В процессе этой работы возникали и серьезные затруднения. Среди городских предприятий были и очень даже небольшие, с незначительным числом служащих, и десятипроцентная доля часто выражалась в дробных цифрах. По зрелом размышлении начальник отдела кадров пришел к решению: доли меньшие, чем пять десятых, при подсчете отбрасы-
вать, доли большие, чем пять десятых,— округлять до единицы. Разумная справедливость такого решения не могла быть оспорена. Неясным оставалось лишь одно: как быть,, если дробность выразится цифрой пять десятых? Как тут поступить: отбрасывать или округлять?.. Начальник отдела кадров в интересах дела принял волевое решение: цифру пять десятых не отбрасывать, округлять до единицы. Теперь можно было точно подсчитать количество высвобождаемых лиц по всей системе наркомата. Оно оказалось равным двадцати семи. Об этом начальник отдела кадров и сообщил Петру с чувством законного удовлетворения той оперативностью, с какой была проделана работа.
— Не густо,— сказал Петр, выслушав его.
— Но здесь еще не учтены ваши люди,— спохватился начальник отдела кадров.— У вас, если взять общезаводской и цеховой персонал, не меньше сотни наберется.
— Не наберется.
— Пусть восемьдесят. Прибавляем еще восемь человек, будет уже тридцать пять!
Продолжать этот нелепый спор не имело смысла, и Петр сказал лишь, что своими людьми он сумеет распорядиться сам, и попутно напомнил, что на заготовку надо послать четыреста человек, так что ни двадцать семь, ни даже тридцать пять погоды не сделают.
Ясно было одно — и эту проблему надо решать самим. В конце дня Петр пригласил к себе главного инженера и начальников цехов, а потом, когда те уже явились, велел позвать еще и кадровика Ольгу Ростовцеву. Хотя подумал тут же, что она вряд ли сумеет подсказать: на комбинате Ольга человек новый... Да, так он подумал, а получилось, что именно она и предложила самое дельное...
Петр предупредил начальников цехов, что будет снимать у них рабочих на заготовку корья, пусть подготовятся к этому, и приблизительно указал, из какого цеха сколько придется взять. Конечно, начальники цехов в один голос начали плакаться, уверяя, что с оставшимися у них рабочими выполнить план никак невозможно.
И вот тут, совершенно неожиданно для всех присутствующих, встала Ольга Ростовцева и, несколько смущаясь, но все же достаточно твердо сказала:
— Мне кажется, мы можем... найти рабочих на заготовку корья, не снимая так много людей из цехов...
Все уставились на нее: Петр с недоумением, начальники цехов с робкой надеждой.
А Ольга Ростовцева, оправившись уже от смущения, продолжила:
— Я вам объясню, как подошла к этой мысли. Я уже несколько дней занимаюсь тем, что уточняю, у кого из наших рабочих есть дети школьники, подростки, ну, двенадцати, тринадцати, четырнадцати, пятнадцати лет... И прошу родителей, чтобы они отпустили их летом на острова как бы в пионерский лагерь, только они будут там не все время отдыхать, а сколько-то времени работать. И все, с кем я разговаривала, согласны... И вот тогда я подумала: надо пойти в гороно, в горком комсомола, попросить, чтобы одну или, если мало, две школы целиком закрепили за нами. Мы организуем на острове лагерь, школьники и отдохнут хорошо, и сделают большую полезную работу...
— Надерут нам корья! — обрадовался Юсупов.
— И не надо будет отрывать от производства, снимать людей из цехов,— прибавил Капустин.
— Все это прекрасно,— сказала Зинаида Тихоновна,— с нашей, производственной точки зрения. А если взглянуть с другой стороны? Вы закрываете глаза на опасности, которые будут подстерегать на каждом шагу. Вывозить детей в лес, хуже того, на острова, где вокруг глубокая вода...
— Зря тревожитесь, Зинаида Тихоновна,— возразил Капустин.— Здешние дети не московские, они и к тайге и к реке привычные.
— Я помню,— поддержала его Ольга Ростовцева,— когда нам было по тринадцать-четырнадцать лет, мы одни, без взрослых, переправлялись на лодках на острова за луком, за ягодами, проводили там целые дни...
— И труд этот, мне кажется, для детей непосилен,— не уступала Зинаида Тихоновна.
— Труд, конечно, не легкий,— согласился Юсупов.— Только раньше, до революции, ребятишки этим занимались. Сам я, помню, не одно лето, много лет подряд кору драл, деньги на обувку себе зарабатывал...
— Так это до революции!..
— Вы не правы, Зинаида Тихоновна! — решительно запротестовала Ольга Ростовцева.— Мы знаем, что там, на Большой земле, подростки стоят у станков, заменили отцов и старших братьев... А это потруднее, чем на свежем воздухе кору драть.
