Таких узких мест было более чем достаточно. Вышел Петр из цеха далеко не в столь радужном настроении, с каким вступил в него.
Многое, очень многое надо менять, переделывать по-новому. И переделывать немедленно. То, что вынуждены прощать Юсупову, ему простить не имеют права. И не простят. Да он и сам себе не простит...
Но как это все переделать?! Здесь не Большая земля, а Приленск, край света... И все равно надо менять, надо переделывать.
Вскоре после того как даже здесь, на Крайнем Севере, день наконец-то сравнялся с ночью и пусть пока лишь календарное наступление весны предвестило наступление весны настоящей,— в один из последних дней марта Петра вызвали в горком, партии. Его приглашал на беседу секретарь горкома Инчутин. Этому приглашению предшествовало много событий.
Разговор с директором комбината, как, впрочем, Петр и предвидел, ни к чему не привел. Хомячков, даже не пытаясь возражать, безропотно согласился со всем, что говорил новый начальник кожевенного цеха. Но, выслушав терпеливо его длинную и взволнованную речь, сказал только, что лично он ничего изменить не может.
— Писали мы много раз,— добавил он.— И говорили тоже, вот и на последнем совещании у наркома местной промышленности. Но без всякого последствия...
— Василий Прокопьевич! — воззвал Петр.— Вам лучше меня известно, где ваши предшественники! И мои тоже... Вы что, хотите следом за ними?..
Хомячков отмахнулся в испуге коротенькой ручкой, словно перекрестился наспех:
— Не сам я напросился. Три дня отказывался. Кому же охота свою голову в петлю совать?.. Только в порядке партийной дисциплины... Сказали, конечно, помогать будем. А какая помощь, сами видите...
Конечно, надо было, не теряя времени, идти дальше, к самому высокому начальству. Но это, как говорится, задним умом... А тогда Петр посчитал, что нет у него на это морального
права. В хозяйстве цеха много зияющих дыр, так вот надо сначала сделать все, что должно делать самому, и только после того бежать за помощью на сторону. При этом Петр умышленно закрыл глаза на то обстоятельство, что многие из мелких цеховых прорех потому и возникли, что не устранены главные технологические просчеты, а будь они устранены...
Но не следует расхолаживать себя подобными рассуждениями, надо самому наводить порядок в своем хозяйстве. Этим он и занялся. Но, видит бог, это было нелегко...
Для примера взять хотя бы случай с мездрильной машиной. Она простаивает уже почти год. Работы ведутся вручную, а это неизбежно отражается и на качестве, и на себестоимости... А что делать?.. Сносился пневматический резиновый вал. Послали все необходимые заявки, но вал так и не поступил. Значит, надо ждать до следующей навигации, а там что будет... Петр посоветовался с Анатолием Кузьмичом, механиком. Механик на кожкомбинате отличный: хотя и без специального образования, но самородок, истинный народный умелец.
Посоветовались, поломали головы, Анатолий Кузьмич и предложил изготовить вал самим. Насечь из листовой резины кругов нужного диаметра и насадить их на металлическую ось. Конечно, работать на машине с таким самодельным валом будет потруднее, но можно приспособиться...
Решено, принято, но... где взять листовую резину?.. Телеграфный запрос в Москву. Ответ не очень скорый: резина выделена, будет отгружена первым пароходом. Снова телеграмма в Москву: грузите самолетом. Ответ: самолетом отправлять запрещено, стоимость доставки в несколько раз превышает стоимость материала. Снова телеграмма: просим разрешить в порядке исключения... А время идет. Спасибо Василию Васильевичу, умудрился без фондов и без нарядов достать листовую резину где-то здесь, в Приленске... Пустили мездрильную машину, но ушло на это дело почти три месяца.
По всем предприятиям прошли партийные собрания, посвященные итогам восемнадцатой партконференции. Состоялось такое собрание и на кожкомбинате. Докладчик, заведующий промышленно-транспортным отделом горкома Котлов, привал коммунистов делом ответить на решения партконферен-
ции, добиться успешного выполнения и перевыполнения всех показателей промышленно-финансового плана. Докладчик сумел расшевелить аудиторию. Было много горячих выступлений. Резко и искренно выступил Петр.
