Челюсти зверя с хрустом сомкнулись ниже подбородка толкача. И желтоглазая завывающая ночь поглотила Филиппа Сельгу по прозвищу Филин.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Дорога, местами скрытая под снегом, местами бесстыдно обнажившая серую потрескавшуюся гладь, – это нормаль к бесконечности. Кое-где тоже белой, уснувшей на время, а кое-где неудержимо зеленеющей, тянущейся навстречу солнцу тысячами молодых побегов. Пройдет совсем немного времени, весна утвердится в своих правах, и Степь оживет. Она развернет переменчивый ковер цветов и злаков, напоит теплеющий воздух мириадами ароматов. И никто и ничто на всем этом живом и дышащем просторе не вспомнит, что когда-то здесь жил человек.
Изгнанник, построивший это шоссе и насадивший вдоль него зеленую дубраву, в его отсутствие разросшуюся в загадочную и опасную чащу. Он дал забытые имена всем обитателям этой земли, в том числе и предкам птицы, чьи зоркие глаза вмещали в себя хлынувшее за горизонт степное полотно, Солнечный луч, изрубленный частоколом оголившихся веток, на изумруд-
ном ковре мха, Дрожащую тень зайца у березовых корней. И черную точку, ползущую по дороге с севера, из тех мест, куда десятилетия назад ушел человек.
Он бы назвал эту птицу степным кречетом, хотя она обладала двухметровым размахом крыльев, твердым, как легированная сталь, клювом и, подобно всем тварям, родившимся в дни Перелома, куда большим потенциалом выживания, чем ее вымершие прародичи. Обостренный метаэволюцией инстинкт самосохранения сообщил ей, что металлическая коробка, передвигающаяся по асфальтовой полосе на четырех широких кругляшах, не сгодится в качестве добычи даже гордому владыке небес.
В поисках подходящей жертвы степной кречет повернет на север. Не пролетев и пяти километров, он попадет в поле зрения сканеров автоматической зенитной установки «Феб-2», являющейся частью оборонно-заградительных сооружений Форсиза. Вращающийся блок стволов уставится на кречета шестью двадцатипятимиллиметровыми зрачками.
За секунду до этого выглянувшее из-за облаков солнце вызолотит оперение кречета, и это будет выглядеть сколь прекрасно и тревожно, столь и нереально. Его крылатая тень заскользит по мерзлой земле, не тревожа спящие в ней мины и сигнальные датчики.
А потом плюющаяся огнем и фугасно-осколочными снарядами зенитка, чуждая всякой красоте и преклонению перед ней, превратит небесного странника в разлетающиеся кровавые лохмотья. Так велят ей запрограммированные человеком инстинкты.
«Цель поражена», – бесстрастно сообщит блок управления на языке двоичных последовательностей, и вращение дымящихся от перегрева стволов постепенно прекратится. Капля расплавленного золота упадет на вогнутую «решетку»локатора…нет, это коричневое перо. Налетевший порыв ветра подхватит его, чтобы унести обратно, на юг. Туда, где человеку больше нет места.
Джип «Форд Прометей» 2010 года (тридцать лет, настоящий антиквариат), пройдя через заботливые руки техников Ордена, обрел вторую жизнь. Пришедшие в негодность части, в том числе подвеску, заменили, вставили недостающие стекла и обтянули сиденья имитатом свиной кожи, а под перекрашенным в темно-синий цвет капотом разместился новый водородный движок мощностью в 240 лошадиных сил. Возможно, он был недостаточно хорошо экранирован, но водителя джипа это заботило в последнюю очередь.
Семь лет назад, когда он был ровесником этого «Форда», медики Электрических Агнцев, смиренные служители бога из Машины, проделали над его телом нечто подобное. Замену износившихся деталей, если можно так выразиться. Случившийся не по его воле износ оказался столь велик, что после устранения мед-техниками всех неисправностей его обновленному организму едва ли мог повредить излишек свободных радикалов. Скорее уж, шутил он, ему следовало опасаться сырости, от которой он мог заржаветь. Подобные бородатые присказки вот уже много лет не устаревали в среде городских теков.
Он один из них, уличный рыцарь, chevalier de-arms Ордена Новых Тамплиеров, кибернетический крестоносец, ныне рекомый в миру Глебом.
Это имя братья по Ордену подарили ему вместе с новым телом и новой жизнью, Его старую жизнь кто-то почти преуспел изрезать на куски. Сначала электрошоком и мнемоанестиками в уютной подпольной лаборатории. А когда ему удалось сбежать, дальнобойным противопехотным лазером в пустынном туннеле.
Того, кто отнял у него имя, прошлое и изрядную часть того, что принято считать «человечностью», Глеб не помнил. Хотя минувшие годы разрушили большую часть ментальных блоков, вернув ему многое из утраченного. Многое, но не все.
Он жил верой в тот день, когда лицо в зеркале заднего вида – выбритая до блеска макушка с плохо различимой сетью подкожных нейропортов, близко посаженные к сломанной переносице глаза, уголок рта, навсегда оттянутый вниз при пересадке сожженных тканей, – его собственное лицо перестанет казаться ему чужим.
