— Парень, который командует саперами, еще здесь? Отвечайте! — крикнул он.
Петерсон подошла к углу.
— Конечно, здесь, папуля!
— Папуля?! Кого это ты зовешь папулей? Ладно, черт с тобой, пусть буду папулей. Знаешь ли ты, что детонаторы у этих мин гораздо чувствительнее, чем… Линда Ловелас. — Он снова рассмеялся. — Ужасная метафора! В любом случае, девочка, продемонстрируй мне свое мастерство. О чем это я? Ах да, у меня понатыкано много всяких детонаторов — светочувствительные, звуковые — их целая куча. Веришь мне, малышка?
— По-моему, ты просто мешок, набитый дерьмом.
В темноте опять раздался смех Хики:
— Все же выводи всех отсюда, дорогуша, и бросай в меня гранату. Если от этого мины не взорвутся, тогда пусть саперы возвращаются и вытаскивают из них детонаторы. Ты же ведь со своими куриными мозгами не сумеешь их обезвредить, ну а я со своими мозгами не смогу остановить твоих саперов. Иди же, лапочка, давай посмотрим, на что ты способна…
Петерсон повернулась к командиру взвода:
— Дайте мне гранату и выметайтесь все вон.
— Идите к черту! Ведь знаете, что мы не берем в подобные места гранаты.
Уэнди вытащила из ножен длинный стилет для перерезания провода и двинулась к углу склепа. Командир догнал ее и схватил за руку.
— Вы что, совсем обалдели? Послушайте, до него, я думаю, не меньше шестидесяти футов. Никто не пройдет такое расстояние без единого звука, а он пристрелит вас в следующую же секунду, как только услышит шаги.
— Значит, прикройте меня, шумите побольше.
— Не дурите, забудьте про это.
Снова донесся хохот Хики:
— Что дальше, народ? Кто-нибудь поползет ко мне в гости на брюхе? Я слышу дыхание на расстоянии тридцати — сорока футов, а уж копа унюхаю за все шестьдесят. Знаете, джентльмены, и вы, леди, для вас пришло самое время смываться отсюда. Вы раздражаете меня, мне надо о многом поразмышлять в последние минуты своей жизни. А еще мне хочется попеть…
И он затянул похабную песню английских солдат:
Мне хотя и много ле-е-ет,
Трахнуть я всегда гото-о-ов,
Перетрахаю весь све-е-ет,
Полицейских и попо-о-ов.
Еле ноги волочу-у-у,
Охаю да ахаю-ю-ю,
Все равно опять хочу-у-у,
В усмерть всех затрахаю-ю-ю.
Уэнди Петерсон засунула стилет обратно в ножны и глубоко вздохнула.
— Пошли!
Все начали с напускным безразличием стремительно продвигаться к открытому в коридор люку. Никто не обернулся, одна Петерсон раз или два посмотрела через плечо. Внезапно она встала на четвереньки и быстро побежала к открытому люку, обгоняя всех.
Джон Хики вылез из тесной ниши, присел напротив подножия колонны и закурил трубку. К спине его прилипли крошки взрывчатки.
— Ох!.. Хорошо! — Он посмотрел на часы: 5.56. — Осталось совсем немного. — Он промычал несколько куплетов из «Ирландской колыбельной», а затем замурлыкал себе под нос:
Ту-ра-лу, ту-ра-лу,
Тихо, деточка, не плачь…
Командир шестого взвода лез по железным скобам на самую вершину южной башни, к его поясу был прикреплен нейлоновый альпинистский корд. Он продвигался не торопясь, хотя было очень холодно, а до Дивайна, все еще цеплявшегося замерзшими руками за медный крест, оставалось пять футов. Командир вытащил пистолет.
— Эй! Не двигайся, не то прострелю тебе задницу!
Дивайн открыл глаза и посмотрел на него сверху. Спецназовец поднял пистолет.
— Оружие есть?
