ДОРОГА НА ЗАПАД

Полли, другу и жене, которая помогала мне советами в
написании этой книги. Одна ее фраза так воодушевляла меня,
что она заслуживает быть полностью приведенной в этом
посвящении: "Ради Бога, любимый, просто сделай это!"
Персонажи этой книжки настолько реальны, насколько
реальными их удалось изобразить автору. Не было сделано ни
малейшей попытки защитить невинных, так как невинные и так
находятся под защитой Божией. Кроме того, возникает
несколько вопросов относительно того, кто на самом деле
является невинным младенцем.

ПРОЛОГ
Рукопись Экклейна, Мага Вейлского, повествующая о Кевине из
Кингсенда, начинается с осени 1340 года Века Исследований:
"Я набросал эти записки со слов Мага Латонии Корлеона, Сантона из
Королевской военной академии и других заслуживающих доверия людей,
непосредственно причастных к событиям.
Не знаю, для чего я делаю это. Быть может, мною движет некое больное
любопытство, поскольку сам я еще ни разу не встречал юношу, о котором
пишу. Хочу процитировать Фонду, легендарного волшебника прошлого:
"Вглядываясь в озеро собственного разума, что еще можно рассмотреть, кроме
собственного удивленного лица, хмурящегося в ответ? Призраки сменяют друг
друга без всякого смысла и, как бы я ни старался, мне не удается
проникнуть в глубину. Там что-то есть, что-то, чего я не могу распознать,
и оно сердится на меня".
Должно быть, именно так и обстоит дело с молодым человеком. Зовут его
Кевин.
Он родился на борту торгового судна, принадлежавшего его отцу. Суша
была для него лишь странной и враждебной границей его водного мира. Их
родным портом было поселение, известное как Кингсенд, расположенное далеко
на западе на побережье Внутреннего моря в Королевстве Венца.
То, что он видел на суше, мало его трогало: вульгарные и грубые люди
в вульгарных и грубых портах, постоянно насмехавшиеся над зеленым гонцом,
не видевшим в жизни ничего, кроме моря. В его невинных глазах суша
представала уродливой и жестокой. Отец Кевина часто повторял: "Все самое
плохое, что есть на суше, все злое и грязное - все стекает на побережье и
скапливается в этих гнусных портовых городах, как в помойных ямах".
Кевин и сам видел, как меняется его отец в порту: он становился
грубым и жестоким, он мог переорать и перебранить любого из тех, кто
встречался им в порту, и часто ему удавалось одержать над ними верх, хотя
для этого ему самому приходилось становиться одним из них. Кевин еще долго
помнил свое первое ощущение жгучей обиды, когда отец вдруг повел себя
подобным образом; помнил он и то, как мать старалась не покидать их
крошечной каюты на корабле, пряча в глазах боль и растерянность.
Его мир, большой, как море, и утлый, как их шхуна, закончился в порту
Латонии, и конец этот был совсем не счастливым.
Ему было тогда всего пятнадцать лет, он был еще по-юношески тонок, но
закален работой. Его отец называл Кевина "старший по грузу", но вовсе не в
насмешку - он никогда не смеялся над сыном. Он всегда поручал ему столько
дел сразу, со сколькими он только мог справиться. Кевин относился к
обязанностям серьезно, добродушно воспринимая их естественную
необходимость. Точно так же серьезно относилась к Кевину и небольшая
команда из трех человек. Все трое знали его очень хорошо - они все
помогали растить его с тех пор, как он ползал по палубе крошечным
младенцем, они присматривали за ним и водили на прогулки на берег -
поэтому они тоже были для него членами семьи. Один из них - Эдгар, старый,
грубо сколоченный угловатый, похожий на небольшого лысого медведя. Когда
он широко улыбался, то видны были три оставшиеся желтых зуба, а длинные
мускулистые руки свисали почти до колен.
"Посмотри на меня, Кевин, сынок, что с человеком делает тяжелая
работа, - говорил он. - Когда-то я был высок и статен, и умом не обижен, а
теперь посмотри, как работа высушила мой ум, как она отняла мою юность,
так что у меня остались одни только руки. И хотя я по-прежнему щедр и
совсем здоров, но я ничего не знаю, кроме как поднимать, тащить и
складывать. Теперь-то я не против силы - понимаешь, о чем я? Она помогает
мне время от времени, но если бы у меня был выбор, я бы выбрал ум, как
твой отец, например. Что касается соображения, то он - самый умный человек
из всех, что я встречал. Потому, сынок, держи свои мозги в голове, это для
них самое подходящее место".
Говорят, что Кевин обладал замечательной способностью к подражанию.