Техники, работавшие над «фордом», сохранили в нетронутом виде приборную панель, рулевое колесо и ручку переключения скоростей. Два последних предмета были архаикой, безнадежно устаревшей с приходом тактильных интерфейсов, и мало кто в современном мире мог управляться с ними, не подключая SIMM с соответствующим набором синтетических воспоминаний. Глеб мог. В забытом прошлом его научили водить все, от велосипеда до десантного шаттла, и это был еще далеко не полный список того, что он когда-то умел.
Направляемый его уверенной рукой джип въехал в тенистый подлесок, в котором терялось старое шоссе, и здесь Глеб притормозил. По его расчетам, он должен быть уже у цели, да и превратившаяся в сплошную болтанку езда по остаткам дорожного покрытия делала небезопасной скорость свыше 40 км в час. Деревья, чьи кроны в это время года походили на освежеванные грудные клетки, так и норовили вырасти прямо перед капотом «Прометея». Глеб беззвучно ругался сквозь зубы, остервенело крутя баранку, не забывая через слово поминать Сергея, выбравшего для своего жилья столь труднодоступное место.
Деревья наконец расступились, выпуская «Форд» Глеба на широкую поляну. Здесь, окруженный высоким частоколом, стоял бревенчатый дом с двускатной крышей и широкими, застекленными и забранными частой сеткой окнами.
Раздался выстрел…
Четыре года назад, разыскивая приют для себя и Ирины, Сергей наткнулся на полуразрушенную лесную сторожку. Он добросовестно взялся за нее, подновив стены и крышу и заново настелив дощатый пол. Вместе с Глебом они установили привезенный с собой «подсолнух», в комплекте с накопителем, обеспечивший дом теплом, светом и защитой от диких зверей. Поставленный Сергеем частокол был оплетен медной проволокой, по которой он мог пускать переменный ток. Напряжения не хватало, чтобы убить, но трясло чувствительно. Жаль, такие ухищрения не годились на время Прорыва, когда все живое, казалось, сходило с ума от ненависти к человеку.
…за ним еще один.
Стреляли с другой стороны дома, там у Сергея была небольшая пристройка, в которой он оборудовал полевую лабораторию. Приборы для нее Глеб покупал ему в Городе. Обменивал на добытые Сергеем в лесу шкуры или поделки из дерева (последние особенно ценились у городских друидов в качестве фетишей и талисманов). Еще, припомнил Глеб, резко тормозя у самого частокола, на ту сторону выходили окна комнаты Ирины.
Он выскочил из джипа, звучно хлопнув дверью. Закрепленная на правом предплечье активная кобура среагировала на мышечный импульс, и рукоять «глока-гаусс», оснащенная сенсорным контактом, ткнулась Глебу в ладонь. Индукционная цепь, соединяющая пистолет и модернизированную нервную систему человека, замкнулась, превращая оружие в полноправную часть тела. У Глеба вырос новый указательный палец, стреляющий девятимиллиметровыми безгильзовыми молниями. Настороженно поводя этим пальцем перед собой, Глеб обежал дом.
Пуля из крупнокалиберного нарезного карабина «Манлихер» на дистанции до двадцати пяти метров способна проделать в человеческом теле отверстие размером с барсучью нору. Пробивая насквозь лобную кость степного метаволка, она погружается в увеличенный мутацией мозг. Голова зверя лопается, как перезрелая тыква.
Попав в пластиковую консервную банку из-под говяжьей тушенки (емкость 450 г), она превращает ее в сотню мельчайших осколков, разлетающихся по хаотичным баллистическим кривым. Неожиданный, по эффектный способ утилизации мусора.
Эхо выстрела пошло бродить между деревьев. Хозяин карабина передернул затвор, и выскочившая гильза – медный цилиндрический метеор – сверкнула, падая на талый снег. На вросшей в землю коряге осталось еще две неубитые банки. Куриный паштет и маринованные огурцы. А «манлихер» теперь целился в живот Глеба.
– Здравствуй, Сережа, – сказал Глеб, опуская руку с пистолетом и неловко улыбаясь. – Вот и я.
– Теперь вижу, что ты, – буркнул стрелок. – А то мчится из-за угла, как тень неизвестного папаши. – В жесткой на вид и густой бороде Сергея зародился намек на ответную улыбку. – Ну, чего стоишь? – спросил он, забрасывая карабин на плечо. – Иди сюда, обнимемся, что ли?
– Мне сказали, что теперь ты будешь нас вроде как опекать. Я Сергей, из экологической секции,
– Очень приятно. Меня ты, вижу, знаешь?
– Знаю, Вернее сказать, наслышан. Говорят, у тебя необычное мышление. Нестандартное.
– Говорят? Кто же?
– Наша общая знакомая.
Сергей охнул и отпихнул Глеба от себя.
– Раздавишь ведь, железяка, – полушутливо возмутился он.
