Борис сообщил также, что его просили подыскать двух специалистов на должности начальников цехов.
— Поехали вместе,— предложил Петру Борис в завершение разговора.
— Подумаю,— сказал Петр, хотя был совершенно уверен, что и думать тут не о чем.
Он не понимал часто встречающейся страсти к беспричинной перемене мест. Нынешняя работа его вполне устраивала. И с начальниками, и с подчиненными отношения были самые добрые. И вообще жизнь в Прикамске ему нравилась. Конечно, там, на Кубани, теплее, чем здесь, к тому же фрукты и прочее, но где там такая Кама, где там такие леса, такие просторы?..
О занятиях с Семеном Петровичем, тем более о хоровом ансамбле и об Алевтине Васильевне, с которой ему обещан был очень выигрышный дуэт, Петр как бы даже и не думал... (Сколь же прав был мудрый Диккенс, сказав, что никакие
обманщики в мире не могут сравниться с человеком, решившим обмануть самого себя!)
Но если Петр был уверен, что и думать тут не о чем, то Даша была уверена в обратном. У нее Краснодар не выходил из головы. И, так же как Петр, в своих размышлениях она не была искренна до конца даже сама с собою.
Теплый климат, близость моря, обилие фруктов... Разве недостаточно этих доводов?.. Пусть уж частые отлучки Петра, вовсе неуместное в его возрасте и положении увлечение хоровой самодеятельностью останутся, так сказать, за кадром, не замутняя благополучия — может быть, кажущегося, но искренне желаемого — семейной жизни. Как видно, даже и не сговариваясь, Петр и Даша — оба придерживались одних правил в игре. Только цели в ней были у них разные.
— Нефедовы уезжают на следующей неделе,— сказала Даша Петру дней через десять после первого разговооа.
— Знаю,— подтвердил Петр.— Уже вывешен приказ об увольнении Бориса по собственному желанию.
— А у тебя не возникло такого желания?
— Нет, не возникло.
Петр ждал взрыва, но взрыва не последовало. Очевидно, Даша, предвидя его реакцию, решительному штурму со шквальным ветром и дождем предпочла длительную, но верную осаду.
— Право, даже и не знаю, как мне тебя убедить,— произнесла она печально.
После довольно продолжительного молчания, как бы обдумав все, Даша сказала:
— Давай поступим так. Я поеду с Нефедовыми. Посмотрю своими глазами, как и что. И если действительно там против нашего рай земной, то вы приедете. А если нет ничего такого уж особенного, я вернусь. Ты согласен?
К такому повороту Петр не был готов и потому отшутился довольно неуклюже:
— Я-то что, будет ли жена Бориса согласна?
— Не говори глупостей, я тебя серьезно спрашиваю! — вспыхнула Даша.
Но Петру показалось, что она вспышкой пыталась прикрыть свое смущение.
— А что скажет Капитолина Сергеевна? — уже совершенно серьезно спросил Петр.
— Мама очень хочет пожить по-человечески,— многозначительно ответила Даша.
Надо было это так понять, что для полного человеческого
счастья маме не хватало не только вкусных и дешевых фруктов, но и семейного спокойствия, которое вряд ли достижимо при столь еще не остепенившемся зяте.
— И она согласна отпустить тебя?
— Да, согласна.
— Тогда и я согласен,— как можно мягче произнес Петр.
Теплым, почти душным июньским вечером Петр провожал отъезжающих.
Нефедовы уже заняли свои места в вагоне. Даша молча стояла на перроне возле Петра. Все уже было переговорено, и наступили те последние томительные минуты, когда все — и отъезжающие, и провожающие — с нетерпением ждут отвального гудка.
И вдруг Петра словно кольнуло в сердце. Даша уезжает, и навсегда... Еще можно крикнуть стоящему у открытого окна Борису, чтобы выбросил Дашины чемодан и саквояж... Вполне можно успеть сделать это, но не хватило убежденности в том, что это необходимо.
Наверно, все это отразилось на лице Петра, потому что Даша порывисто обняла его и поцеловала нежно и крепко, как в первые дни их близости. Потом оторвалась и торопливо вскочила на подножку уже тронувшегося с места вагона.
Петр сидел в своем кабинете и готовился к уроку по истории СССР, который он должен был провести в выпускном четвертом «А» классе школы ФЗУ.
Материал был хорошо знаком с детства — разгром тевтонских рыцарей на льду Чудского озера,— но Петр никак не мог собраться с мыслями и решить, как понятнее объяснить, что такое рыцарский орден. Сосредоточиться мешали крики и шум, доносившиеся из вестибюля на первом этаже.
Там неизвестно кем и когда был поставлен настольный бильярд. И так как из трехсот с лишним учеников школы всегда кто-то оказывался свободен от работы и учебы (пришел раньше времени на смену, только что окончил ее в цехе учебной фабрики, а то и просто удален с урока), то игра на бильярде не прекращалась с утра до вечера.
