В это я больше не верил. Небесей не существует;
ад, может, и есть Ц это вполне вероятно, но небесей уж точно не бывает.
И не Покаянная Молитва Ц про Господи, помилуй за то, что оскорбил Тебя, и о
твращаюсь я от всех грехов своих… Потому что жалел я единственно о потер
е своих женщин, а женщины Ц то, против чего Господь активно возражает. Или
не возражает? Да нет, наверняка должен возражать. Будь я Богом, я б определ
енно был против. Вряд ли Господь благоволил бы к моим женщинам. Ни фига. Зн
ачит, он точно против.
Но есть Ницше. Фридрих Ницше.
Я попробовал его.
Молился я так:
Ц О дорогой возлюбленный Фридрих!
Не годится. Как будто я педик.
Я начал снова:
Ц О дорогой мистер Ницше.
Еще хуже. Потому что я начинал думать о его портретах на титульных листах
книг. Там он выглядел типичным золотоискателем сорок девятого года, с та
кими же неряшливыми усами, а сорокадевятников я презирал.
Кроме того, Ницше уже умер. Много лет покойник. Писатель-то он бессмертный
, и слова жгут огнем со страниц его томов, к тому же Ц великое влияние на ве
сь современный век, но живее от этого он не станет, и я это хорошо понимаю.

Потом я попробовал Шпенглера.
Я сказал:
Ц Дорогой мой Шпенглер. Ужасно.
Ц Эй вы, Шпенглер. Ужасно.
Ц Послушайте, Шпенглер! Еще ужаснее.
Я сказал:
Ц Что ж, Освальд, как я уже говорил… Бррр. Гаже не бывает.
Оставались мои женщины. Они тоже умерли; может, хоть в них чего отыщу. Одну
за другой я перебрал их всех, но безуспешно: стоило о них подумать, как на м
еня накатывала дикая страсть. Ну может ли человек испытывать страсть и м
олиться? Это же скандалезно.
После этого я передумал Ц и все насмарку Ц о стольких людях, что утомилс
я от всей этой затеи и уже готов был все бросить, как вдруг в голову мне при
шла отличная мысль: а заключалась она в том, что я должен молиться не Богу,
не кому другому, а самому себе.
Ц Артуро, друг мой. Любимый мой Артуро. Ты, кажется, страдаешь так сильно и
так несправедливо. Но ты храбр, Артуро. Ты напоминаешь мне могущественно
го воителя, покрытого шрамами миллионов завоеваний. Что в тебе за мужест
во! Что за благородство! Что за красота! Ах, Артуро, как же ты на самом деле п
рекрасен! Я так тебя люблю, мой Артуро, мой великий и могучий бог. Так плачь
же, Артуро. Пусть слезы твои стекают вниз, ибо жизнь твоя есть жизнь борени
й, жизнь одной горькой битвы до самого конца, и никто не ведает об этом, кро
ме тебя, прекрасного воина, что сражается в одиночку, ни разу не дрогнув, в
еличайший герой, подобных которому мир никогда не знал.
Я опустился на корточки и рыдал, пока не заболели бока. Я распахнул рот и в
ыл, и становилось так хорошо, так сладко было плакать, что скоро я уже смея
лся от удовольствия, хохотал и плакал, и слезы катились градом по лицу и ом
ывали мои руки. Я мог бы так рыдать часами.
Прервали меня шаги в гостиной. Монины шаги. Я встал и вытер глаза, но все ра
вно знал, что они покраснели. Запихав порванную юбку под рубашку, я вышел и
з чулана. Чуть кашлянул, прочищая горло, дабы показать, что я со всем окруж
ающим запанибрата.
Мона не знала, что дома кто-то есть. И свет не горел, и все остальное, и она ду
мала, что в квартире никого. Она посмотрела на меня в удивлении, будто впер
вые видела. Я сделал несколько шагов, туда-сюда, покашливая и мыча какую-т
о мелодию, а она все таращилась на меня, не произнося ни слова, но и глаз от м
еня не отрывая.
Ц Ну, Ц сказал я. Ц Ты критик жизни Ц скажи что-нибудь.
Взгляд ее остановился на моей руке:
Ц У тебя палец. Он весь…
Ц Это мой палец, Ц ответил я. Ц А ты Ц отравленная Богом монахиня.
Я запер за собой дверь ванной и сбросил лохмотья в вентиляционную шахту.
Затем перевязал себе палец. Я стоял перед зеркалом и смотрел на себя. Я люб
ил свое лицо. Я считал себя очень привлекательным человеком. У меня хорош
ий прямой нос и чудесный рот, а губы ярче женских, сколько бы краски и проч
его фуфла женщина бы на себя ни понамазала. Глаза у меня большие и ясные, н
ижняя челюсть слегка выдается Ц сильная челюсть, челюсть, обозначающая
характер и самодисциплину. Да, прекрасное лицо. Много чего в нем может заи
нтересовать человека со вкусом.
В шкафчике с лекарствами я наткнулся на материнское обручальное кольцо
Ц она обычно оставляла его там, моя руки. Я подержал кольцо на ладони, изу
мленно его разглядывая. Подумать только Ц вот это кольцо, этот кусок про
стого металла скреплял брачные узы, что произвели на свет меня! Невероят
но. Много же мой отец соображал, покупая это кольцо: что оно будет символиз
ировать союз мужчины и женщины, из которого появится один из величайших
людей мира. До чего же странно было стоять в ванной и осознавать такие вещ
и! Будто эта глупая железка понимала собственное значение. Но придет ден
ь, и она станет коллекционной редкостью неописуемой ценности. Я видел му
зей, в который люди валом валят поглазеть на семейные реликвии Бандини, с
лышал крики аукциониста, и, наконец, какой-нибудь Морган или Рокфеллер за
втрашнего дня задирает свою цену за это кольцо до двенадцати миллионов д
олларов Ц просто потому, что носила его мать Артуро Бандини, величайшег
о писателя, какого только знала земля.