Дивайн отрицательно покачал головой. Командир взвода отметил ясные глаза на окровавленном лице Дивайна, видимом в свете городских фонарей.
— Да ты и впрямь рехнулся — сам-то понимаешь это?
Дивайн кивнул.
— Слезай. Потихоньку.
Дивайн покачал головой:
— Не могу.
— Не можешь? Ты что, хочешь навсегда остаться там, придурок? Сейчас же слезай вниз. Я не собираюсь висеть здесь вечность, поджидая тебя.
— Я не могу двигаться.
Взводный подумал о том, что сейчас полмира следит за ним по телевидению, поэтому изобразил на своем лице заботу и по-доброму улыбнулся Дивайну.
— Ты — глупый осел! Я ведь могу вставить пистолет тебе между ног и отстрелить яйца. — Он посмотрел на высоченное здание Рокфеллеровского центра, где то и дело мелькали вспышки теле— и фотокамер и сверкали бинокли, и поднялся еще на одну скобу. — Слушай, солнышко, у меня есть веревка, и если ты ухватишь конец, то, клянусь Богом, сволочь ты этакая, спустишься по ней, как канатоходец.
Дивайн неотрывно следил за приближающимся человеком, одетым во все черное.
— Не смеши людей, — сказал он. Спецназовец рассмеялся, залез на медное основание и обхватил руками крест.
— Теперь все в порядке, мальчик. Ты, конечно, отменный придурок, но все нормально. Не двигайся. — Он обогнул крест, подтянулся повыше и обвязал одним концом веревки торс Дивайна.
— Это ты пальнул по прожекторам?
Дивайн молча кивнул.
— Стреляешь отменно, не так ли? Есть разряд? А что еще умеешь делать? Фокусы показывать? — Спецназовец говорил нарочито спокойным голосом, а сам в это время обвязывал другим концом альпинистской веревки основание креста. — А теперь тебе придется забраться чуть повыше. Не бойся, я тебе помогу.
Проблески сознания все же вспыхивали в задеревеневшей голове Дивайна. Немыслимо было зависнуть на высоте двадцать восьмого этажа над городом с самой передовой технологией в мире, а теперь его, раненого, упрашивают вскарабкаться еще повыше и потом спускаться на веревке.
— Вызови вертолет, — попросил он.
Взводный быстро взглянул на него. Дивайн посмотрел ему прямо в глаза и убежденно сказал:
— Ты собираешься убить меня.
— О чем ты, черт побери, болтаешь? Я рискую своей распроклятой жизнью, спасая тебя, дурья твоя башка. — Взводный с улыбкой обернулся в сторону Рокфеллеровского центра. — Давай шевелись, да побыстрее. Слезай!
— Нет.
Спецназовец услышал шум вверху и посмотрел туда. Над головой завис пожарный вертолет и стал спускаться к шпилю. Вот он приблизился, гоня на них лопастями винта холодный воздух. Из боковой двери высунулся человек в спасательной форме и с подъемным сиденьем в руке. Взводный подхватил Дивайна под руки и притянул к себе лицом, теперь он четко увидел, как посинел от холода молодой человек — на его рыжих волосах блестели даже замерзшие капли крови. Взводный внимательно посмотрел на его рану на горле и большую бесцветную массу на лбу.
— В дерьмо, что ли, лбом влез? Знаешь ли, ты уже должен быть покойником?
— Я собираюсь жить долго.
— Кое-кого из моих друзей порядком нашпиговали свинцом там внизу.
— Я не сделал ни единого выстрела.
— Вот как? Ну, давай, собирайся. Я помогу тебе обвязать петлю.
— Как вы можете убивать здесь, в святом месте?
Спецназовец глубоко вздохнул и выдохнул целый клуб пара.
Спасатель из пожарного вертолета теперь раскачивался над ними где-то футах в двадцати, опуская сиденье, которое зависло прямо напротив них всего в нескольких футах. Командир взвода положил руки на плечи Дивайна и сказал:
— Порядок, рыжий. Доверься мне.