После собрания Котлов поблагодарил Петра за откровенное и принципиальное выступление и предложил ему написать статью в газету:
— Собрание у вас прошло по-деловому. Резко критиковали недостатки в работе. Особенно убедительно выступили вы. Но не везде так глубоко обсудят решения партконференции. Статья ваша будет очень полезна.
После недолгого размышления Петр согласился. Через несколько дней статья была напечатана в республиканской газете. В ней говорилось, как коллектив цеха борется за внедрение прогрессивной технологии и что ему в этом мешает.
Статья была замечена и многим понравилась. Но не всем. Хомячков то ли умышленно, то ли нечаянно проговорился, что сам нарком отозвался о статье Петра неодобрительно. Петра это огорчило. Он рассчитывал, что нарком поможет решить те вопросы, которые не по силам было решить директору комбината, и собирался идти к нему. А теперь стоит ли?.. Вот именно теперь просто необходимо пойти.
Петр дозвонился до приемной наркомата. Но самого наркома застать было очень трудно. Только на третий день удалось Петру услышать в трубке густой голос народного комиссара и попроситься к нему на прием.
— Почему через голову директора? — прежде всего поинтересовался народный комиссар.
— Я говорил с ним. И не один раз. Но он не может ответить на мои вопросы.
— И вы считаете, что отвечать должен я?
— Больше спросить не у кого,— ответил Петр. Дерзость какого-то начальника цеха возмутила наркома,
но и вызвала любопытство. Надо взглянуть, что за птица. Это ведь тот самый, что написал ту статью.
— Жду вас завтра в двадцать ноль-ноль.
Петр так и не сумел понять, что именно побудило наркома назначить столь неудобное время. Хотел ли он продемонстрировать чрезмерную свою занятость или же таким образом выразить свое неудовольствие, точнее сказать, свое намерение воздать дерзкому по заслуге. Если имелось в виду последнее, то надо признать, что цели своей он достиг.
Добраться из Рабочего городка к двадцати ноль-ноль в наркомат, обосновавшийся на одной из центральных улиц Приленска, было не так-то просто. Это значило преодолеть пять километров по темной пустынной дороге, пролегавшей как траншея меж высоких сугробов, преодолеть пешком, так как единственный колченогий автобусик, обслуживающий линию Рабочий городок — Центральная площадь, курсировал крайне нерегулярно, даже в малой степени не придерживаясь вывешенного расписания, и довериться ему, следуя на прием к столь высокому начальству, было бы явным безрассудством.
Петр вышел из дому с запасом времени — еще до семи часов — и предусмотрительно взял фонарь, чтобы не сбиться с пути, особенно когда будет возвращаться поздним вечером.
Он не сразу отыскал цель своего путешествия. Уж не ошиблись ли в конторе завода, когда давали ему адрес, или, может быть, сказали правильно, но он сам ослышался?.. Два или три раза прошел он мимо одноэтажного бревенчатого пятистенка, не допуская даже и мысли, что здесь может помещаться наркомат...
Случайный прохожий рассеял сомнения Петра. Да, здесь. Вход со двора, через калитку. Над высоким крылечком висела вывеска. Прохожий не обманул его.
В первой комнате за одним из многих заполнявших ее столов сидел хмурый человек в темном поношенном костюме — не то дежурный, не то вахтер.
— Мне назначен прием у наркома,— обратился к нему Петр.
Хмурый человек кивком указал на одну из дверей в противоположной стене комнаты. Петр подошел к двери и постучал. — Войдите,— ответил уже знакомый Петру густой бас.
Рослый человек в защитном костюме полувоенного покроя поднялся из-за стола навстречу Петру.
— Проходите. Садитесь,— пригласил он.
Петр подошел к столу, заваленному бумагами, поздоровался. Нарком был отменного роста, пожалуй, на голову выше Петра, и, подойдя к нему близко, поневоле приходилось смотреть на него снизу вверх.
— Я вас слушаю,— произнес нарком.