Петр спустился на лестничную площадку между этажами и окликнул играющих. Увидев нового директора школы, некоторые из них смутились. Но не все. Высокий парень (по возрасту ему не могло быть больше шестнадцати, но роста хватило бы и на двадцатилетнего) в красной рубашке с кием в руках смотрел на Петра независимо, с едва приметной ухмылочкой. И еще несколько игроков вроде бы и не заметили появления директора.
— В классах идут уроки. Шуметь нельзя! — строго сказал Петр и поднялся к себе наверх.
Несколько минут в вестибюле было тихо. Потом снова стали слышны резкий металлический стук шаров и громкие выкрики.
— Вы что, не слышали? — спросил Петр, снова появляясь на лестничной площадке.— Или не поняли?..
Снова все стихло. Но едва Петр успел усесться за стол, как шум донесся снизу с удвоенной силой.
А что было дальше, Петр вряд ли сумел бы пересказать. Он сорвался с места, в несколько футбольных прыжков преодолел коридор и два марша лестницы, свалился сверху на остолбеневших игроков, вырвал из рук у высокого парня кий и что было силы хватил им по бильярдному столу. Кий разлетелся на несколько кусков.
— Вон отсюда! — крикнул взбешенный Петр, и всех игроков как ветром сдуло.
Потом вызвал к себе завхоза и приказал ему немедленно убрать бильярд из вестибюля.
— Куда убрать-то? — спросил завхоз.
— Куда хотите.
— Я поставлю в раздевалку на фабрике,— подумав, сказал завхоз.— Там никому не помешает.
— Поставьте в раздевалку,— согласился Петр.
Быстротечная, но впечатляющая сцена в вестибюле мгновенно стала известна в классах школы и цехах учебной фабрики. И, как потом дошло до Петра, вызвала разноречивые суждения.
Производственникам, мастерам и бригадирам учебной фабрики, строгость нового директора пришлась по душе. (Учебная фабрика была предприятием с законченным технологическим циклом. Она выпускала все виды обуви, изготавливаемой на обувной фабрике комбината. Всего восемьдесят тысяч пар в год, то есть примерно двести пятьдесят пар в сут-
ки.) Дисциплина в учебных цехах хромала, по этой причине часто срывалось выполнение плана, что прямо и достаточно болезненно сказывалось на зарплате производственников.
А вот среди учителей реакция была далеко не однозначной.
Учитель физики и математики, нервный и раздражительный, сдвинув на лоб очки в тонкой металлической оправе, решительно заявил:
— Наконец-то появился энергичный и смелый человек в этом вертепе!
На что учительница русского языка, обычно тихая и несколько меланхоличная девушка с толстой русой косой, возразила неожиданно резко:
— Вы что же, Василий Степанович, любой поступок унтера Пришибеева одобрите?
— Я, уважаемая Софья Никитична, кого угодно согласен одобрять, лишь бы порядок навел!
Петру, когда он узнал об этом обмене репликами в учительской, стало немного не по себе. Софья Никитична тоже состояла в хоровом ансамбле, а Петру совсем не хотелось, чтобы о его срыве узнали Елена Борисовна и особенно Алевтина Васильевна.
Они и узнали. Но, по-видимому, не осудили его. Елена Борисовна даже высказалась в том смысле, что приятно, когда человек наделен характером. И Алевтина Васильевна согласилась с нею.
С переходом на новую работу у Петра стало больше свободного времени, конечно, после того, как он освоился с новыми своими обязанностями. Петр не сразу согласился уйти из раскройного цеха, Александру Ефимовичу пришлось долго убеждать его. Пост директора школы ФЗУ в местной табели о рангах был значительно выше, нежели должность начальника цеха. Он шел следом за постами технического директора комбината и технического руководителя завода. Иначе говоря, на служебной лесенке он занимал (если не считать директора комбината, которого к тому же до сих пор еще не назначили) третье место, сразу после Александра Ефимовича Дерюгина и Михаила Ивановича Михайлова, что, кстати, подтверждалось и размером должностного оклада.
Нельзя сказать, чтобы Петр совсем уж был лишен честолюбия, нет, он ценил, что его хотят повысить по службе, но ему представлялось, что в новой должности он будет смахивать на охотника, устремившегося сразу за двумя зайцами. Зай-
мешься школой — упустишь фабрику, займешься фабрикой— упустишь школу.
— Ну а как же у меня,— убеждал его Александр Ефимович,— и завод, и фабрика, и та же школа ФЗУ?
— У вас,— возражал Петр,— на заводе Михайлов, на фабрике Собакин, кто-то и на школе ФЗУ...
— Так же и у тебя. За учебные дела отвечает завуч. За производство тоже есть с кого спросить. Кроме бригадиров-наставников сменные и старшие мастера в каждом цехе, а над ними старший мастер фабрики. А твое дело — спрашивать с них.