Он дотянулся до сиденья и подвел его под Дивайна, застегнул на нем привязные ремни и освободил веревку.
— Не смотри вниз, — предупредил он и махнул рукой вертолетчикам, чтобы те поднимались.
Вертолет поднялся, и Дивайн оторвался от шпиля, описав в посветлевшем небе огромную плавную дугу. Спецназовец смотрел, как сиденье постепенно подтягивается к вертолету и Дивайна втаскивают внутрь. Затем он повернулся и опять взглянул на Рокфеллеровский центр. Из окон здания высунулись люди, гражданские и полицейские, он расслышал приветственные крики. Из окон посыпались листки бумаги, они медленно планировали в воздухе. Он протер слезящиеся глаза, приветственно помахал рукой людям, выглядывающим из окон, и начал слезать вниз.
— Эй, вы, ослы бестолковые! — закричал он, не в силах сдерживаться от распиравшей его радости. — Пишите теперь правильно мою фамилию. Здорово все получилось, вашу мать! Мэр Клайн — я теперь герой!
* * *
Сбежав по ступенькам винтовой лестницы южной башни, Бурк наткнулся в темноте хоров на группу гвардейцев и полицейских.
— Как обстановка?
Никто сразу не ответил, затем какой-то спецназовец сказал:
— Мы в потемках то и дело натыкаемся друг на друга. — И кивнул на шесть трупов, уложенных в ровный ряд у стены.
Бурк быстро оглядел помещение башни и заметил разбитую дверь, свободно болтающуюся на петлях. Спецназовец предупредил:
— Стойте подальше от линии огня по этой двери.
— Понимаю. Я уже догадался, что надо держаться от нее подальше.
Короткая очередь из автоматической винтовки ударила по двери, все кинулись на пол, так как пули рикошетом отскакивали от стен и разлетались в разные стороны, со звоном разбивая толстые оконные стёкла. Какой-то гвардеец не вытерпел и выпустил в ответ через дверь целый магазин из своей винтовки.
Затем в помещении послышалось эхо приглушенного звука снайперской винтовки с глушителем, и Бурк подумал, что на этом стрельба не кончится. Он обогнул помещение и скользнул вдоль стены к разбитой двери.
* * *
Уэнди Петерсон побежала по ступенькам ризничной лестницы вверх к алтарю. Она дышала прерывисто, как загнанная лошадь, а раненая пятка начала кровоточить. У алтаря она подскочила к стоящим там двум спецназовцам и грубо потребовала:
— Дайте мне фугасную гранату!
Один из спецназовцев даже вздрогнул от неожиданности и протянул ей довольно увесистый черный баллончик. Петерсон немного отодвинулась и посмотрела направо. От лестницы до лежащих под скамьями заложников было футов тридцать. А налево, до бронзовой плиты, выщербленной пулями, — всего пять футов.
«Сколько же она весит? — прикинула Уэнди. — В какую сторону откидывается? А где у нее ручка?» Она опять повернулась к алтарному помосту и спросила спецназовцев:
— Что с заложниками?
— Ничем не можем им помочь, — ответил один из бойцов. — Когда удастся улучить момент, им надо бежать сломя голову. Мы здесь торчим на случай, если их, не дай Бог, ранят… Но они вроде и не собираются давать тягу. Да и мы вскоре уйдем — что ж болтаться без толку. — Он откашлялся и продолжил: — Уже пять пятьдесят семь. А если бомбы взорвутся раньше трех минут седьмого?
Уэнди показала на бронзовую плиту и спросила:
— А каковы мои шансы, если попытаться добежать до нее?