Глеб усмехнулся в ответ. Раздавить он мог. Мышечные усилители, переведенные в экстремальный режим, позволяли ему пробить кулаком двадцатисантиметровой толщины бетонную стену. Или разорвать ствол «манлихера», как сделанную из плотного картона трубку.
– Я смотрю, ты на банки перешел, охотничек. – Он несильно ткнул Сергея в бок. – Что, консервы не кусаются?
– Да уж. – Сергей помрачнел. – Сидел, вырезал для Иришки бусы, из рябины, как ей нравится. И накатило. Нож в руках танцевать стал. Пойду, думаю, во двор, а то ведь всю поделку на фиг испорчу. И пошел. Карабин с собой захватил, на всякий случай.
Глеб обернулся посмотреть на корягу. Глубокие отметины на ней говорили, что успокоиться Сергей сумел не сразу. Мазал безбожно.
– Теперь вот жалею. Патроны-то негде взять, а я полторы коробки просто так, без толку…
– Патроны я привез, – сказалГлеб, – И консервы, и сигареты, и запасные элементы к «подсолнуху». Все, что ты просил.
– А записи для Иры?
– Да, пять новых серий. И одежду кое-какую, по мелочи.
– Хорошо.
– Как она, Сережа?
Сказал и тут же устыдился вопроса. Не стоило. Что он хотел услышать?
Лицо Сергея застыло, омертвело на секунду. Опять стало нормальным, но взгляд он увел в сторону. Спрятал.
– Как обычно, – ответил он. – Лучше не становится, но и хуже, слава богу, тоже.
Глеб промолчал.
– Ей надо в Город. Мы найдем ей врача… врачей. Они ее вернут.
– Они превратят ее в машину. Ты можешь представить ее лежащей на гидравлической койке, в паутине контактов и трубок, приросшей к этим чертовым агрегатам?! Машина будет дышать за нее, гнать кровь, думать…
– Но Ира будет жить! Как ты не понимаешь? Жить! Слышать тебя, понимать твои слова!
– Она и так прекрасно понимает меня, Глеб. Хватит об этом.
– Прости, друг. Прости. Я ведь тоже…
– Любишь ее. Я знаю.
Сергей поежился, запахнул подбитую мехом куртку, собственноручно выделанную из грубой кожи.
– Что-то холодает к вечеру, – сказал он. – Пойдем в дом?
– Сейчас пойдем, – кивнул Глеб. – Пусти-ка…
Он отстранил друга и повернулся к коряге-тиру. Из широкого рукава плаща, как живой, выскочил его «глок», врос в ожидающую ладонь.
Коряга опустела. Две банки волшебным образом исчезли с нее меньше чем за секунду.
Гаусс-пистолет стреляет абсолютно бесшумно.
– Зверей таким не пугнешь, – обронил Сергей, скрывая за небрежным тоном свое восхищение, – они грохота боятся больше, чем пули.
Глеб пожал плечами. Когда-то его учили применять различное оружие, в открытом бою и из засады. Для собственной защиты и для нападения. Против атакующего и обороняющегося противника. Быстро, эффективно и без сомнений. Чтобы убивать, а не наводить испуг.
Он забыл многое, но не это.
Сидели под тусклым светом единственной лампы, курили привезенные Глебом сигареты. Молчали. В стаканах, с любовью вырезанных из бересты, плескался злой самогон.
– Через год ко мне будет уже не подъехать, – Сергей кивнул за окно, – вон как разрослось, настоящие джунгли,
– Да уж. Помолчали еще.
– Как там, в Городе?
– Все по-старому. Дно шевелится. Синклит хочет объединиться с «зелеными» и пролезть наверх во время следующих выборов. У них много сочувствующих в корпоративном секторе, так что, может, и получится. Посмотрим,
– Ядро расколется?
– Нет, не думаю. – Глеб затянулся ментоловым «Фрегатом» и тут же, пока еще холодило нёбо мятное послевкусие, запил дым хорошим глотком самогона. Взял с тарелки маринованный гриб. – Цеховики, конечно, любят Орден, но они проголосуют за победителя, как всегда.
– Раньше Синклиту не удавалось собрать большинство голосов.
– Раньше симбиотов открыто не поддерживал «Неотех». А «Неотех» хочет подгрести под себя все федеральные военные заказы, монополизировать обслуживание Форсиза и внутренних линий обороны. Если ему это удастся, то весь Город будет плясать под дудку «новых».
– Политика, – усмехнулся Сергей. – Благородному рыцарю не приличествует лезть в столь грязное дело. А то он может ненароком обмакнуть краешек своего белоснежного плаща в какое-нибудь особо липкое дерьмо.
– Пошел ты.
Сергей улыбнулся широко, открывая пожелтевшие от табака крепкие зубы, махнул залпом полстакана и встал, отодвигая табурет, Прихватил с тарелки хрустящих луковых колечек.
– И правда пойду, – сказал он, – поставлю Иришке новую запись. Поскучаешь тут без меня?
Глеб махнул рукой, Иди, мол.
–Я хочу спросить тебя. Можно?
– Конечно. Спрашивай,
– Как ты любишь его?
Она улыбнулась, смешно наморщила лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89