Когда он говорил об Эдгаре, его зубы сами собой оскаливались, плечи
начинали сутулиться, руки повисали, как трехпалые якоря, а голос
становился низким, скрипучим и приобретал явные интонации, свойственные
уроженцам Внутреннего приморья. И на несколько мгновений Кевин становился
невероятно похож на того, о ком он говорил.
Был на шхуне и тихоня Тук, человек с холодным взглядом больших темных
глаз, который знал абсолютно все о движении звезд, об изгибах течений, о
повадках приливов и отливов. Ему было известно все о бесчисленном
количестве побережий, о мысах и фьордах, о тех местах, где скрывались под
водой острые зубы коварных скал. "Может быть, это просто волшебство", -
говаривал он, улыбаясь и подмигивая, но Кевин видел, как принюхивается он
к ветру, как тщательно наблюдает за пляской волн, как пристально
вглядывается сквозь клочья тумана в неясные очертания низких берегов, а
затем с точностью до полулиги сообщает им о местонахождении шхуны. И он
всегда оказывался прав. И этот самый Тук, который, казалось, умел
разговаривать с птицами и знал все их птичьи сказки; который умел
предсказывать погоду просто по цвету моря, по направлению ветра и оттенкам
небесной голубизны; который по вкусу воды мог определить место, где
впадает в море невидимая речка; Тук, который разговаривал очень мало,
рассказал юному Кевину целые тома разных премудростей и историй. Кое-кто
подозревает, что именно морские эльфы заставили его познакомить Кевина с
миром фей в таком юном возрасте.
И был еще малыш Том, который медленно соображал, но зато всегда готов
был радостно рассмеяться, на лице которого всегда царило выражение,
близкое то к радости, то к восхищению. Он выглядел так, словно маленький
мальчик прячется в теле взрослого мужчины. Иными словами, он был из тех
людей, которых, несмотря на возраст, всегда называют Малыш Том.
Однажды на берегу кто-то из портовых бродяг принялся подначивать
Кевина: "Эй, юнга, похоже, что твой щенок-переросток опять обделался". Тут
же раздался смех оказавшихся поблизости других бродяг и бездельников, но,
несмотря на это, Малыш Том безошибочно угадал задиру и яростно бросился на
него, рыча от гнева и неумело размахивая сжатыми кулаками. В конце концов
четверым здорово перепало, в том числе и Тому с Кевином, который не медля
бросился в самую гущу сражения на помощь другу. Кевин был в относительном
порядке, а вот Том был избит совершенно зверским образом, и все же, не
обращая внимания на резкую боль, он беспокойно двигал своими большими,
широко открытыми глазами, стараясь еще раз удостовериться, что с Кевином
все в порядке. Он-то решил, что бродяга насмехается именно над мальчиком.
Итак, их маленький корабль "Кресчер", трое человек команды, родители
и море - вот и весь мир Кевина. Я слыхал, что, когда в разговоре внезапно
упоминаются слова "мать", "отец", "друг", Кевин резко сворачивает на
другие темы, словно корабль, уклоняющийся от коварных подводных рифов.
Похоже, он пытается не обращать внимания на боль, которая терзает его
изнутри и которая управляет им в большей степени, чем ему кажется.
Пятеро проникли на шхуну ночью. Одному богу известно, что они
надеялись найти, чем поживиться на судне. Возможно, хоть что-нибудь.
"Кресчер" был аккуратным, ладным судном, но он едва ли представлял собой
подходящий объект для грабежа. Уже потом, припоминая предшествующие
события, Кевин вспомнил, что за какой-то груз отцу заплатили два золотых,
и хотя впоследствии эти деньги были истрачены на приобретение других
товаров, возможно, что именно блеск золота приманил ночных разбойников.
Старый Эдгар, должно быть, заснул на посту. Его скорчившееся тело
нашли потом между кувшинов с маслом, на лице его застыла гримаса ужаса, а
горло было перерезано от уха до уха. Затем грабители прокрались к каюте
команды.
Тук пал у люка, зажав в руке нож, которым так и не успел
воспользоваться. На него явно напали сзади, в то время как он, повинуясь
неясному предчувствию, пытался выбраться на палубу. Малыш Том был зарезан
так же, как старина Эдгар. Три человеческих жизни обогатили убийц лишь на
несколько медяков, которые они обнаружили в карманах убитых матросов, в то
время как для Кевина это означало смерть его старших братьев.