Семнадцать

Прошло полчаса. Я читал на диване. Перевязанный палец заметно торчал. Одн
ако Мона по его поводу больше ничего не говорила. Она сидела на другом кон
це комнаты, тоже читала, жевала яблоко. Открылась дверь. Мать вернулась от
дяди Фрэнка. И первым делом заметила перевязку на пальце.
Ц Боже мой, Ц сказала она. Ц Что случилось?
Ц Сколько у тебя денег? Ц ответил я.
Ц Но твой палец! Что произошло?
Ц Сколько у тебя денег?
Руки ее затрепетали в обдерганной сумочке, пока она посматривала на мою
перевязку. Она слишком волновалась, слишком боялась открыть кошелек. Он
упал на пол. Она подняла его, колени потрескивали, руки шарили, нащупывая з
амочек. Наконец Мона поднялась и взяла у нее кошелек. Совершенно без сил, в
олнуясь за мой палец, мать рухнула в кресло. Я знал, что сердце у нее бешено
колотится. Переведя дух, она снова спросила о перевязке. Но я читал. Я не от
ветил.
Она спросила опять.
Ц Поранил. Ц Как?
Ц Сколько у тебя денег? Мона сосчитала.
Ц Три доллара и немного мелочи, Ц пробормотала она.
Ц Сколько мелочи? Ц настаивал я. Ц Поточнее, пожалуйста. Мне нравятся т
очные ответы.
Ц Артуро! Ц воскликнула мать. Ц Что произошло? Как ты его поранил?
Ц Пятнадцать центов, Ц ответила Мона.
Ц Что с пальцем? Ц крикнула мать.
Ц Дай мне пятнадцать центов, Ц сказал я.
Ц Подойди и возьми, Ц сказала Мона.
Ц Но Артуро! Ц сказала мать.
Ц Дай их сюда! Ц рявкнул я.
Ц Ты не инвалид, Ц сказала Мона.
Ц Еще какой инвалид! Ц встряла мать. Ц Посмотри только на его палец!
Ц Это мой палец! И дай мне эти пятнадцать центов Ц ты!
Ц Если так хочется, подойди и возьми.
Мать вскочила с кресла и уселась со мной рядом. Начала гладить меня по вол
осам, убирая их со лба. Пальцы у нее были горячими, а тальком она так напудр
илась, что от нее воняло, словно от младенца Ц от пожилого младенца. Я нем
едленно встал. Она протянула ко мне руки.
Ц Твой бедненький пальчик! Дай посмотрю. Я подошел к Моне.
Ц Дай сюда пятнадцать центов.
Она не давала. Деньги лежали на столе, но она отказывалась дать их мне.
Ц Вот они. Бери, если хочешь.
Ц Я хочу, чтобы ты мне их дала. Она фыркнула от отвращения.
Ц Дурак! Ц сказала она.
Я засунул монеты в карман.
Ц Ты об этом еще пожалеешь, Ц сказал я. Ц Как бог мне судья, ты еще раскае
шься в такой наглости.
Ц Хорошо, Ц ответила она.
Ц Я уже устал ишачить на двух паразитов женского пола. Точно вам говорю
Ц я уже почти достиг апогея собственной стойкости. В любую минуту сейча
с я готов бежать из этого рабства.
Ц Фу-ты ну-ты, Ц осклабилась Мона. Ц Так чего ж ты не сбежишь прямо сейча
с Ц сегодня же? Все только счастливы будут.
Мать моя совершенно ничего не понимала. Она озабоченно раскачивалась вз
ад-вперед, так ничего и не выяснив про мой палец. Весь вечер голос ее звуча
л у меня в ушах очень смутно.
Ц Семь недель на консервной фабрике. Я уже сыт по самое горло.
Ц Как ты его поранил? Ц повторяла мать. Ц Может, у тебя заражение крови.