— Комсомол прав! — сказал Петр с улыбкой, но самым
серьезным тоном.— То, что предложила Ростовцева, выход, притом единственный выход из положения. И тут все правильно: и производственная задача решается, и вторая задача, которая, может быть, еще важнее первой. Сотни подростков отдадут свои ребячьи силы на защиту Родины. Они будут гордиться своим патриотическим трудом. Но это и без слов ясно. Теперь о другом. О нашей ответственности, о наших заботах. Мы должны оборудовать отличный лагерь. Мы должны организовать бесперебойное сытное питание. Мы должны обеспечить образцовый порядок в этом лагере. Все это очень и очень непросто... Вам, Зинаида Тихоновна, первое задание. Возьмите на себя с начала и до конца изготовление палаток, то есть определите потребность, изыщите брезент, организуйте пошив.
— Можно шалаши поставить, палаток меньше потребуется,— подсказал Юсупов.
— Мы будем перебрасываться с острова на остров,— возразил Петр.— На шалаши у нас не будет времени.
— Это тоже правильно,— согласился Юсупов.
— А вы, кстати, дорогие товарищи,— обратился Петр к начальникам цехов,— не очень-то ликуйте и веселитесь. Рабочих вам все равно придется посылать на заготовку корья. Во-первых, одних детей на острове оставить нельзя. Хотелось бы, чтобы в каждой палатке вместе с детьми находился взрослый. А во-вторых, здешний тальник не прутики, а деревья. Дети или женщины эти деревья свалить не смогут. Тут нужны мужики с топорами, сколько — я вам скажу позднее. Но это потом. А сейчас все, как говорится, по своим местам. Вам, Зинаида Тихоновна, заняться палатками, начальникам цехов раскинуть мозгами, как высвободить мужиков, мне отправиться в гороно, вам, Оля, в горком комсомола.
Луке Силычу было сказано:
— Все ворота тебе открыты. Где что нужное отыщешь, бери — твое.
Но не так-то просто было отыскать это нужное. А за еловыми корневищами, что пойдут на шпангоуты, пришлось ехать в тайгу, к месту лесоповала.
Наконец весь потребный на катер и шаланды лесоматериал был отобран и вывезен, а полученный на лесозаводе и подсушен. Василий Васильевич, который стал как бы куратором по этому делу, сообщил Петру, что Лука Силыч «приступил».
Этот день был у Петра плотно занят, но на следующий он прямо с утра отправился на стройплощадку, отведенную Луке Силычу в дальнем конце заводского двора.
Старый мастер только что начал врезать шпангоуты в опорный килевой брус, закрепленный на огромных санях, надежно сбитых из толстых лиственничных бревен.
— И сколько всего будет таких ребер? — спросил Петр, указывая на уже врезанную пару шпангоутов.
— Двенадцать пар. Как у человека,— ответил с усмешкой Лука Силыч.
— Надо полагать, хитрая работа — врезать их?
— Точность большая требуется,— пояснил старый мастер.— На шпангоутах, по-нашему на кокорах, обшивка крепится, и от того, насколь точен изгиб у каждой кокоры, зависит вся обводка судна, все его качества: и крепость судна, и какая будет скорость на ходу...
Петр отошел несколько в сторону, чтобы не отвлекать мастера от работы, и, встав так, чтобы взгляд лег вдоль килевого бруса, пронаблюдал, как Лука Силыч врезал вторую пару кокор. И снова поразился точности его работы.
— Тревожитесь, однако, как это я без чертежа? — спросил, обернувшись к нему, Лука Силыч.
— Нисколько,— ответил Петр.— Верю, Лука Силыч, в ваш глаз, в вашу руку.
— Вы это для того говорите, чтобы промеж нас неудовольствия не возникло?
— Я действительно уверен, что вы мастер своего дела. Старик отложил в сторону инструмент и как-то особенно
внимательно посмотрел на Петра.
— Ну, коли так, Петр Николаич, то спасибо на добром слове. И будьте в надеже: я вас не подведу. Приложу как есть все свое старание...
Старый мастер сдержал слово. И катер, и шаланды были изготовлены к сроку, к началу навигации на Лене. И сработано все было на совесть.
Новенький катер с голубой надстройкой стоял у причала, покачиваясь на легкой волне. Белая полоска ватерлинии, отделяющая светло-серый борт от выкрашенной суриком подводной части корпуса, то показывалась на поверхности, то погружалась под воду. Алый вымпел трепетал на верхушке невысокой мачты.
Из рубки выглянул Федя Данилов.
— Петр Николаич, заводить?
Петр, одетый в защитный комбинезон и высокие болотные сапоги, разговаривал на берегу с Василием Васильевичем и Ольгой Ростовцевой.
— Заводите!
— На сколько дней едете? — спросил Василий Васильевич.
— Наверно, дня за два управимся. Егор Иваныч старый охотник, острова эти исходил вдоль и поперек.
Послышался рокот заработавшего мотора.
— Завели! — крикнул Федя Данилов, снова выглядывая из рубки.
Петр в несколько прыжков спустился по береговому откосу и быстро вбежал по трапу на катер.
— Кажется, то, что нам надо! — воскликнул Петр, когда катер, обогнув длинную песчаную косу, вошел в широкую, далеко протянувшуюся курью.
