Весело пересмеиваясь, катят бочку учетчица Надя и новенькая на комбинате, недавно присланная горкомом комсомола Ольга Ростовцева. И сразу вспомнилось, как показалось тогда ему, что именно эту девушку вытащил он из воды... Впрочем, ему и сейчас так кажется: очень уж похожи...
У Нади меньше силенок, и ей приходится, напрягаясь, нагибаться так, что растрепавшиеся светлые кудряшки почти касаются железной бочки.
— Эй, девка, замараешь бочку кудрями! — крикнула тетка Аня, обгоняя ее. Она катила бочку одна. В ее сильных размашистых движениях не чувствовалось вовсе напряжения, работала словно играючи.
— Чего одна тужишься? — спросил Михеич.— Напарник где?
— Нужен он мне! — отмахнулась Князькова.— Под ногами путаться.— И, подкатив бочку к штабелю, сама рывком поставила ее на торец.
Таня Агафонова работала в паре с заготовщицей Коржаковой. Тане все казалось, что они катят свою бочку очень тихо, куда медленнее всех остальных, и она, стараясь ускорить движение, изо всей силы нажимала на свой край, отчего бочка поворачивалась, меняя направление.
— Не горячись, Танюша, не надрывайся,— успокаивала ее Куржакова.— Тут горячка ни к чему. Силу рассчитать надо, чтобы весь день работа спорилась.
Петр посмотрел на часы — было уже около одиннадцати. Он обернулся к барже и громко крикнул:
— Перекур!
— С дремотой!..— донеслось с баржи. Все кругом расхохотались.
Петр и Михеич отошли в сторону, подальше от бочек, и закурили. В поднебесье, высоко над рекой, перекликались гуси.
— Гусь пошел,— сказал Петр, любуясь точно прочерченным полетом стаи.
— Уже прошел, Петр Николаич,— возразил Михеич.— Это, надо быть, последние летят. Должно, ранняя и злая зима будет... Думаю, ладно ли это?..
— А что вас тревожит?
— За солдат я...— пояснил Михеич.— Нам-то что? Мы в доме, а солдат в поле. В любую стужу, в любой мороз... Опять же, подумаю, может, и лучше. Наши-то против ихних к морозу привычнее.
И оба крепко задумались, пока Петр не спохватился:
— Пошли, Федор Михеич, работа не ждет.
Ясный с утра день к вечеру начал хмуриться. Небо стало забрасывать мелкими курчавыми облачками, они надвигались с севера, подгоняемые порывами все усиливающегося ветра.
Облака шли все кучнее и кучнее, и северный край окоема уже затянуло сплошной белесой пеленой.
— Однако, дождь будет,— сказала Князькова, подкатывая очередную бочку.
— Нет, дождем не обойдется,— возразил Михеич,— снега жди, кума. Низовик подул.
Старый охотник не ошибся. Вскоре непогода разыгралась вовсю. По недавно еще гладкой поверхности реки заметались волны, по верхушкам волн заходили беляки. Огромную баржу начало покачивать, и плеск разбивающихся о борта валов прорезывался тревожным скрипом кнехтов.
И как-то разом повалил снег крупными сырыми хлопьями. Порывистый ветер подхватывал их и словно со злостью швырял в лица людей. Многие из работающих были одеты по-летнему, но никто не бросил работу, только шумное оживление сменилось суровой сосредоточенностью и непрерывный поток бочек убыстрил свое течение.
— Федор Михеич, что станем делать? — спросил Петр совета у старика.— Перемерзнут люди... И бросать, не кончив дела, не хочется...
— Конечно, не годится,— согласился Михеич.— Конец завсегда делу венец.
Встревоженный Петр побежал на баржу. На бегу размышлял: так что же все-таки делать?.. Увести людей, не закончив разгрузку?.. И завтра снова послать, пусть не всех, какую-то часть, и создать перебой в работе с первого дня недели, а потом всю неделю подряд выдираться из прорыва?.. Да и кому захочется приходить еще раз в такую, нет, не в такую, в еще более злую непогоду?.. Хорошо, если бы сумел убедить...
Он напрасно тревожился. Никто и слышать не хотел о том, чтобы уйти, не закончив выгрузку.
— Пока не кончим, не уйдем,— солидно заявил какой-то подросток, невесть как затесавшийся в бригаду Юсупова.
Знакомое лицо, и вихры из-под кепки тоже...
— Не уйдем, значит? — переспросил улыбаясь Петр.
— Не уйдем.
— Немного и осталось, Петр Николаич,— сказал Юсупов.— От силы на полчаса, если поднажать.
Поднажали и действительно вскоре выкатили на палубу последнюю бочку.
— Замерзли? — спросил Петр у сбившихся в кучку девчат.
— Разогрелись, Петр Николаич! — задорно ответила Надя. Ее золотые кудряшки намокли и порыжели, а голубой берет стал почти черным.
Обратно шли с песнями.
У пристанских ворот уже ожидала колонна автомашин. Грузились опять с шумом и гамом. Начальник пристани подошел к Петру.
