Это аполитично, потому что тогда исчезают
амбиции, пропадает честолюбие, вам нечего доказывать, вы уже
провозглашены. Само ваше бытие есть доказательство. Вы есть...
этого достаточно. Ничего другого не требуется.
Не забывайте этот основной закон. Если и в религии вы
продолжаете сравнивать, то вы занимаетесь политикой, а не в
религией. Вот почему все религии превратились в политику.
Пользуются религиозной терминологией, но за всем этим скрыта
политика. Что такое Ислам? Что такое Индуизм? Что такое
Христианство? Все они -- это политические группы, политические
организации, занимающиеся политикой под прикрытием религии.
Когда вы приходите в храм помолиться, вы просто молитесь или вы
сравниваете? Если кто-то другой молится рядом, рождается ли в
вашем уме сравнение? Желаете ли вы знать, лучше он делает это,
чем вы, или вы делаете это лучше него? В этом случае храма
больше нет. Храм исчез, он стал политикой.
В религии сравнение невозможно; вы просто молитесь, и молитва
становится вашим внутренним естеством. Это не нечто вовне, что
нужно сравнивать. Эта не поддающаяся сравнению молитва, не
подлежащая сравнению медитация приведут вас к внутреннему
превосходству всего сущего.
Будда учит: "Не будь честолюбив, иначе из-за своих амбиций, ты
всегда останешься неполноценным". Не будьте честолюбивы -- и вы
обретете свое естественное превосходство. Оно присуще вам. Оно
не нуждается в доказательствах или в достижении, вы уже имеете
его, оно у вас есть. Оно уже там -- оно всегда было с вами и
всегда останется с вами. Само ваше естество обладает
превосходством, но вы не ведаете, что это естество у вас есть.
Вам неизвестно, кто вы. Поэтому столько сил вы тратите на
выяснение вашей ценности, на поиски, на доказательство того, что
вы превыше других. Вы не знаете, кто вы.
Если вы знаете, то проблем нет. Вы уже высший. И не только вы
высший -- все высшее. Все существующее -- высшее, безо всякой
неполноценности, ибо Бог един, все сущее едино. Не может быть ни
высшего, ни низшего. Освободившийся от честолюбия ум приходит к
открытию этого.
Теперь давайте вернемся к рассказу Чжуан Цзы. Этот прекрасный
случай действительности имел место. Чжуан Цзы направлялся в
столицу, и премьер-министру стало страшно. Он, вероятно, получил
донесение от своей полиции, от агентов о том, что приближается
Чжуан Цзы. А политики всегда боятся, потому что для них все
являются врагами, даже друзья -- это враги; и вам приходится
защищать себя от друзей, потому что они тоже пытаются стащить
вас вниз.
Запомните: друзей в политике не существует. В политике все
являются врагами. Дружба -- это всего лишь фасад. В религии же
не существует никого, кто был бы врагом. В религии никакого
врага быть не может; в политике не может быть никакого друга.
Тот премьер-министр испугался появления Чжуан Цзы. Превосходство
Чжуан Цзы было столь велико, что премьер-министр решил, что
Чжуан Цзы пытается занять его место. Ситуация складывалась
сложная. И, конечно, Чжуан Цзы был превосходящим; не
превосходящим по сравнению с кем-то другим, он был просто
превосходящим. Это было присущим, внутренним.
Когда появляется человек вроде Чжуан Цзы, он -- король; живет
он, как нищий, или нет, -- разницы никакой. Кем бы он ни
становился, он -- король. Быть королем для него -- это не нечто
внешнее, он является королем по своей внутренней сути.
Просящий милостыню монах (beggin monk) в начале этого века
приехал из Индии в Америку; имя его было Раматирса. У него была
привычка называть себя Императором. Президент Соединенных Штатов
приехал, чтобы повидать его, и был поражен. Тот был просто
нищим! "Я не могу понять: почему ты зовешься "Император"? --
спросил президент. -- Ты выглядишь нищим. А ты даже написал
Книгу под названием "Шесть Порядков Императора Рам". Почему?"
Раматирса рассмеялся и ответил: "Взгляни внутрь меня, царство
мое принадлежит внутреннему миру. Посмотри внутрь меня. Я и
_есть_ император. Мое царство -- не от мира сего".
Из-за этого был распят Иисус. Он всегда говорил: "Я -- царь".
Его не поняли. Бывший тогда царем Ирод насторожился. Его
наместник, Понтий Пилат, решил, что Иисус опасен, потому что тот
твердил о царствии и о царе и провозглашал: "Я -- царь евреев".
Он был понят превратно. Он говорил о другом царствии, которое не
от мира сего.
Когда его распинали, солдаты насмехались над ним, кидали в него
камни и, просто ради потехи, надели ему на голову терновый венец
с надписью: "Царь евреев". А когда они бросали в него камни, они
кричали: "Расскажи нам теперь что-нибудь о царствии, скажи
что-нибудь, ты, царь евреев!"
