– Я знала, что ты не сможешь причинить ему вреда, – прошептала Эва.
– Если бы я мог, он был бы уже мертвецом. Он нарочно промахнулся. – Чейз снял руку с ее плеча.
Эва почувствовала себя покинутой, когда Чейз отступил от нее.
– А если бы ты вытащил револьвер?
– Он не стал бы защищаться. Внезапная догадка пронзила ее мозг.
– Он хотел, чтобы ты его убил, – прошептала она.
Чейз смотрел сквозь ветви деревьев на солнце, жмурился в его лучах, смотрел на расстилавшуюся внизу долину. Он пошел прочь, будто находясь в каком-то трансе, подошел к своей лошади и вскочил в седло. На какую-то долю секунды он задержался и, обернувшись, посмотрел на Эву. Но в его темных глазах не было ничего, кроме пустоты.
Чейз ускакал, и даже в его посадке чувствовалось напряжение.
И снова рядом с Эвой оказался Рамон.
– Вы отвратительно говорите по-испански, сеньорита.
Все еще мыслями оставаясь с Чейзом и Лейном, пытаясь понять все, что произошло между ними, она повернулась к нему и нехотя выдавила из себя:
– Ты слышал, как я вопила?
Он улыбнулся одними краешками губ. С его стороны – знак величайшего расположения, отметила она.
– Я не хотела, чтобы вы попали в ловушку, – пояснила она. – Я так боялась за Чейза. – Эва смотрела, как все увеличивается расстояние между ними, и у нее заныло сердце. – Как ты думаешь, он оправится от потрясения?
– Рано или поздно Бог даст каждому то, чего он заслуживает. А я думаю, что мой друг заслуживает того, чтобы стать счастливым.
Она вздохнула. Счастье – это именно то, что она так хотела бы дать Чейзу. Но теперь, очевидно, их желания не совпадают.
– Думаю, мне теперь остается только собрать вещи и уехать восвояси.
Рамон подсадил ее в седло. Если у него и были на этот счет свои соображения, он предпочитал держать их при себе.
Шестое чувство подсказывало Чейзу, что Эва скачет за ним следом вместе с Рамоном, но вообще соображал он сейчас туго. Лейн уехал.
Салли покончила с собой.
Его веселая, жизнерадостная сестренка сама лишила себя жизни после того, как убила своего насильника. Лейн убедительно доказал, что его жизнь для него не имеет никакой цены. Он исчез из жизни Чейза так же окончательно и бесповоротно, как Салли оставила их обоих.
Чейз выругался, чувствуя только безнадежность и пустоту. Долгие годы он лелеял в себе ненависть, которая была основана на ложном подозрении, и теперь, по идее, должен был ощущать хоть что-то, какую-то свободу, облегчение от того, что с него свалилась эта ноша. Но он не чувствовал абсолютно ничего. Ни злобы, ни сожаления, ни боли. Ничего.
Он скакал по своей земле. Это единственное, что у него осталось. Он оглядывался по сторонам, как будто видел все это впервые. Пологие холмы, покрытые низкорослым кустарником, скот, который пасся, неторопливо бродя по склонам. И в отдалении – длинный приземистый дом, такой же покинутый и одинокий, как и он сам.
А Эва? Где-то там, за его спиной, Эва скакала рука об руку с Рамоном. Чейз понимал, что оскорбил ее до глубины души, знал, что все его обвинения были несправедливы. Он так обидел ее, что ему придется смириться, если она никогда не простит его. Он принял любовь, которую она предложила ему, а потом швырнул ее дар ей в лицо, хотя единственное, в чем она провинилась, – то, что скрыла правду о своем происхождении.
Разве это преступление? Разве он сам никогда не задумывался, а что было бы, если бы он мог начать все сначала, если бы мог полностью очиститься от своих грехов? Разве не хотел бы он стать кем-то другим, человеком без прошлого, без имени?
Он так сильно обидел ее, что не имеет права ждать прощения. Не удивительно, что она даже не пыталась удержать его, когда он уехал, вместо того чтобы поговорить с ней начистоту. Черт, как бы он хотел ускакать от самого себя – от правды, от всего – так, как это сделал Лейн.
Подъехав к дому ближе, он заметил, как покосилась крыша, как обветшала кровельная дранка. Впервые с момента своего возвращения он задумался над тем, сколько ему труда и средств придется вложить, чтобы сделать этот дом снова настоящим домом.
Кто-то притаился в тени крыльца. На мгновение Чейзу показалось, что это Лейн, но он понял, что ошибся, когда узнал серую в яблоках лошадь, привязанную к одному из столбиков загона. Это была лошадь учительницы.
Когда он въехал во двор, она соскочила с низенького крылечка. Глаз ее не было видно из-за широких полей шляпы.
Одной рукой придерживая шляпу, она подняла голову.
– Мистер Кэссиди, я думаю, вы не станете возражать против моего присутствия здесь. Я слышала, что у вас неприятности, и приехала, чтобы оказать Эве помощь, если понадобится. С ней все в порядке?