По обоим ее берегам сплошной стеной рос высокий тальник. Гладкие, почти лишенные сучьев, зеленовато-серые стволы лишь на высоте десяти, а то и более метров увенчивались шапками свежей молодой листвы. Под деревьями густо зеленел сочный, только что пошедший в рост пырей.
В средней своей части курья сужалась. Здесь, оттесняя тальниковую поросль, на обоих берегах виднелись полянки, полого спускавшиеся к воде.
— Очень даже подходящее место,— сказал Егор Иванович.— И на той, и на другой стороне палатки ставить можно. Причаливай! — крикнул он в рубку.
— На каком берегу больше массив тальника? — спросил Петр.
— На обоих берегах много. На этом острове тальника шибко много...
— Как остров называется?
— Медвежий остров.
— Почему? Медведи водятся?
— Нет, однако. Когда высокая вода, заливает остров. Как медведь жить будет?
Катер описал плавную дугу и, работая на малых оборотах, медленно пристал к берегу. Федя проворно спустил трап.
— Мы с Егором Иванычем идем на разведку,— обратился Петр к Феде,— а вам чай варить.
— Это ему,— Федя указал на старшего моториста Гришу,— а я делом займусь,— важно произнес он, доставая закидушки из большой брезентовой сумки.
— Зайди вон на тот мысок,— показал Феде Егор Иванович.— Там шибко хорошо ловится.
Егор Иванович и Петр пересекли неширокую прибрежную полянку и углубились в тальниковую рощу.
— Трава-то! — поразился Петр.— Давно ли потеплело, а уже выше колена.
— Летом у нас тепла много, света тоже много, ночи почти совсем нет. Все растет быстро. Через месяц в этой траве человек спрячется.
— Вот тебе и Крайний Север!
— У нас только зимой север,— засмеялся Егор Иванович.— Летом у нас совсем юг. Что трава, а тальник?.. У вас там разве такой растет?
— Хороший тальник,— подтвердил Петр,— замечательный, нам такой годится.
Солнце уже клонилось к закату, когда разведчики, обойдя все массивы тальника по обоим берегам курьи, вернулись к становищу.
— Чай сварили? — обратился Егор Иванович к отдыхающим на траве мотористам.
— Чай уж два раза пили,— ответил Гриша.— Хотели ужин приготовить, да побоялись переварить.
А Федя без лишних слов вскочил, побежал к воде и вскоре вернулся. На кукане трепетало с десяток ельцов и окуньков и бойко извивалась порядочная щучка.
— Молодец! На ушицу добыл,— похвалил его Егор Иванович.
Все принялись за дело. Петр чистил рыбу. Гриша побежал споласкивать котелок. Федя собирал хворост. Егора Ивановича согласно определили в шеф-повара.
— Главное дело — не переварить рыбу,— поучительно пояснял Егор Иванович, заглядывая в кипящий котелок.— Как глаз у рыбы побелеет, значит, готова уха.
Покрошив в уху сочного зеленого лука, сорванного тут же на полянке, Егор Иванович снял котелок с тагана. На траве разостлали плащ, все пристроились вокруг котелка. От ухи распространялся вкусный дразнящий запах. я
— Вот это уха! — Петр ел и приговаривал: — Уха так уха! Из свежей рыбки, на костре сварена да на свежем воздухе!..
После ухи и чаепития Егор Иванович и Петр долго разговаривали у затухающего костра.
Егор Иванович рассказывал внимательно слушавшему
Петру о своей жизни, о неприветливом сиротском детстве, о том, как мальчишкой гнул спину в непосильной работе у улусных богатеев-тойонов.
— Вам, молодым, так не пришлось,— говорил Егор Иванович.— Только в книжках читали, от стариков слышали. Однако все то и пересказать нельзя. Сам вспоминаю, не верю, как это люди терпели?..
Он встал, подбросил в костер несколько хворостин и поверх их пучок зеленой травы, чтобы дымом отпугнуть назойливых комаров.
— А сколько людей на земле и по сей день еще терпят. Той же постылой жизнью живут...— задумчиво произнес Петр.
— Терпят...— согласился Егор Иванович и повторил сердито: — Терпят и так живут... А наша светлая жизнь им как щепка в глазу. Вот сейчас фашисты войной пришли, хотят старый режим вернуть. Жадные и злые дураки!..— Он сердито сплюнул в сторону.— Хуже зверей мучают народ. Напугать хотят... А страха нет!.. Вчера вечером сидел дома на крыльце, трубку курил. На огороде две старухи шумят, спорят. О чем спорят? Когда немцев разобьют, осенью или до зимы не успеть!..
В конце концов разговор вернулся к своим делам.
— Егор Иваныч, сейчас вода высокая? — спросил Петр.
— В это время всегда высокая,— ответил тот.
— А потом спадет?
— Обязательно спадет. Такая вода еще постоит недели две, может, три. А потом будет каждый день все ниже и ниже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52