Он говорил о другом царствии, не этого мира; это царствие не
снаружи, это царствие внутреннее. Но где бы ни появился человек
вроде Иисуса, он -- император. Он не может с этим ничего
поделать. Он не соперничает ни с одним человеком, он не
вожделеет никакой короны этого мира, но куда бы он ни
направился, честолюбивые люди пугаются, политикам становится
страшно. Этот человек опасен, потому что само лицо, глаза,
походка выдают в нем императора. Ему не нужно доказывать это, он
сам и есть доказательство. Ему не нужно провозглашать этого, не
нужно об этом заявлять.
Поэтому, когда премьер-министр получил донесение от тайных
агентов, что приближается Чжуан Цзы, он решил, что тот, должно
быть, направляется в столицу, чтобы свергнуть его,
премьер-министра; а зачем же еще приходить? Люди приходят в
столицу только за этим. Никто не приезжает в Дели за чем-то
другим. Люди являются в столицы из честолюбивых целей, в поисках
того, в чем нуждается эго, для самоутверждения. С чего бы это
ему появляться -- факиру, нищему? Что ему за нужда идти в
столицу? Он, наверное, идет, чтобы захватить мое место, мое
кресло. Он, наверняка направляется к царю, чтобы заявить: "Я
именно тот, кто нужен тебе. Назначь меня премьер-министром, и я
исправлю все ошибки, которые были допущены до меня. Я разрешу
все твои проблемы".
А человек тот, Чжуан Цзы, сиял в ореоле славы, обладая огромным
обаянием. Премьер-министру стало страшно. Премьер-министры
всегда неполноценны, они низшие. Глубоко внутри сидит комплекс
неполноценности, как болезнь, как червь, точащий сердце, они
всегда в страхе перед превосходящими их, перед высшими.
Хуэй Цзы был премьер-министром в Лян.
Он считал, что обладает тайными сведениями,
что Чжуан Цзы завидует ему,
и замышляет вытеснить его.
Политики не способны мыслить иначе. Прежде всего нужно понять
следующее: вы сами есть то, что вы думаете о других. Ваши
желания, ваше честолюбие, ваши амбиции строят вашу модель
восприятия, штамп. Если вы гонитесь за деньгами, то вы уверены,
что все мечтают разбогатеть. Если вы вор, то вы все время
проверяете свой карман; это выдает в вас вора. Ваше внутреннее,
скрытое желание, ваши устремления -- это язык вашего понимания.
Политики всегда думают в терминах заговоров, конспираций:
"Кто-то собирается вытеснить меня, кто-то собирается избавиться
от меня..." Потому что это то, чем занимаются они сами, это то,
что они делают всю свою жизнь: строят заговоры. Политики -- это
конспираторы. Таков их язык. А вы видите других сквозь призму
собственного ума, вы проецируете на других качества, скрытые
глубоко внутри вас. Хуэй Цзы подумал: "Этот Чжуан Цзы замышляет
сместить меня".
Когда Чжуан Цзы прибыл в Лян, министр послал слуг схватить его.
Но, хоть они и искали три дня и три ночи, найти его не смогли.
Это великолепно!
Полиция способна находить только воров -- они могут понять друг
друга. Ум полицейского и ум вора не отличаются один от другого
-- воры в услужении правительству и есть полиция. Их умы, их
способы мышления одинаковы, различны только лишь их хозяева. Вор
в услужении самому себе, полицейский в услужении государству --
но и тот, и другой -- воры. Вот почему полицейским удается
ловить воров. Если вы пошлете садху искать вора, он не найдет
его, потому что он будет смотреть на других сквозь свой ум.
Один рабби в праздничный день проходил мимо молодого человека.
Тот курил, а курение запрещалось в этот день. Поэтому рабби
остановился и спросил его: "А известно ли тебе, молодой человек,
что сегодня праздник, и тебе не следовало бы курить?"
"Да, я знаю, что сегодня праздник", -- сказал молодой человек.
Он все равно продолжал курить -- мало того, он пустил дым в лицо
рабби.
"А знаешь ли ты, -- спросил рабби, -- что в праздник курить
запрещено?"
Молодой человек высокомерно ответил: "Да, я знаю, что это
запрещено". И курил дальше.
Рабби поднял глаза к небу и произнес: "Отец, этот молодой
человек прекрасен. Он, возможно, и нарушает закон, но никто не
может заставить его лгать. Он правдивый человек. Он говорит:
"Да, я знаю, что это религиозный день, и да, я знаю, что курение
запрещено". Запомни на судный день, что этого молодого человека
не могли заставить солгать".
Это прекрасный рабби. Это ум садху. Он не видит дурного, он
всегда видит только прекрасное.
Полиция не могла отыскать Чжуан Цзы, это было невозможно. Они
могли бы найти его, если бы он был честолюбивым человеком, если
бы он устраивал заговоры, если бы он думал политическими
понятиями -- тогда он мог бы быть пойман. Полиция, вероятно,
искала в тех местах, где его не было, а пути их, надо полагать,
неоднократно пересекались. Но он был нищим, нечестолюбивым
человеком. Он не замышлял заговоров. Для заговоров у него не
было ума; он был похож на дуновение ветра. Полиция разыскивала и
разыскивала много дней, но не могла найти его.