– У нее все нормально. Они будут здесь с минуты на минуту. – Чейз оставался в седле, наклонившись к Рэйчел и положив руку на луку седла. Он видел, что ее забота об Эве была искренней, и мысленно поблагодарил ее за это.
– А где Лейн?
Чейз почувствовал, что у него язык не поворачивается ответить. Он просто смотрел на нее.
– Боже мой, – прошептала она. Ее ярко-голубые глаза округлились, как серебряные доллары, и она прижала ладонь ко рту. Она вся излучала тревогу. – Неужели он…
Найдя в себе силы отрицательно покачать головой, Чейз наконец вымолвил:
– Он уехал по собственной воле.
Она тут же взяла себя в руки, разгладила манжетку и поправила на талии пояс. Наконец она задумчиво посмотрела ему прямо в глаза.
– Хотела бы я, чтобы смогла сделать для Лейна больше, чем сделала, мистер Кэссиди. Я знаю, что я преподаю совсем недолго, но он – единственный ученик, к которому мне не удалось найти подход, как я ни старалась. Надеюсь, он найдет свой путь в жизни.
Он выпрямился в седле и устремил взгляд на линию горизонта. Эва и Рамон приблизились уже на расстояние выстрела.
– Не вините себя ни в чем, мэм. Я не знаю, смог ли бы кто-нибудь вообще помочь ему. Или любому из нас, если на то пошло.
Рэйчел проследила за направлением его взгляда и приглушенно вскрикнула, когда заметила Эву, подъезжающую в сопровождении Рамона. Она бросилась им навстречу, ее шляпа соскользнула с головы и повисла на синей ленточке, удерживающей ее под подбородком Рэйчел.
Чейз перекинул ногу через седло и спрыгнул вниз, когда Рамон и Эва подъехали вплотную. Помощник сразу же направился к конюшне. А Эва спешилась и упала в объятия Рэйчел. Он не видел ее лица и даже не был уверен, что если увидит написанную на нем обиду, то сможет это вынести. Он стоял на месте, ожидая, когда обе женщины закончат тихонько переговариваться между собой.
Направляясь к крыльцу, Эва остановилась перед Чейзом, крепко стискивая руку Рэйчел. Учительница, стоявшая рядом с Эвой, напоминала ему спокойную темненькую птичку-королька, готовую броситься на защиту другой, более яркой, раненой птицы. Кожа вокруг покрасневших глаз Эвы припухла – свидетельство того, что она плакала. Больше всего на свете ему сейчас хотелось заключить ее в объятия, умолять ее простить его, но оцепенение было слишком сильно, обида слишком глубока. А ее молчание страшило больше всего.
Эве хотелось накричать на него, затопать ногами, только чтобы растормошить, вывести его из этого состояния, но она не желала унижаться, ее и так унизили. Если она была нужна мужчине, то ему надо прямо сказать об этом. Она ошиблась в Куинсе Поуэлле и заплатила за это. Она оставила «Дворец», потому что там страдало ее чувство собственного достоинства. Если она сейчас упадет на колени перед Чейзом Кэссиди, она вообще потеряет последние остатки самоуважения.
Эва представить себе не могла, что бы стала делать, не будь с ней рядом Рэйчел, готовой предложить свою дружбу и поддержку. И Эва приняла решение – уехать. Она подняла глаза на Чейза, вбирая в себя его образ, его губы, его глаза, каждую черточку, а потом глубоко вздохнула и спокойно произнесла:
– Я иду собирать вещи. Возьму с собой только самое необходимое. Останусь пока у Рэйчел, пока не подыщу себе новое место. А за остальными вещами пришлю сразу, как только смогу.
Ей пришла в голову мысль, что почти те же самые слова она говорила Джону, когда покидала «Дворец». Если дело пойдет так и дальше, свое имущество ей придется собирать по всей стране.
– Отлично. – Одно-единственное слово, произнесенное без всякого выражения. Вот все, чего она дождалась.
Этого было достаточно, чтобы она укрепилась в своем решении уехать.
Чейз смотрел, как Эва гордо расправила плечи, а потом повернулась к нему спиной и ушла. Она шла через двор, потом поднималась по ступенькам крыльца. Он не мог отвести от нее глаз.
Знала ли она, что уносит с собой то, что еще осталось от его сердца?
Десять дней спустя в «Конец пути» прибыл большой черный кофр и маленький, странного вида деревянный ящичек.
Чейз пытался убедить возницу почтового фургона, что Эва Эдуарде здесь больше не проживает, но тот уперся и заявил, что ему заплачено только за доставку вещей на ранчо, значит тут он их и выгрузит. А еще он добавил, что если Чейз все-таки захочет, чтобы леди их получила, пусть занимается этим сам.
Чейз перетащил багаж в конюшню, где он и простоял у стены в течение двух дней. Однажды вечером, после скудного ужина, состоявшегося из кукурузных лепешек, бобовой похлебки и водянистого шоколадного пудинга, Чейз покормил Кудлатого и обнаружил, что на заднем крыльце его поджидает Орвил.
Дни стали длиннее, когда свои позиции окончательно завоевало лето. Сгущались сумерки. Старику не сиделось на одном месте. Он прохаживался взад-вперед, засунув руки в карманы, и в полумраке его шоколадная кожа казалась еще темнее. Чейз сидел на ступеньке крыльца, положив локти на колени и переплетя пальцы.
