– А-а-а. Так?
– Верно. У меня очень острые зубы. В прошлом году мой дантист был вынужден даже подпилить их немного.
– Где… Господи… Где ты научилась всему этому?
– Чему?
– Этому. Тому, что ты делаешь?
– Я специалист в этой игре, малыш.
– Я знаю, знаю. А я просто ребенок. Ребенок.
– Ш-ш-ш. Расслабься. Просто расслабься.
– Элен, я сейчас чихну.
– Так чихай.
– Ах-ах, нет. Прошло.
– Потри нос.
– Нет, не нужно, уже прошло.
– Тебе холодно. Укройся, Юк.
– Мне тепло. Ты меня согреваешь.
– Вот как?
– Да.
– И так?
– Бог мой. Да.
– Какой ты вкусный, малыш. И так благоухаешь.
– Я побрызгал себе комнатным освежителем воздуха перед тем, как приехать.
– Идиот. Эй, хочешь свежих ощущений.
– Свежих?
– Такого, чего никогда не испытывал.
– Чего?
– Вот такого. Или, например, такого.
– Оуа! Где ты этому научилась? Как ты этому научилось?
– Я училась. Я тренировалась.
– Элен, это же искусство.
– Точно. Я художник. Юк, повернись немножко.
– Нравится?
– Да.
– М-м-м.
– Щекотно?
– А-а, да!
– Я страшно боюсь щекотки.
– Давай проверим.
– Нет, Юк. Не надо.
– Нет-нет, давай проверим. Здесь?
– Да.
– А здесь?
– О боже, да.
– Здесь?
– Юк, ты меня замучаешь.
– Хорошо. Здесь, здесь и здесь.
– О-о-о. Перестань пожалуйста.
– Нет, теперь моя очередь. Ухо. Подбородок. Нос. Губы.
– М-м-м.
– Элен, я…
– Малыш, давай…
– Подожди, я…
Раздался телефонный звонок.
– Будем отвечать, Юк?
– Не знаю.
Телефон звонил.
– Я отвечу, Юк. Если это тебя, я скажу, что тебя нет.
– Ничего не получится. Она знает, что я здесь.
Телефон звонил.
– Что будем делать, Юк? Пусть звонит?
– Не поможет. Она не повесит трубку.
Телефон звонил.
– Лучше я отвечу, Юк.
– Что? Хорошо. Если это меня, я подойду.
– Алло? Да. Да. Он здесь. Это штангист, Юк. Он просит тебя.
– Хорошо. Алло? Да. Опять? Когда?
– Что случилось, Юк.
– Нет, нет, я не приеду. Плевать. Меня это не волнует. Я сказал тебе.
– Что случилось, Юк?
– В последний раз говорю, нет. Так и скажи ей. А… пошел ты к черту.
– В чем дело, Юк?
– Он сказал, что у Эдит снова сердечный приступ.
– Опять?
– Он сказал, что они играли в «червонку». Он сказал, что они вызвали врача.
– Они?
– Да, их там трое. Он сказал, что на сей раз это серьезный приступ. Действительно серьезно.
– Ты этому веришь?
– Он сказал, что она зовет меня.
– Ты хочешь пойти?
– Я…
– Ты хочешь пойти к ней, Юк?
– Ну…
– Ты веришь ему? Ты хочешь пойти к ней, Ричард?
– Что? Р ич ар д ? Нет. Я не верю ему.
– Ты уверен?
– Конечно, уверен. Это все та же старая песня.
– Ты действительно хочешь остаться, милый?
– Да, хочу. В конце концов какая разница…
– Милый мой, милый.
– Сука. Опять ту же штуку решила выкинуть.
– Юк, ты должен перестать бегать к ней по первому зову. Вот сейчас возьми и перестань.
– Я перестану. Это конец. Элен Майли дала свободу рабу.
– Хороший мальчик. Гм. Настоящий мужчина.
– Я не хочу думать… ни о чем.
– А об этом?
– Да.
– А этом?
– О, да?
– Юк! Как хорошо! Это настоящий подарок для меня!
– Надеюсь, тебе нравится. Извини, что я не обернул его в бумагу.