Может, и заражение! На какой-то миг я подумал, что это возможно. Повкалывае
шь на фабрике в антисанитарных условиях Ц еще и не то будет. А может, там у
же и есть заражение. Я, пацан из бедной семьи, впахиваю на этой к
аторге, и вот что в награду Ц заражение крови! Бедный паренек, горбачусь т
ут на пару теток, потому что должен. Бедный паренек, никогда и не пикну; и во
т теперь умереть от заражения крови из-за тех условий, в которых зарабаты
вал на хлеб, чтобы прокормить эти два рта. Мне хотелось разрыдаться. Я пове
рнулся к ней и заорал:
Ц Как я его поранил? Я скажу тебе, как я его поранил! Теперь ты всю правду у
знаешь. Теперь ее можно открыть. Ты узнаешь всю демоническую правду. Я пор
анил его в машине! Я поранил его, тратя свои молодые годы в рабстве на этих
консервных галерах! Я поранил его, потому что рты-присоски двух паразито
к зависят от меня. Я поранил его из-за идиосинкразии природной сообразит
ельности. Я поранил его из-за ползучего мученичества. Я поранил его, потом
у что судьба мне в догматизме не откажет! Я поранил его, потому что метабол
изм моих дней не откажет мне ни в каком рецидиве! Я поранил его из-за бробд
иньягского благородства цели!
Мать сидела пристыженная, ничего из моих слов не понимая, однако чувству
я, что я пытался сказать, Ц сидела, опустив глаза, плотно сжав губы, невинн
о уставясь на собственные руки. Мона вернулась к своей книжке, хрумкала я
блоком и не обращала на меня никакого внимания. Я повернулся к ней.
Ц Благородство цели! Ц завопил я. Ц Благородство цели! Ты слышишь меня
Ц ты, монашка?! Благородство цели! Но теперь я утомлен всем и всяческим бл
агородством. Я взбунтовался. Я вижу новый день для Америки, для меня и моих
сотоварищей по этим галерам. Я вижу медовую землю с молочными реками. Я пр
озреваю ее и говорю: да здравствует новая Америка! Да здравствует. Хайль! Т
ы меня слышишь, монахиня? Я говорю хайль! Хайль! Хайль!
Ц Фу-ты ну-ты, Ц ответила Мона.
Ц Не усмехайся, омерзительное чудовище!
В горле у нее что-то презрительно вякнуло, она цапнула свою книжку и повер
нулась ко мне спиной. И тут я впервые обратил внимание на то, что она читал
а. Новехонькая библиотечная книга в ярко-красной обложке.
Ц Что ты там читаешь? Нет ответа.
Ц Я кормлю твое тело. Наверное, у меня есть право поинтересоваться, кто п
итает твои мозги.
Нет ответа.
Ц Так ты разговаривать не хочешь!
Я подскочил и вырвал книгу у нее из рук. Роман Катлин Норрис. Рот у меня сам
собой распахнулся, и я ахнул, шокированный всей явившейся мне ситуацией.
Так вот как обстоят дела в моем собственном доме! Пока я кровавым потом ис
хожу, руки до костей срабатываю на консервной фабрике, питая ее тело, вот,
вот чем она питает свои мозги! Катлин Норрис. И это в современной Америке!
Неудивительно, что Европа закатывается! Неудивительно, что современный
мир в отчаянье. Так вот оно, значит, как! Я, бедный паренек, пальцы стираю до
кости, лишь бы только подарить им достойную семейную жизнь, Ц и вот, вот м
оя награда! Я покачнулся, измеряя расстояние до стены, шатаясь, добрел до н
ее и наклонился, опираясь и рывками втягивая в себя воздух.
Ц Боже мой! Ц простонал я. Ц Боже мой!
Ц В чем дело? Ц спросила мать.
Ц Дело! Дело! Я скажу тебе, в чем дело. Посмотри, что она читает! Господи все
могущий! Ох, Господи, спаси и помилуй ее душу! Подумать только: я всю жизнь в
калываю, пальцы сдираю до кости, а она сидит тут и читает эту свинячью блев
отину. О Боже, дай мне силы! Укрепи мою стойкость! Удержи меня, чтобы я ее не
задушил!
И я разодрал книгу в клочья. Листы падали на ковер. Я топтал их ногами. Я пле
вал на них, сморкался, кашлял и рычал. Затем собрал их все, вынес на кухню и ш
вырнул в мусорное ведро.
Ц А теперь, Ц сказал я, Ц только попробуй еще раз.
Ц Это библиотечная книга, Ц улыбнулась Мона. Ц Тебе придется за нее пл
атить.
Ц Я сперва в тюрьме сгнию.
Ц Ну, ну! Ц попыталась вмешаться мать. Ц В чем дело?
Ц Где эти пятнадцать центов?
Ц Дай мне посмотреть на твой палец.
Ц Я сказал, где пятнадцать центов?
Ц У тебя в кармане, Ц ответила Мона. Ц Придурок.
И я вышел из комнаты.