– Ты хочешь обсудить что-то важное, Орвил, или тебе просто не спится?
Орвил прокашлялся. Он стоял, покачиваясь с пятки на носок, и подошвы его стоптанных башмаков громко чиркали о сухую землю. Он искоса посмотрел куда-то в сторону загонов, а потом спросил:
– Ты собираешься ехать за мисс Эвой или нет?
– Нет.
– У тебя есть на то причины, или дело просто в твоем ослином упрямстве?
– Причин нет.
– Ты уверен?
– Никаких видимых причин, – ответил Чейз.
– Так ты просто готов потерять ее, даже не попытавшись вернуть назад?
– Она никогда и не принадлежала мне, Орвил. Она даже не доверилась мне, открыв свое настоящее имя. И даже думать боюсь, кем она меня считает теперь.
– Она любила тебя настолько, что осталась здесь даже после того, как узнала, что скрывается за именем Чейз Кэссиди, разве не так?
Чейз не нашелся, что на это ответить.
– Ты можешь поехать к ней и сообщить, что прибыл ее багаж. Это хороший повод для того, чтобы поговорить, – предложил Орвил.
– А не староват ли ты для роли Купидона?
– Может, там есть то, что ей в настоящий момент понадобится.
– Ведь не понадобилось же до сих пор. Вероятно, ей это вообще не нужно. – Чейз снял шляпу и положил ее на крыльцо радом с собой. Потом пригладил рукой волосы. Сегодня был долгий жаркий день, и ему сейчас хотелось поплескаться в ручье, а не выслушивать нотации Орвила. У Кудлатого едва хватило сил на то, чтобы подбежать, лизнуть Чейза в ухо и развалиться рядом с ним.
Но Орвил не унимался.
– Может, ты все-таки скажешь мне, что имеешь против нее, кроме того, что она оказалась не той, кем ты ее считал? Разве оттого, что лошадь назвать конем, что-то изменится, Кэссиди?
– Слушай, старина, а не пойти ли тебе спать? – Чейз поднял на пожилого ковбоя глаза.
Орвил вперил в него взгляд старчески слезящихся глаз.
– Оторви от земли свою чертову задницу и отправляйся к ней.
Когда старик скрылся за дверью пристройки, Чейз покачал головой.
– Следовало бы поджарить этого старого греховодника, – пробормотал он про себя, встал и потянулся. Невдалеке заржала лошадь. Вот и ответ.
Он оглянулся и посмотрел на дом. Каждое окно чернело темнотой. Внутри никто его не ждал. Он уже в течение почти двух недель каждый день нырял в это безмолвие пустых темных комнат.
Он был уверен, как уверен в том, что живет и дышит, что хочет, чтобы рядом с ним была Эва, чтобы она делила с ним его жизнь и его постель. И он знал, что единственный, пусть призрачный, шанс вернуть ее – это поехать в город и молить ее о прощении и, если понадобится, упасть перед ней на колени. Может, Орвил и прав. Прибытие ее багажа – благовидный предлог для того, чтобы поговорить с ней.
Ноги сами понесли его к конюшне, и скоро он уже стоял у дверей. Чейз зажег лампу, висевшую рядом на гвоздике. Когда пламя разгорелось, он поправил фитиль, но все равно с трудом различил очертания прислоненных к стенке сундука и деревянного ящичка.
Вспомнив, что говорил Орвил, он решил проверить, насколько нужным для Эвы является содержимое сундука. Хотя и так ясно, что если там находится что-то ценное, Эва заперла бы его. Но замка не было, поэтому Чейз поднял крышку. Когда он заглянул внутрь, в ноздри ему ударил аромат цветочных духов Эвы. Он закрыл глаза, борясь с искушением тотчас же закрыть крышку и бежать отсюда без оглядки. Но любопытство взяло верх, поскольку содержимое, на первый взгляд, показалось довольно интересным. Он опустился на одно колено, чтобы произвести более тщательный осмотр.
На самом верху лежали какие-то листы бумаги, свернутые в трубочку. Он вытащил один и осторожно развернул его. Там была яркая литография и кричащая надпись: «Синдбад-мореход, спектакль Великолепных Изумительных Эберхартов, представляет малютку Эву Эберхарт в роли Синдбада-морехода в детстве». Чейз свернул афишу и потянулся за второй. «Изумительные Великолепные Эберхарты представляют «Светлячков» Уиды». Чейз отложил в сторону остальные афиши, а сам начал копаться в разных предметах театрального реквизита. Ему попались боа из перьев, металлический шлем, по обе стороны которого красовались рога, пара белых перчаток длиной до локтя.
Разобравшись с этими вещицами, он занялся ворохом пышных платьев из блестящих изумрудно-зеленых, лимонно-желтых, небесно-голубых тканей, тканей цвета фуксии. Под этим великолепием едва была видна коробочка из-под сигар. Крышка соскочила, поэтому часть аккуратно сложенных, уже пожелтевших газетных вырезок из коробочки вывалилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44