– Мне очень нравится. Подожди секунду. О'кей. Теперь иди сюда.
– Сюда?
– Да. Вот так.
– Тебе не очень тяжело?
– О нет, нет.
– Джеронимо. Добрый старый Джеронимо.
– Ты хочешь меня, Юк?
– Где ты, Томас Альва Эдисон?
– Я нужна тебе?
– Тиберий Клавдий Нерон Цезарь, я люблю тебя.
– Скажи, скажи еще!
– Я хочу тебя, ты нужна мне!
– Постой. Постой.
– Нет.
– Тогда ладно.
– Да.
И они унеслись ввысь.
Несколько часов спустя доктор Франклин позвонил Ричарду Фэю и сообщил ему, что его мать умерла, непрестанно повторяя его имя.

27

Вид у Верблюда был пристукнутый. Как потерянный бродил он за Пегги в толпе приглашенных, вздрагивая, когда мужчины пожимали ему руку, а женщины прыскали со смеху, глядя на его нос.
– Что такое с Морисом, Пег? – шепотом спросила Элен у невесты. – У него такой вид, словно он женится из-под палки. В конце концов, это же была его идея.
– Он придет в себя, милая, – вздохнула Пегги. – Как только мы останемся с ним наедине, я его приведу в чувство. Юк здесь?
– Нет еще. После того, что произошло на прошлой неделе, я даже не знаю, появится ли он вообще. Я ему звонила-звонила, но так и не дозвонилась. Я пожалуй еще выпью.
Она опорожнила несколько бокалов шампанского и съела дохлую креветку, в которую была воткнута голубая пластмассовая зубочистка. Прием становился все оживленнее. Одна женщина сняла туфли. Какой-то мужчина уронил свою накладку, а потом надел ее задом наперед. Все рассмеялись.
Жених поймал Элен в углу у стойки бара.
– Ты ее лучшая подруга, – укоризненно начал он, – ты хоть представляешь себе сколько может стоить новый мост?
Элен вынуждена была признать, что не представляет.
– Дорого, – мрачно сообщил он. – В конце концов, я не миллионер.
Элен заверила его, что Пегги и не считает его миллионером.
– Знаю-знаю, – поспешно ответил он, – и все же с места в карьер? Только мы вышли из церкви и бац! Ей нужен зубной протез. Это честно? Я спрашиваю тебя, это честно?
Она смотрела на него, внутренне сжавшись, погрустнев и вдруг ощутив на себе всю тяжесть жизни. Пенис, влагалище и… могила. Что еще?
Ее размышления прервала Керри Эдвардс, сообщившая ей, что внизу ее ждет Ричард Фэй.
Она поспешила вниз. Фэй обернулся, и она увидела то, что его лицо похоже на исполосованный бритвой портрет, склеенный слезами. Она вспомнила о том, как он был маленьким и о щуплой горничной с грязными пятками.
– Что ты здесь делаешь, милый? – воскликнула она. – Почему не поднимаешься?
– Мне нужно поговорить с тобой. Это не займет много времени.
Она обвила его руками и тут же почувствовала, что с таким же успехом она могла обнимать фонарный столб. Взгляд его водянистых глаз скользнул прочь и остановился на потолке.
– Я пьяна, – призналась она. – Я слишком много выпила, в ожидании, когда ты появишься. Свадьба была замечательная. Я плакала. Пегги была такой красивой. Я думала, ты позвонишь. А насчет твоей матери, Юк… я хочу сказать, ну, ты понимаешь, что я чувствую. Мне очень жаль. Ее и тебя. Я…
– Ничего, все в порядке, – туманно ответил он. Его водянистые глаза наполнились слезами. – Моя мать умерла, повторяя мое имя. А я… а я…
– Я знаю, знаю. Но ты не должен винить себя, дорогой. Не должен.
– Я ничего не могу с собой поделать. Я все время думаю, что если бы пошел, когда он позвонил, если бы я послушался его, если бы поверил ему…
– Ты не можешь…
– Ты просто не понимаешь. Я знаю, что не должен винить себя, но все равно виню. Никуда от этого не денешься. Может быть, это глупо, но это так. Что мне делать, Элен? Что?