Так оно и оказалось, как говорил Александр Ефимович.
Спрашивать с других, в общем-то, легче, чем самому работать. Конечно, если есть с кого спрашивать. А тут было с кого спросить. И завуч, и старший мастер дело свое знали, к тому же и себя достаточно уважали, чтобы не доводить до положения, как говорится, мордой об стол.
Петр правильно оценил своих помощников и понял, что от него требуется не начальственное рвение, а повседневная помощь, и прежде всего в подтягивании дисциплины, потому что ученики — это не кадровые рабочие: возраст не тот и соответственно прыти больше, а смысла меньше.
Совершенно непредвиденно пришлось самому осваивать новую специальность. Ввиду отъезда из города уволился учитель истории. Замену завуч не смог сыскать. Доложил директору; посоветовались и решили временно перекроить расписание: передать часы истории другим педагогам, с тем чтобы потом, когда сыщется историк, вернуть ему часы.
— А найдете? — спросил Петр завуча.
— Буду искать...— ответил завуч без особой, впрочем, уверенности.
И тогда Петр неожиданно для самого себя предложил:
— А может быть, мне попробовать?
И рассказал завучу, что всегда увлекался историей (правда, преимущественно историей всемирной, в школе же изучали историю СССР), прочитал массу учебников, в том числе такой капитальный, как Лависс и Рамбо, не говоря уже об исторических романах.
Завуч непритворно обрадовался:
— Ищем топор, а он под лавкой!
О новом витке своей служебной карьеры Петр сразу же написал Даше. Он не торопил ее с возвращением, но из подтекста письма нетрудно было понять: во-первых, теперь, после
того как он принял новую должность, об отъезде не может быть и речи; во-вторых, такого оклада, какой у него здесь, там ему не дадут, и, стало быть, отпадает главная причина, побуждавшая ехать.
Ответ пришел от Бориса. Даша заболела какой-то особо злокачественной лихорадкой и находится в больнице. Болезнь протекает довольно тяжело.
Беду обсудили и решили: Капитолине Сергеевне надо ехать к больной. Через день она уехала, Юленьку забрали дед и бабка в тепличное хозяйство, и Петр остался домовничать один. Впрочем, в своей квартире он только ночевал, обедать почти каждый день ходил в домик с окнами на лесную опушку.
Первый концерт готовили особенно тщательно. Елене Борисовне не хотелось ударить в грязь лицом. К тому же она возлагала на первый концерт ансамбля особые надежды.
Сейчас в ансамбле, думала она, в основном рабочие и служащие комбината. Но, конечно, в городе есть музыкальные люди, есть голоса. Если концерт удастся и привлечет внимание, в ансамбль придут новые голоса, среди них и музыкально подготовленные. Можно будет обогатить программу, обратиться к классике, пробиться на областную, а может быть, и на всесоюзную олимпиаду...
Вот как много зависело от первого концерта. Поэтому Елена Борисовна не стремилась уложиться в назначенный ею самой двухмесячный срок. Да ее никто и не торопил. Завклу-бом сказал, что его вполне устроит, если ансамбль подготовит концерт («Конечно, хороший!» — подчеркнул он) к Октябрьским праздникам.
— Подготовим гораздо раньше,— заверила его Елена Борисовна.— А к празднику специальный, праздничный.
Наступил и день первого концерта. Красочные афиши, изделие клубной изостудии, были расклеены в центре города еще за неделю. К немалому удивлению участников ансамбля, концерт был платным. На этом настояла Елена Борисовна.
Заведующий клубом сперва возражал:
— Интересно вам выступать в пустом зале!
— Сколько в вашем зале мест? — Почти восемьсот.
— Двести билетов я вам гарантирую, хотя почти уверена, что продадут и четыреста.
— А то было бы восемьсот.
— Вы ничего не понимаете! — с трудом сдерживая раздражение, втолковывала Елена Борисовна заведующему клубом.— Мне,— она тут же поправилась,— нам один человек, купивший билет, дороже десяти бесплатных зрителей. — Почему?
— Билет купит тот, кто любит и понимает музыку.
— Пусть и он идет бесплатно,— не сдавался заведующий клубом.
— Не пойдет! Бесплатно — значит, плохо. По билетам —• может быть... надо сходить, послушать.
Опасения заведующего клубом не подтвердились. Почти все билеты были распроданы.
Хористы задолго до начала концерта были на месте. Петру пришлось отпроситься с технического совещания, иначе не успел бы сходить домой перердеться. Александр Ефимович отпустил, но покачал головой укоризненно.
Рояль выкатили к левому краю сцены и так развернули, чтобы всем хористам видно было Елену Борисовну, которая по необходимости совмещала обязанности дирижера и аккомпаниатора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52