Спецназовец посмотрел на закапанные кровью ступеньки лестницы и машинально дотронулся до своего уха, оцарапанного пулей, пущенной с хоров, — до них было больше сотни ярдов, к тому же алтарный помост освещался довольно слабо. Подумав, он ответил:
— Ваши шансы просто добежать до плиты вообще-то неплохие: пятьдесят на пятьдесят. А вот открыть плиту, бросить туда гранату, подождать секунды две-три, пока она взорвется, а затем быстренько убраться оттуда, здесь шансов не то что нет вообще, а даже, я бы сказал, гораздо меньше нуля.
— А если прорезать дыру прямо здесь?
— Неужели вы думаете, что мы не пробовали? — Он пошарил ногой по заляпанному кровью полу. — Вырезайте, если хотите, вот здесь.
Она мотнула головой и заметила:
— Я тут похожу немного — ведь никогда заранее не знаешь, что может произойти.
— Зато я знаю, что должно произойти, лейтенант. И здесь как раз не то место, где можно болтаться, когда это случится.
В этот момент в бронзовую плиту ударили две пули и рикошетом отлетели в сторону часовни Богоматери. Еще одна пуля угодила в потолок с лепниной на высоте десятого этажа. Петерсон и оба спецназовца, прячась от осыпающихся гипсовых осколков, посмотрели на темное пространство наверху. Спустя секунду-другую около них упал один из висевших кардинальских головных уборов. Спецназовец поднял его и принялся разглядывать красную бахрому. С хоров раздался голос Лири:
— Получай в подарок кардинальскую шляпу. Я прострелил ее на лету, да еще в кромешной темноте. Боже! Как же здорово я стреляю! Всаживаю без промаха!
— А знаете, он прав, — заметил спецназовец, отбрасывая головной убор в сторону.
— Поговорю с заложниками, — решила Петерсон. — А вы можете отправляться.
Один из спецназовцев стал спускаться вниз, к воротам ризницы. Другой полез вверх, к Петерсон.
— Лейтенант, — проговорил он, глядя на грязную, пропитанную кровью повязку, намотанную на ее голую ногу, — чтобы добраться до цоколя дома настоятеля, потребуются целых шестьдесят секунд…
— О'кей, знаю.
Спецназовец постоял, подумал, а потом повернулся и тоже направился вниз, к воротам в ризницу.
Петерсон присела на последнюю ступеньку и крикнула Бакстеру и Мелон:
— Что вы там делаете?
Морин крикнула в ответ:
— Уматывай отсюда, да поживее!
Тогда Петерсон закурила сигарету и спокойно сказала, так, будто часы вовсе и не отсчитывали секунды:
— Не волнуйтесь, все в норме… у нас еще есть время.
* * *
Лири периодически постреливал поверх балюстрад на всех четырех трифориях, не забывая всякий раз менять позицию. Выстрелил он и в статую святого Патрика, откатился вбок, заметил трепещущий огонек свечи, пальнул в него и посмотрел, как свеча разлетается. Затем полез через скамьи по диагонали, остановился и выпустил две пули в синее кобальтовое окно, возвышающееся над восточной стеной вестибюля. Из разбитого окна забрезжил чуть голубоватый свет утренней зари.
Усевшись на выщербленной пулями скамейке рядом с органными трубами, он принялся осматривать помост алтаря — лестницы, бронзовую плиту и скамьи для священнослужителей. Затем несколько раз согнул и разогнул раненую шрапнелью руку и потер поврежденную крупной дробью щеку. По меньшей мере, пара ребер у него оказались сломанными — там, где пули пробили бронежилет.
Меган в это время изредка постреливала в двери башен, чередуя автоматические очереди через равные промежутки времени. Сейчас она стояла в проходе между скамьями, на несколько футов ниже Лири, и держала под наблюдением двери справа и слева далеко внизу под хорами. Руки и ноги у нее кровоточили от шрапнельных и дробовых ран, а правое плечо онемело после прямого попадания пули. Внезапно она ощутила головокружение и тошноту и прислонилась к скамье. Немного постояв так, она выпрямилась и сказала Лири:
— А они даже и не пытаются бежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77