Восемнадцать

Я пересек школьный двор и направился к Джиму. В кармане у меня побрякивал
и пятнадцать центов. Двор был засыпан гравием, и башмаки мои хрустели, отд
аваясь эхом. А что, неплохая мысль, подумал я, во всех тюрьмах дворы засыпа
ны гравием, отличная мысль; это стоит запомнить; будь я пленником матери с
сестрой Ц как тщетно бежать с таким шумом; хорошая мысль, надо подумать.

Джим сидел в глубине лавки и читал беговой формуляр. Он только что устано
вил новую винную полку. Я остановился перед ней получше рассмотреть буты
лки. Некоторые весьма симпатичные, отчего их содержимое казалось более с
носным для нёба.
Джим отложил формуляр и подошел. Вечно безучастный, он ждал, когда загово
рит собеседник. Женил шоколадный батончик. Весьма необычно. Впервые вижу
что-либо у него во рту. Вид его мне тоже не нравился. Я легонько постучал по
витрине.
Ц Я хочу бутылку пойла.
Ц Привет! Ц ответил он. Ц А как у тебя на фабрике?
Ц Нормально, наверное. Но сегодня я, видимо, напьюсь. Я не хочу разговарив
ать о консервной фабрике.
Я увидел маленькую бутылочку виски, пять унций жидкого золота. За этот ме
рзавчик Джим хотел с меня десять центов. Разумная цена. Я спросил его, хоро
ш ли этот виски. Джим ответил, что да.
Ц Самый лучший, Ц сказал он.
Ц Заметано. Верю тебе на слово и беру без дальнейших комментариев.
Я протянул ему пятнадцать центов.
Ц Нет, Ц сказал он. Ц Только десять.
Ц Лишний никель оставь себе. Это чаевые, жест моей персональной доброй в
оли и братства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22