И тогда она вспомнила о Гарри. Может быть он был прав. Может быть Гарри Л.Теннант был прав. Впервые в жизни она всерьез задумалась о самоубийстве. Она устала. Устала от проблем Фэя, от своих собственных проблем, от постоянной борьбы. Она устала от сложности жизни, от людей, которые сплелись как клубок змей, которые совершенно не стремились к «слиянию душ», а лишь пожирали друг друга. Элен запуталась во всем этом.
Просыпаться, мыться, есть, работать, засыпать. Каждую субботу ходить в прачечную. Ставить набойки на туфли. Мыть унитаз, потому что уборщица отказывается это делать. Каждый месяц терпеть боль при менструациях. Вся эта тысяча мелочей жизни, бренного существования, которые поглотят ее, если она станет пренебрегать ими. Но мало того, что она терпела и преодолевала все эти испытания прямо как из комического шоу. Они высасывали ее силы, опустошали душу. И что оставалось на любовь и страсть? Что оставалось стареющей женщине и одинокому, заплывшему жиром мужчине? Нет, всего этого было слишком. Пошло оно все к черту!
– Все это – дерьмо, – с недоумевающим видом произнесла она.
Он ничего не слушал, но повторил в точности то, что она думала…
– Это уже слишком, – сказал он. – Я больше не могу бороться. Может быть с чем другим я бы и справился. Но не с этим. Я не виню тебя! Я сам во всем виноват. Я готовил материал для статьи о разломе Андреаса. Калифорния рано или поздно провалится в море. Это похоже на то, как я ощущаю себя. Разломанным. Каждый раз, когда я буду видеть тебя, я буду вспоминать ту ночь. Как же мы снова ляжем в постель? Как сможем любить друг друга? Вся логика мира ничего не изменит. Разлом Андреаса. Мой разлом.
Ей очень захотелось сделать ему больно.
– Наверное, Эдит специально это сделала, – сказала Элен. – Она поняла, что должна это сделать, чтобы победить. И она добилась своего.
– Элен.
– О, да, – кивнула она. – Я уверена, что Эдит это сделала для того, чтобы удержать тебя.
– Элен!
– Но самое смешное, что в этом вовсе не было необходимости. Вот что смешно. Рано или поздно ты все равно вернулся бы к ней. Потому что ты не хочешь меняться. Ты лгал. Ты себе нравишься. На самом деле ты совершенно не хочешь меняться.
У него отвисла челюсть. С критическим видом она осмотрела его. Под глазами опять появились мешки. Ввалившиеся щеки. Обмякшая фигура.
– Да ты вообще не мужчина, – произнесла она с намеренной жестокостью.
– Это-то и есть самое смешное. Тряпка, мешок костей.
– Нет, – медленно сказал он. – Не надо, не надо.
Он пятился от нее, вытянув вперед руки, словно защищаясь, и с опаской поглядывая на нее. Затем он повернулся и бросился бегом вниз по лестнице.
– Ты обещал, что мы будем вместе смотреть солнечное затмение, – прокричала она ему вслед.
Вернувшись обратно, она остановилась в дверном проеме и уставилась на гостей.
«Мало мужчин, – тоскливо подумала она. – Мужчин всегда не хватает».
Она прошла в ванную и проплакала ровно десять минут, сидя на опущенной крышке унитаза и раскачиваясь вперед и назад. Затем она умыла лицо холодной водой и заново сделала макияж, потом прошла в спальню и позвонила Чарльзу Леффертсу. Его телефон не отвечал. Квартира Мориса ей не нравилась. На стенах были развешаны плакаты с изображениями тореадоров. Она смешалась с толпой гостей и в гостиной отыскала себе выпить.
Керри Эдвардс схватила ее за руку.
– Великолепно, – всхлипнула она.
– Ага, – кивнула Элен. – Великолепно.
Пегги и Морис стояли рядом у буфета. Они собирались разрезать торт (там было четыре слоя). Фотограф надрывался:
– Ближе! Ближе! Обнимитесь, как любовники!
Элен снова вернулась в спальню и еще раз набрала номер Чарльза Леффертса. Никто не отвечал. Она прошла в гостиную за очередной порцией шампанского.