— Сорвала работу непогода,— посетовал он.— Конечно, тут ничего не поделаешь... с таким грузом на мокрых трапах не работа...
— Почему не работа? — недоумевая, возразил Петр.— Выгрузку закончили.
Начальник пристани настороженно посмотрел на него.
— Подтвердите, Василий Прокопьич,— обратился Петр к Хомячкову.
— Документик имеется! — торжественно произнес Хомячков и протянул начальнику пристани справку шкипера.
— Всю баржу! Все восемьсот тонн! — вскричал начальник пристани.— Вот это по-рабочему. Спасибо, товарищи!
Когда Петр вернулся домой, женщины, разглядев его, переполошились.
— Ты синий, как покойник! — воскликнула Аля.
— Так и заболеть недолго,— сказала Глафира Федотовна.
— Сейчас полечимся,— успокоил их Петр,— а пока дайте что-нибудь сухое переодеться.
Через несколько минут, переодевшись и умывшись, Петр сидел за столом.
— Чаек это хорошо,— сказал он, принимая из рук Глафиры Федотовны стакан горячего крепкого чаю,— только еще бы лучше лекарство перед чайком.
— Не повредит, не повредит,— согласилась Глафира Федотовна.— А чего дать? Кальцекса или аспиринчику?
— Нет, Глафира Федотовна,— засмеялся Петр.— Мне бы лекарства нашего, заполярного: три капли воды на стакан спирта.
Лекарство было подано и принято.
Повеселевший «больной» плотно закусил, выпил сколько смог чаю и, разогревшись, чувствуя приятную усталость во всем теле, отправился на боковую.
Петр зашел в заготовочный цех незадолго до окончания обеденного перерыва. Поднимаясь по лестнице, удивился: непривычно тихо в цехе, не слышно обычного женского разноголосья. В дальнем углу цеха возле широкого окна сидела Ольга Ростовцева с газетой в руках. Она каждый день приходила в цех читать газеты, в первую очередь сводки Совинформ-бгоро.
— «Постановление Государственного Комитета Обороны...— читала Ольга, внятно произнося каждое слово.— Сим объявляется, что оборона Москвы...»
При слове «Москва» Таня Агафонова, сидевшая у конвейера против своей машины, вздрогнула, тут же встала и подошла к работницам, окружившим Ольгу.
— «Ввести с двадцатого октября в Москве и прилегающих пригородах осадное положение...» — продолжала читать Ольга.
Петр не мог не заметить, какая тревога отразилась на лице Тани Агафоновой и так и не сходила, пока читался приказ Верховного Главнокомандующего. Петр подошел к Тане.
— Почему вы так встревожились, услышав о Москве?
— Сергей... Сережа там...— ответила она чуть слышно.
— Этого мы с вами не можем знать,— возразил Петр, пытаясь успокоить ее.
— Письмо я от него получила... Вот, почитайте...— и протянула Петру солдатский треугольник. Заметила, что он не решается раскрыть его, и подтвердила: — Читайте, читайте! Я женщинам нашим прочитать хотела...
Сергей Агафонов сообщал, что долго лежал в госпитале, потому и не посылал писем. «Хотя и лежал по пустякам: руку вывихнул,— не писал, чтобы не- беспокоилась...»
Петр повторил фразу и добавил:
— Заботится он, чтобы не беспокоились. Таня грустно улыбнулась:
— А что столько времени молчал, так я не беспокоилась?.. «Теперь я здоров, как всегда, и вместе с товарищами не
дождусь дня отправки. Скоро выедем на фронт. Как слышно, поедем туда, где мы с тобой, Танюша, думали побывать и где сейчас наш брат, сибиряк, всего нужнее...»,
— Очень странно,— тихо, как бы про себя, произнес Петр,— очень странно, что эти строки в письме не зачеркнули, намек весьма понятный...
Таня смутилась:
— Не по почте письмо... В госпитале вместе лежали... Его на побывку отпустили, он и письмо привез...
Петр дочитал письмо: «Считаем дни до встречи с проклятым врагом. Худо будет немцу от встречи с сибиряками. У бойцов кровь в сердце кипит. Мне здесь тоже машину дали хорошую, станковый пулемет называется. Познакомился я с ней как надо, весь техминимум прошел, не терпится поскорее экзамен на квалификацию сдать. Лейтенант наш говорит, что пулеметчик из меня подходящий, и надеюсь, в бою управлюсь с машиной не хуже, чем в цехе управлялся. Теперь следующее письмо жди уже оттуда. Напишу, как поработали мы с «максимом». Шибко много во мне, Танюша, злости к немцу накопилось, донести бы, не расплескать...»
— Хорошее письмо,— сказал Петр,— очень хорошее... Только когда будете читать в цехе, пропустите то место, где он пишет об отправке на фронт: могут спросить, а куда вы тогда собирались...
— Лучше я его подальше спрячу,— ответила Таня.
— Да, до поры до времени так будет лучше...
