Она никогда не согласится на это. Она не хочет вступать в осложненные ревностью отношения. Его мир перенасыщен страстями. Он ведь просто сумасшедший. Поглощен только собой. Она могла вообразить его в обществе своих сестер. Он весело бы откликался на шутки Эмилии, даже если бы они были не слишком удачными. Он бы развлекал Анну. Он бы… Нет, это все, увы, невозможно… Иногда ей казалось, что она слышит сестер, их голоса, иногда видит их — где-то вдали. Где-то вне досягаемости, будто во сне.
Все-все это в прошлом. В таком далеком прошлом, словно его никогда и не было. В настоящем же была незнакомая комната и вот этот бродяга. Красивый. Нелепый. С мощным, как у волка, торсом. Ей трудно бывало отвести взгляд от его мускулистых рук, его запястий; ее давно уже приводила в смущение его неожиданная улыбка.
Она точно погружалась в тишину, когда оказывалась к нему так близко. Это было похоже на боль; ноги и руки отнимались, а изнутри заливал жар. Она не могла, не хотела так жить.
— Я не стану спорить, — сказала Ли. Голос ее звучал теперь чисто и ломко. — Мне не нужно ничего из того, что ты называешь любовью. То, что ты хочешь, — твое собственное дело.
Он поглядел в сторону, и лицо его исказилось гримасой. Он по-прежнему держал в руках медальон.
— Разве я говорил что-нибудь о любви? — Челюсти его были стиснуты. — Мне казалось, я говорил о долгах. — Моя кровать. Моя еда. Мои деньги, — сказал он мягко. — С самого Ла Пэра. — В голосе его зазвучала насмешка. Он опустил руку и положил ее на руку Ли. — Но что из этого? Ведь все это — лишь наше продвижение к цели.
Ли напряглась. Она опять вспомнила, как со звоном упала ее шпага на каменистый берег.
Он обхватил ее запястье пальцами, медленно привлекая к себе. На губах его появилась сардоническая улыбка:
— Так как… Ты мне заплатишь?
Она глубоко вздохнула, застигнутая врасплох. Неужели он думает, что на сей раз она вновь ускользнет от него? Она глядела на него — на его губы, глаза, затененные ресницами. Она потупилась.
Пусть так. Пусть он поверит, что может взять верх над ней.
Его рука скользнула вверх по пуговицам ее жилета и стала одну за другой расстегивать.
— Ты слишком вяла для гулящей девки. Разве ты не знаешь, что надо делать?
Она почувствовала, как румянец жжет ее щеки. Нет-нет, только не показать ему своего смятения.
Приподняв ее подбородок, он ласкал его нежными прикосновениями. На его губах по-прежнему играла насмешка.
— Я это покупаю, но не должен же я проделывать всю работу один.
— А вдруг войдут слуги?
— Думаешь, мы их смутим? — пробормотал он. — Они не задержатся.
Она пыталась подавить в себе тревогу и возбудить в себе негодование. Она вспомнила о том, как он выбил из ее рук шпагу, будто в пальцах ее не было никакой силы. Она хотела ему отомстить и за это.
Ей вдруг представились неприличные сценки из маленькой книги маркиза. Губы ее насмешливо дрогнули. Что же, пусть он думает, что может ее таким образом подчинить.
Она повернула голову и провела губами по его руке. Нежно прикусила кончики его пальцев и вскочила:
— Мне надо нагреть воды для вашего купания, монсеньор.
С.Т. лежал в постели, а девушка тем временем нагревала воду в чугунной ванне. Портной Рая не замедлил оказать свои услуги, и новые одежды С.Т. лежали на столе, среди оберточной бумаги: бронзового цвета бархатный камзол с зеленой шнуровкой; атласные жилеты, украшенные золотом и серебром; штаны для верховой езды; льняные рубашки с кружевами на обшлагах.
Когда разносчик, присланный портным, удалился, С.Т. привстал и протянул руку к тарелке с холодным мясом; он съел хлеб с куском говядины, а другой кусок бросил Немо, который и проглотил его целиком.
Все это время С.Т. наблюдал за Ли, как охотник из засады.
Волосы ее были собраны в хвост на затылке, открывая нежный овал. Вид у нее был домовитый. Она легко двигалась по комнате, — собирая полотенца, отыскивая мыло, прислушиваясь к трескотне огня в закутке, где помещалась чугунная ванна.
Как привлекательна она была в этих тяжелых башмаках и старых бриджах! Ли поглядывала в его сторону, ожидая каких-нибудь знаков. А он тихо сходил с ума от умиления, от забытого восторга перед всей этой бездной женственности, которую не могла скрыть грубая нелепая одежда. Ему хотелось вновь заключить ее в объятия. Он не рассчитывал, что все так обернется. Он-то хотел заставить ее любить, вынудить к этому, увидеть ее стыд…
Она выиграла. Он проиграл… проиграл этот блеф, сделав неверную ставку на тайную войну, — а получал от этого такое огромное счастье, что оно вызывало беспокойство, боль, мысли о смерти.