– Великолепно, – все так же всхлипывала Керри Эдвардс.
Это переполнило чашу терпения Элен. Она пошла в спальню и позвонила Чарльзу Леффертсу. Безуспешно. Она допила шампанское в два присеста, схватила свою сумку, шубу и перчатки и не прощаясь вышла на улицу.
На углу Лексингтон-авеню стоял молодой полицейский скандинавского типа. То есть вид у него был такой, словно каждые выходные он катался на лыжах, а может он просто растирал снегом лицо. Или еще что-нибудь. У него были красивые светлые волосы и здоровый румянец на скулах. Элен, покачиваясь, подошла к нему и остановилась. Он серьезно посмотрел на нее.
– Когда я только приехала в Нью-Йорк, я была виноградинкой, – сообщила она ему, – а теперь я изюминка.
– Так-так, – сказал полицейский.
– Я была на вечеринке, – сказала она. – Свадебный прием. Подруга вышла замуж.
– Это хорошо, – сказал полицейский.
– Пегги Палмер, – пробормотала Элен. – Она грызет ногти и моет волосы пивом. Тем не менее, ей удалось выйти замуж. Ты женат?
– Конечно, – сказал полицейский. – Как все.
– Молодец, – пробормотала Элен. – Как все. Молодец.
– Поймать тебе такси? – спросил полицейский.
– Нет, я не хочу такси.
– У меня кончается дежурство в полночь, – сообщил полицейский, не моргнув глазом.
– Я собираюсь далеко-далеко, – сказала Элен. – Может быть я никогда не вернусь.
– Ну-ну, – сказал полицейский.
– Как ты думаешь, я привлекательна? – спросила она его. – Я не спрашиваю красива ли я? Но есть во мне что-то привлекательное?
– Конечно, – сказал полицейский.
– И фигура у меня неплохая, правда ведь?
– У меня кончается дежурство в полночь, – повторил полицейский.
– Возможно, – с проницательным видом заметила она, – но, мальчик мой, в полночь тебя уже ничего не ждет.
– Проходи, – заявил полицейский, – не мешай движению.
Она побрела по Лексингтон-авеню, заглядывая в витрины магазинов металлоизделий. В одной из них были выставлены ночные горшки небесно-голубого и розового цветов. Луна окрашивала облака в желтоватый свет, так что они напоминали бензиновые разводы на лужах. Так она дошла до Пятьдесят третьей улицы и свернула на Вторую авеню. Здесь приветливо мигала вывеска «Эверест»; из-за технических неполадок имевшая несколько ущербный вид: «рест ар и риль».
Она вошла словно герцогиня, с высоко поднятой головой и довольно уверенно держась на ногах. Для завсегдатаев было еще слишком рано. За стойкой бара сидел только один молодой человек. При виде Элен он снял шляпу. Она прошла к другому концу стойки и водрузилась на табурет.
К ней подошел Тэк, с нависшим над ремнем брюхом, протер стойку влажной тряпкой и положил подставку с изображением петуха.
– Элен, – сказал он.
– Пегги Палмер вышла замуж, – сообщила она ему. – Это моя подружка, с которой я частенько к тебе заходила. Она вышла замуж сегодня.
– Да благословит ее Господь, – сказал Тэк, – и пусть он оградит ее от беды.
– Тэк, мне очень плохо. Наверное, я скоро умру. Мне следовало бы пойти домой. Но я не могу.
– Что ты пила?
– Шампанское, виски и что-то зеленое в маленьком стаканчике. И еще я съела креветку.
Он немного подумал.
– Я бы предложил, – сказал он наконец, – холодного как лед легкого пива. Это может поставить тебя на ноги.
– О, да-да.
Он порылся в холодильнике и достал оттуда запотевшую бутылку, налил пива и одобрительно проследил, как она не отрываясь выпила половину стакана.
– Может быть я еще выживу, – выдохнула она.
– Спокойно, – посоветовал он. – Тут есть еще. Хочешь послушать какую-нибудь музыку?
Она порылась в сумочке и извлекла оттуда два двадцатицентовика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32