Когда-то бытовала оптимистическая поговорка: трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать. Несколько позднее она приобрела сатирическую окраску: трудности для того и создаются, чтобы было, что преодолевать. Но как бы то ни было, как бы ни трактовать их, хоть оптимистически, хоть сатирически, они, трудности, то и дело возникают и, следовательно, являются категорией вполне реальной. И столь же неизбежной становится необходимость их преодоления.
Ночью произошла серьезная авария. Ветер, достигший штормовой силы, сорвал верхнее звено металлической заводской трубы. Восьмиметровое звено, склепанное из листов котельного железа, обрушилось с сильным грохотом, повредив при падении кирпичный цоколь трубы.
Когда Петр прибежал в котельную, механик завода Анатолий Кузьмич был уже там. По-видимому, ему первому сообщили об аварии. Взяв у кочегара лопату, Анатолий Кузьмич сильными взмахами забрасывал в топку уголь, затем энергично орудовал шуровкой.
Петр подошел к манометру; стрелка его медленно, но безостановочно сползала вниз, сколь яростно ни шуровал в топке Анатолий Кузьмич. Только на уровне двух атмосфер удалось удержать падающую стрелку.
Анатолий Кузьмич вернул лопату кочегару, отер тыльной стороной ладони пот, покрывший лицо крупными каплями, и подошел к Петру.
— Тяги не хватает,— сказал он, насупясь.
— Что будем делать, Анатолий Кузьмич? — спросил Петр.
— Надо останавливать котел, наращивать трубу...
— Но это же остановка завода!
На это Анатолий Кузьмич ничего не ответил.
— Где же выход?
Анатолий Кузьмич с высоты своего роста внимательно посмотрел на Петра и повторил:
— Надо останавливать котел.
Через два часа прибыла комиссия из наркомата. Комиссия подтвердила, что тяги не хватает, что надо останавливать котел и наращивать трубу. На возведение лесов и наращивание трубы, учитывая сложность работ по клепке металла на высоте и на морозе, требовалось, по мнению комиссии, не менее трех, а то и четырех недель.
— Не годится! — с ходу отверг Петр.— Это значит сорвать выпуск спецзаказа в четвертом квартале, сорвать выполнение годового плана.
— Что вы предлагаете? — спросил председатель комиссии.
— Применить другой, более быстрый способ.
— Вы можете предложить такой, товарищ директор? Нотка иронии, явственно прозвучавшая в вопросе председателя комиссии, взбесила Петра:
— Не могу! Но полагаю, что именно для того и прислана столь авторитетная комиссия.
— Мы немедленно доложим наши соображения наркому, и завтра получите указания.
После этого комиссия уехала.
— Что будем делать, Анатолий Кузьмич? — снова спросил Петр у механика.
Тот сидел в углу кабинета сгорбясь, словно нахохлившись, подперев рукой большую лохматую голову. После вопроса Петра покосился на него и снова уставился неподвижным взглядом на носки своих огромных сапог.
— Пока ясно одно,— сказал он наконец.— Звено надо целиком собрать внизу. И не клепать, а варить... автогеном или электросваркой...
— Как поднять такую тяжесть на двадцать метров?
— Об этом и думаю...
— А пока что будем делать?
— Пока?.. Пока будем варить звено, а чтобы работа в цехах не остановилась, придется в уголь солярки добавлять. Как-нибудь продержимся... Я пойду, Петр Николаич. Там, на месте, скорее что соображу.
На следующий день вскоре после обеденного перерыва пришло распоряжение из наркомата. Директору кожкомбина-та предписывалось немедленно приступить к ликвидации аварии. Нарком утвердил предложения комиссии: соорудить леса и с них вести клепку трубы. Обращалось особое внимание руководства кожкомбината на необходимость быстрейшего завершения аварийно-восстановительных работ, так как план четвертого квартала должен быть выполнен при любых условиях.
«Вот поистине мудрое распоряжение»,— сказал сам себе Петр, ознакомившись с бумагой. Усмехнулся вовсе не весело и распорядился пригласить к нему механика Анатолия Кузьмича и главного инженера Зинаиду Тихоновну, которая с недавнего времени стала еще и секретарем парторганизации.
— Вот какую мы получили бумагу.— Петр прочел распоряжение наркомата.
— Но они же противоречат сами себе! — возмутилась Зинаида Тихоновна.
«Ну да,— подумал Петр,— производственный стаж ее крайне невелик, и по этой причине она не успела еще излечиться от наивности».
— Ну как, придумали что-нибудь? — обратился Петр к Анатолию Кузьмичу.
— Придумать-то придумал, но еще и самому не все ясно... — несколько неопределенно ответил механик.— Лучше дайте лист бумаги, я вам нарисую...
Быстренько набросал на листе бумаги нехитрый чертеж и объяснил, что к чему.
— Как находите, товарищ главный инженер? — осведомился Петр.
— Одно могу сказать: я технолог, а не механик.
— Предоставляете решать мне?
— Конечно. Вы решите, а мы поддержим ваше решение.
— Кто «мы»?
— Партийная организация,— ответила Зинаида Тихоновна.— Сегодня сразу же после работы соберем открытое партийное собрание и поддержим ваше решение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52