Что-то - приглушенный звук или необычный крен палубы - разбудило отца
Кевина, и он вышел на палубу из их семейной каюты на корме. Он бился с
ними изо всех сил, но их было пятеро - ветеранов ночных убийств, и они
были вооружены шпагами, а у него была в руках всего-навсего старая
абордажная сабля, и он был один - хотя и сильно разгневанный.
Они зарубили его. Кевин выбрался на палубу как раз в тот момент,
когда его отец нескладной тенью скользнул вниз и исчез во мраке. Кевин
бросился на бандитов, схватив первое, что попало ему под руку - это был
кусок дубового флагштока чуть больше двух локтей в длину, служивший в
качестве подпорки борта. В результате его первого неожиданного нападения
двое бандитов упали с раздробленными черепами. Оставшиеся трое поначалу
осторожно маневрировали, но затем, разглядев, что их атакует всего лишь
мальчишка с куском дерева в руках, они принялись насмехаться и дразнить
его.
Будь они в знакомой обстановке или обращайся они со шпагами, как с
оружием, а не просто как с символами собственной удали, вполне возможно,
что им удалось бы справиться с ним без труда. Но, как я говорил, в Кевине
есть нечто, словно неясная туманная тень. Я чувствую в нем нечто такое,
что отличает его: это относится как к его внешности, так и к истории его
жизни.
Кевин чувствовал себя на палубе, как дома, на протяжении своих
пятнадцати лет он ничего другого и не видел. Он бил, отступал, снова бил и
снова исчезал в темноте, прячась за рангоутами и штабелями груза. Он
скользил в ночи босиком, подобно безжалостному демону, и поражал врагов.
Он нападал из засады, он внезапно оказывался позади них, он вдруг
выскакивал с одной стороны, в то время как бандиты прислушивались к
шороху, донесшемуся со стороны противоположной. Он парировал их выпады и
неловкие удары сплеча, и каждый раз его дубинка задевала колено, руку или
голову его противника. Он и сам был ранен, но он не чувствовал этих
небольших порезов. Между тем с причала раздались крики, тревожные сигналы,
эхом отразившиеся от каменных построек порта, но никто не пришел Кевину на
помощь. Он же сумел одним яростным, крушащим ребра ударом опрокинуть на
палубу третьего бандита, и он остался лежать навзничь, задыхаясь от кашля,
в то время как жизнь оставляла его вместе с обильной кровавой пеной,
выступившей на губах. Кевин заплатил за это глубокой раной поперек спины
после коварного удара одного из оставшихся в живых негодяев. Кевин
вспоминал потом, что ему трудно было удержать в руках флагшток, но тогда
он не понял, что дерево стало скользким от его собственной крови.
Навсегда в его мозгу запечатлелась страшная картина, когда на палубе
вдруг показалась его мать. С фонарем в одной руке и с изогнутым кинжалом в
другой она атаковала одну из темных фигур. Грабитель по-кошачьи ловко
увернулся, в свете фонаря сверкнуло лезвие шпаги. Мать Кевина упала,
звякнуло разбитое стекло, и тут же запылало разлившееся масло. Кевин
попытался прорваться к телу матери и получил еще одну рану.
Очевидцы рассказывали, как в мгновение ока Кевин превратился в
вопящего, беснующегося безумца, который ринулся на врагов, освещенный
языками пламени. Они рассказывали, как он выбил шпаги из их рук, как он
раздробил им головы своей дубиной. Они рассказывают, как потом Кевин
голыми руками сражался с огнем, охватившим корабль, как тушил пламя при
помощи паруса и наконец, победил его.
Когда наконец прибыла городская стража, обожженный и истекающий
кровью Кевин как раз переносил в каюту тело матери. Устрашившись его
окровавленной дубинки и дикой угрозы в остановившихся глазах, стражи не
решились приблизиться и встали в стороне. А Кевин уже пытался приподнять
тело отца. В последний миг отец Кевина открыл глаза и, приподняв голову,
посмотрел на свой корабль, на изменившееся лицо сына, словно затем, чтобы
навсегда запечатлеть их в своей памяти, прежде чем отправиться в свое
последнее путешествие. Затем он умер.
Только после того, как он убедился, что огонь полностью потушен, что
Эдгар, Тук и Том больше не нуждаются ни в его, ни в чьей-либо еще заботе,
и что он больше не может ничего сделать дня членов своей семьи и для
своего дома, Кевин позволил кому-то заняться своими собственными ранами.
Да и потом он сидел в каюте на корме, ничего не замечая вокруг, кроме тел
матери и отца.
Мне известно, что Кевин никогда никому не рассказывал о событиях той
ночи и что отдельные подробности открывались им в те моменты, когда он с
трудом сдерживался, вне себя от ярости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46