Вы можете найти только то, чем являетесь вы сами. В других вы
всегда находите себя, потому что другие -- это всего лишь
зеркала. Для того, чтобы поймать Чжуан Цзы, нужен Лао Цзы. Никто
другой не смог бы поймать его; для кого он мог быть понятен? Был
нужен Будда; Будда догадался бы, где его искать. Но полицейский?
-- невозможно! Это было бы возможным, только если б он был
вором. Взгляните на полицейского, каков он есть, как он говорит,
на грязный язык, который он использует; язык этот даже более
вульгарен, чем язык воров. Полицейскому необходимо быть
вульгарнее вора, в противном случае воры одержали бы победу.
Как-то раз полиция задержала одного человека, и на суде его
спросили: "Скажите, когда вас задержали, что вам сказал
полицейский?"
"Как же я могу здесь, в суде, повторить то, что он сказал? --
изумился тот. -- Это будет оскорблением суда! Да и вообще, это
может вас шокировать".
"Пропустите нецензурные выражения и повторите нам, что он
сказал", -- сказал судья.
Тот человек подумал и ответил: "Тогда... полицейский ничего не
сказал".
Полицейские вернулись к Хуэй Цзы и сообщили, что они не смогли
найти Чжуан Цзы. Такого человека не было.
У них, видимо, был портрет, какой-то способ опознания его,
какие-то предположения о том, где его искать, как поймать его,
его описание. Но у Чжуан Цзы нет отличительных признаков, у него
нет лица. Время от времени он -- течение, поток, он --
прозрачен. Время от времени он отражает, отвечает, откликается
на окружающее, на все сущее, на жизнь. У него нет постоянного
жилища, он бездомен, безлик. У него нет имени. Он не прошлое, он
всегда настоящее, а все фотографии принадлежат прошлому.
Это красиво и полно смысла. Хотя это и звучит абсурдно, но
говорят, что вы не можете сфотографировать человека подобного
Будде. Дело не в том, что вы не можете фотографировать его -- но
за то время, пока делается фотография, Будда уже переместился.
Таким образом, фотография всегда отражает прошлое и никогда не
соответствует настоящему. Вы не можете поймать нынешнего лица
Будды. В тот момент, когда вы поймали его, оно прошло. В тот
момент, когда вы что-то понимаете, это уже ушло.
Одно из имен Будды -- Татхагата. Это слово действительно
чудесно; оно означает -- "подобно ветру, он возник и его не
стало". Так появился -- подобно ветру -- и так же его не стало.
Вы не можете сфотографировать ветер, дуновение. До того, как вы
его поймали, оно уже улетело, исчезло, его больше нет.
Чжуан Цзы не мог быть найден, потому что полиция искала его в
прошлом, а он был в настоящем. Он был существованием, а не умом.
Ум можно поймать, но существование поймать нельзя. Нет таких
сетей. Ум может быть пойман очень легко, и все вы давно уже
пойманы так или иначе. Из-за того, что у вас есть ум, жена или
муж поймают вас. Существуют сети, миллионы сетей. И вы не можете
быть свободны до тех пор, пока вы не освободились от ума. Вы
будете попадаться снова и снова. Если вы уйдете от этой жены,
вас немедленно поймает другая женщина. Вы не можете сбежать. Вы
можете сбежать от этой женщины, но вы не можете сбежать от
женщин. Вы можете сбежать от этого мужчины, но куда вы пойдете?
Не позднее, чем вы оставили одного, в вашу жизнь вошел другой.
Вы можете покинуть этот город, но куда вы направитесь? Другой
город поймает вас. Вы можете отказаться от этого желания, но
станете рабом другого. Ум всегда порабощен, он давно уже пойман.
Когда вы отбрасываете ум, тогда полиция уже не может отыскать
вас.
Чжуан Цзы не имел ума. Он был ни о чем не думающим нищим, или
императором. Это одно и то же. И он не мог быть пойман.
Когда Чжуан Цзы прибыл в Лян,
министр послал слуг схватить его,
но, хоть они и искали три дня и три ночи,
найти его не смогли.
Тем временем, на третий или четвертый день, Чжуан Цзы сам явился
к Хуэй Цзы и сказал: "Таких людей, как я, Чжуан Цзы, невозможно
поймать. Они всегда появляются сами по себе. Они свободны. Ты не
можешь поймать такого человека, ты можешь его только пригласить.
Он сам решает, появляться или нет".
Когда есть ум, вы всегда пойманы. Ум насилует, принуждает вас,
вы его заключенный. Безумный, когда ум отсутствует, вы --
свободны: вы вольны появляться, вы вольны исчезать в согласии с
самим собой. Это ваше личное дело.
Я разговариваю с вами не потому, что вы задали вопрос, а в
соответствии со своим решением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48