Он отхлебнул из стакана бренди, ощутив, как тепло разлилось в груди. Руки его слегка дрожали. Спиртное не притупило в нем остроты чувств и презрения к себе.
Она вышла из закутка, где подогревалась вода на угольях.
— Месье?
Глаза ее были опущены, тон — вежливым, сдержанным, как если бы она была послушной служанкой. Он ощутил скованность: хотел бы подхватить ее на руки, поднять — чтобы дальше все шло заведенным путем, но не осмеливался. Он просто сел на край кровати, пытаясь скрыть от нее бушевавшие в нем страсти.
Она подошла и встала рядом с кроватью.
— Мой лорд желает, чтобы я его раздела?
Рот его слегка скривился. Он видел, что она насмехается над ним, называя его столь почтительно. Она опустила глаза, ее темные ресницы отбрасывали тень на щеки, и именно этой покорностью она воспламеняла его еще больше.
— Да, — произнес он хрипло, поддаваясь этому заманчивому предложению.
Тысячи раз его раздевали и одевали слуги, когда он жил богато. Он был джентльменом: когда заводились в кошельке деньги, у него появлялся камердинер. Но никогда никто не доставлял ему такое жгучее удовольствие, осторожно освобождая от одежды: ее руки скользили по его телу, касаясь тех уголков, которых никто не касался уже три года.
Ее пальцы были ловкими, нежными; она сняла с него рубашку, положила на стул, как будто не было ничего более обычного, чем эта незатейливое занятие. Затем она вновь приблизилась к нему и встала напротив; ее взгляд был по-прежнему скромно потуплен, как у слуги, ожидающего дальнейших указаний и готового их исполнить.
Он поднялся. Она дотронулась до него без малейшего стеснения. Когда она помогала ему освободиться от бриджей, его дыхание стало прерывистым. Он облизнул пересохшие губы.
Ему казалось, он погружается в сон.
Он стоял нагой, охваченный желанием, а она тем временем аккуратно складывала в стопку его одежду.
— Монсеньор, — произнесла она, — вода нагрелась.
Он посмотрел на нее. Его лихорадило: рядом с ним, обнаженным, сновала ее деловитая, одетая фигурка. Он еще не обладал ею, но все тело его уже предвкушало ее.
Он разместился в ванне. Горячая вода приятно обволокла его тело.
Она ждала, держа в руке кусок мыла и мочалку. Но он чувствовал себя неловко и скованно.
Она подождала минуту, не поднимая глаз выше его груди. Потом закатала рукава, встала перед ванной на колени и окунула мочалку в воду. Она казалась ему безумно красивой, — каждое ее движение было полно сдержанного достоинства и грации. Он хотел взять ее лицо в руки и вонзить язык ей в губы. Она между тем водила душистой, намыленной мочалкой по всему его телу — снизу вверх.
Он закусил от удовольствия губы. Тепло и нега растекались по телу, как пена от мочалки. Она взяла полный воды кувшин и вылила на Сеньора. Он закрыл глаза, и вода омыла его бурным потоком.
Ли продолжала растирать его тело, доведя его до наслаждения, почти обморочного. Что она с ним творила! Он хотел бы схватить и унести ее в постель, сейчас же, немедленно! Он потянулся к ней, но она увернулась.
Так она отступала всякий раз, чтобы он не смог до нее дотронуться. На губах ее играла улыбка, а в глазах застыло странное выражение — она обежала глазами его фигуру.
— Вы очень красивый мужчина, монсеньор, — пробормотала она. — Думаю, что теперь мы квиты.
Не успел он опомниться, как она уже опустила рукава рубашки и выскользнула из двери, оставив его в остывающей ванне.
Он услышал, как щелкнул замок на входной двери. Он не верил своим ушам и не знал, что и думать. Он тяжело дышал и смотрел перед собой диким взглядом.
Что же это такое? Утонченная пытка? Он испустил яростный крик, от которого Немо забился в испуге в угол.
— Ли! — заорал он.
Слышно было лишь, как Немо встревоженно бьет хвостом об пол.
— Боже мой! — простонал он. — Какая же ты дрянь! — Он умолк, потому что мог издавать только нечленораздельные звуки.
Тело его горело и болело. Ему пришла в голову отчаянная мысль — одеться и ринуться вслед за ней. Но он тут же понял, каким ничтожеством будет выглядеть в ее глазах — жалким дуралеем.
— Черт бы тебя подрал, чего же тебе надо? — прошипел он.
Ответа не было.
Он сел на край ванны, подняв столб брызг, и закрыл лицо руками. Ему тошен был белый свет.
— Вот и все, — сказал он себе. — Кончилось, не начавшись.
Он схватил кувшин и облил себя холодной водой.
Потом он стоял перед зеркалом и смотрел на свое отражение. На нем был жилет из зеленого шелка, отделанный серебряной тесьмой. Сверху он надел бархатный камзол цвета бронзы. Его одеяние оттеняло яркую рыжину волос. Именно поэтому он не стал их пудрить. Он считал, что выглядит бледно. Он старался уверить себя, что выглядит превосходно. Он ухмыльнулся своему отражению и увидел, как рыжеволосый сатир ухмыльнулся ему в ответ.
