокоился, и только слепка перебирал ногами, с сомнением кося глазом на волка. Ли погладила шею гнедого.
— Умница, храбрый мой, — бормотала она, зная, что ей повезло: испугавшийся конь мог ускакать очень далеко. — Храбрый, умный, хороший.
Одно ухо гнедого вздрогнуло, насторожилось и повернулось в сторону волка. Немо выжидающе перекатился на спину, Ли нагнулась, продолжая крепко сжимать поводья, и стала почесывать волку брюхо, пока он не начал потягиваться и поеживаться, стараясь лизнуть ей руку, виляя по-собачьи хвостом.
Ее подбородок болел и саднил в том месте, где по нему скользнули зубы волка. Она провела рукой и увидела на ладони кровь. Немо почувствовал себя виноватым, когда она неодобрительно покачала головой. Он вскочил на ноги и прижался к ней с такой дружелюбной силой, что едва не сбил ее с ног. Ее спасло только то, что кончик шпаги уперся в землю и эта крохотная задержка позволила ей удержаться на ногах. Немо хотелось играть: он подобрал лапы, прижал уши. У него стало такое комическое выражение морды, что диковатость, сверкавшая в его прозрачных желтых глазах, казалась ей не страшной. Он свесил язык и быстро дышал, приглашая ее к игре. Ли не раз видела, как Сеньор играл с Немо: бегал, сражался, отнимая у Немо палку и возвращался после игры с волком, часто с кровавыми царапинами. Да, Сеньор играл, но никогда не бросал игру, не победив; он отказывался уступить свое верховенство даже в шутку. Но у Ли не было времени на развлечения. У нее была цель.
Голубка подробно рассказала о строгом расписании жизни в Небесном Пристанище.
Поздние утренние часы Чилтон посвящал подготовке к полуденной службе, работая в одиночестве в церкви.
Ли снова села на коня и повернула гнедого на восток. Немо последовал за ними, не очень близко приближаясь, чтобы ему случайно не попало ударом копыта. Ли держала рукоятку шпаги голой рукой, согревая своим теплом холодную сталь. С сердцем, полным ненависти, она отправилась во Францию, чтобы найти Сеньора, — человек без семьи, без любви, без будущего. Но теперь она боялась. Она была загнана в угол, и чувствовала лишь отчаяние. Теперь она была человеком, которому есть что терять.
21
С.Т. обнаружил исчезновение шпаги только тогда, когда, сделав перерыв для дневной трапезы, повел Мистраля в конюшню. Наверняка шпагу взяла она: мальчик на побегушках, которого хозяину нравилось называть конюхом, в этот день туда не заходил. С.Т. вычистил стойла, переменил сбрую Мистраля, натаскал сена и четверть часа провел в поисках шпаги. Обыскал всю конюшню, потому что помнил, что оставил ее на виду.
Он видел, как она ускакала, словно за ней черти гнались. Кто бы не увидел? Ничто на свете не заставило бы его последовать за ней, как послушного щенка. Да и Голубка ждала его с маленькой кружкой пива и куском сахара для Мистраля. Так что Ли могла ехать на все четыре стороны.
Глупость этой кражи разозлила его. Надо же, украсть его оружие?! Может, она считала, что без шпаги ему ничего не останется делать, как отправиться назад во Францию к своему чесноку? Может, она действительно считала его таким хвастуном и дураком?
Он подхватил гнутую подкову и швырнул ее в стенку. Металл звонко ударил по камню, и Мистраль поднял голову от овса, когда подкова запрыгала по полу. Конь огляделся по сторонам, глубоко вздохнул и снова принялся жевать. С.Т. заправил под ленту выбившуюся прядь волос, рывками заплел свою косичку и, нахлобучив шляпу, направился к двери.
Как раз, когда он выходил, мальчик начал заводить в конюшню вновь прибывшую пару рабочих лошадей. С.Т. глянул на них мимоходом и решил, что они классом выше тех, которых обычно видишь в трактирах, занимающихся извозом. Проходя, он шлепнул одну из них по крупу, отдавая ей должное.
Потрепанная, вся забрызганная грязью, дорожная карета стояла рядом с конюшней, ее оглобля была прислонена к водопойному корыту. Дверь в «Двойное пиво» была открыта настежь, и он увидел темные силуэты хозяйки и вновь прибывшего гостя.
Он стащил шляпу с головы и пригнул ее, собираясь войти.
— Надо же, — произнес радостный голос. — Кого я вижу? Клянусь душой… С.Т. Мейтланд! Быть не может!
С.Т. замер, с ногой занесенной над порогом. Уклониться не было никакой возможности. Медленно он положил перчатки в снятую шляпу и поднял голову. Джентльмен, в розовом камзоле с кружевами и в высоком кудрявом парике, улыбался ему во весь рот.
— Клянусь Богом, так и есть. Как поживаете? Сколько же лет я не видел этой физиономии? Последний раз это было у Боба Ферри в «Веселом Подвале».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53