Он глубоко вздохнул и позвал Немо. Тот нехотя выбрался из угла и подошел, поджав хвост. С.Т. присел перед ним и приободрил, потрепав по шерсти. И хотя волк облизал ему лицо, положив лапы на его плечи, последовал за ним с явной неохотой.
Когда они спустились в трактир, хозяин заговорщицки улыбнулся из-за стойки:
— Миссис Мейтланд вас ждет, — сказал он, указав рукой на небольшую дверь.
Он открыл дверь и увидел уютную комнату, в которой у камина сидела молодая женщина с книгой в руках. Он едва узнал в этой женщине Ли. Она вскинула на него глаза и улыбнулась. В волосах у нее красовался цветок, и они были так напудрены, что казались светлее жемчужного воротника ее нарядного платья. Ли встала и вежливо поклонилась. Она раскрыла веер и смотрела из-за него, приподняв брови. Даже брови ее изменились: начерненные, они изгибались аркой, которая казалась неестественной, но очаровательной. Как и маленькая мушка над уголком верхней губы.
Она ждала от него восхищения, и он не мог не выразить его взглядом. Она хлопнула веером, закрывая его, и протянула руку Сеньору. Он позволил ей покрасоваться, а себе полюбоваться ею. Затем отпустил ее руку, повернулся и вышел из трактира, не говоря ни слова. Он захлопнул дверь за Ли Страхан, бросившейся за ним, и ничего не понимавшим хозяином трактира.
12
Он мчался верхом под звездным небом. Лошадь была только что уведена со двора трактира. Ветер бил в лицо, глаза слезились. Он даже толком не представлял, куда скачет. Он вышел из «Русалки» и увидел, что рядом с изгородью стоит лошадь, под седлом, взнузданная. Не долго думая, он вскочил на нее и бросился прочь.
Ему было все равно, куда ехать. Дьявол вселился в него — тот давний знакомец, который толкал его всегда к самым рискованным действиям — на острие ножа. Он скакал, охваченный яростью, голова его была затуманена. Он сам себе был противен и мчался, пытаясь убежать от себя, от душившей его муки. Он не стал слушать криков, раздавшихся ему вслед. Он отбросил в сторону правила приличия. Он хотел исчезнуть во тьме, простиравшейся перед ним.
Рядом скакала тень — то укорачиваясь, то удлиняясь. Стремена какого-то неизвестного ему джентльмена были для него явно коротковаты, и он обходился без них, целиком отдавшись скачке. По счастью, он был теперь не подвержен приступам головокружения, когда и езда на слепой кобыле была для него мучительна. Его послушное внимательное тело легко припоминало приемы верховой езды, естественной для него, как дыхание. Немо бежал рядом, не отставая.
Он погонял и погонял лошадь. Бешеная скачка охлаждала бушевавшую в нем ярость, и вскоре от нее осталась одна лишь зола. Он почувствовал облегчение.
Неожиданно во тьме вспыхнули какие-то огоньки. С. Т. попридержал лошадь, чтобы вглядеться вдаль. Огоньки, сливаясь и мерцая, увеличивались. Он провел рукой по глазам, смахивая слезы, выступившие от быстрой езды и встречного ветра. Даже сквозь шумное дыхание лошади стали слышны приближающиеся звуки — топот копыт, скрип колес.
Это навстречу им, погромыхивая, приближалась карета. Немо исчез бесшумно, словно сам был тенью. С.Т. почувствовал, как глубоко вздохнула его лошадь, готовая заржать в радостном приветствии. Ударом ноги он заставил ее сойти с дороги. Она проворно взобралась на взгорок, которого С.Т. не заметил.
Когда фонарь кареты приблизился, С.Т. не мог удержаться от разбойничьей радости. Он возвышался над темной дорогой, по которой катила беззащитная, никем не сопровождаемая карета. Его месторасположение было прекрасным: он все хорошо видел, оставаясь для путников незримым.
Он вытащил шпагу из ножен, повернул лошадь к дороге и, склонившись низко над ней и плотно сжав свободной рукой ее морду, чтобы подавить ржание, которое она порывалась издать, медленно приближался к карете. Он уже различал ее очертания и заметил в мерцании фонаря тыл обшлага рукава кучера, медную упряжь. Свет фонаря ослепил его, и он отвел глаза.
Вот две передние лошади поравнялись с ним, их головы покачивались у брюха его лошади. Они чуяли ее запах, нервно раздували ноздри, но шоры не давали им возможности ее разглядеть, хоть они и задирали головы. Кучер что-то сказал, чтобы их успокоить.
— Стойте! — неожиданно крикнул С.Т., спускаясь по откосу. — Стойте! — Он поднял шпагу и ударил ею с размаху по фонарю. Стекло вылетело, свет погас.
Кучер громко закричал. С.Т. ухватился за дверцу кареты, с трудом сдерживая свою лошадь, которая испуганно рвалась прочь. В отчаяньи он откинулся назад, пытаясь усидеть в седле: сейчас все зависело от того, как его поймет и послушается лошадь.
Усилия его увенчались успехом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53