Петр, не вдаваясь в излишние подробности и в то же время достаточно обстоятельно, доложил о положении дел в кожевенном цехе комбината. Сказал прямо и настоятельно, что если не принять срочных мер и не оснастить цех прежде всего химической лабораторией, а также всеми необходимыми, соответствующими современной технологии машинами и аппара-
тами, то цех будет выпускать кожу низкого качества — плохую кожу, а стало быть, и обувь из нее тоже будет плохая.
— Однако же до сих пор как-то обходились без лаборатории, без этих... соответствующих современной технологии машин и аппаратов,— возразил нарком.
— До сих пор и кожу выпускаем плохую, и обувь тоже,— резко ответил Петр.— Я даже не упоминаю случаев полной порчи товара. Сколько их было, вам известно лучше меня. Но не знаю, известно ли вам, что такое может и повториться, притом в любую минуту.
— А вот это мне не только неизвестно, но и непонятно,— нахмурясь, произнес нарком.
— Чего ж тут непонятного?
— А то,— с нажимом сказал нарком,— что последние полгода цех работал без единого специалиста и... бог миловал, ничего не стряслось. Теперь же приехал специалист и сулит нам порчу, да еще в любую минуту!
Упрек был несправедлив и, обидев Петра, добавил ему твердости, необходимой для настоящего разговора. Он понял, точнее, почувствовал, что, начав этот разговор, на полдороге останавливаться нельзя, иначе делу пользы не будет да и сам останешься в глазах собеседника пустым болтуном. Но петушиться тоже не следовало, и Петр сумел это понять.
— Товарищ народный комиссар,— начал Петр, стараясь говорить как можно спокойнее,— вы упрекнули меня тем, что я специалист. Да, я специалист и именно поэтому пришел к вам. Товарищи, которые ведали цехом до меня, не тревожили вас. А я не имею права молчать, потому что я специалист и вижу, что положение неблагополучное, даже опасное. И я не должен утаивать это от вас...
— То есть вы обязаны переложить свою ответственность на меня?!
— Вы меня не поняли, а может быть, не захотели понять. Если случится то, что может случиться при таком состоянии цеха, первая ответственность все равно моя. Поэтому я делаю все, что могу. Я не отхожу ни на шаг от гашпиля или барабана, когда в них производится важная технологическая операция. И так как у меня нет лаборатории, я контролирую процесс дедовским способом: на вкус и на ощупь. Слава богу, я специалист, и я это тоже умею. Но технологические процессы в нашем производстве протекают круглосуточно. А я один и при всем моем старании могу недоглядеть... Это я все о лаборатории. А кроме нее еще масса вопросов, которых без вас не решить... Когда я просил у вас приема, я понимал — воз-
можны два варианта: вы или поддержите меня, или не поддержите. Если не поддержите, у меня один выход — сложить свои полномочия...
Нарком вроде бы даже обрадовался, услышав такое. Во всяком случае, усмешка его была скорее добродушной.
— Вот в чем дело, оказывается!..— И тут же лицо его окаменело.— А кто вам позволит? Вы что, ехали за десять тысяч километров в бирюльки играть?.. Впрочем, агитация тут ни к чему. Есть закон о перемещении специалистов. Вы прибыли сюда по этому закону. Это, надеюсь, вам понятно?
— Когда я шел к вам, то думал не об этом,— признался Петр.— Я надеялся, что вы все-таки поддержите меня.
По-видимому, нарком понял, что оступился, соскользнув на неверный тон.
— Какой поддержки вы ждете от меня? Я поддержу ваши заявки перед Москвой. Но реализованы они будут в лучшем случае через полгода. Не вижу, в чем могу помочь вам сейчас?
— В самом главном. Создать лабораторию.
— Каким образом?
— У геологотреста великолепная лаборатория, оборудованная по последнему слову науки и техники. Они без ущерба для себя могут поделиться и лабораторной посудой, и реактивами. Еще мы выяснили, что на химическом факультете пединститута имеется трехлетний запас реактивов. Там есть крайне нужные нам химикаты. Вот если бы вы поговорили с руководителями геологотреста и пединститута?..
— Сами-то вы пробовали разговаривать?
— Упаси бог испортить тропу. Кто станет всерьез разговаривать с каким-то начальником цеха?
— На комбинате есть директор.
— С директором, вероятно, станут разговаривать, но он... вряд ли сумеет сказать, что надо...
— Следовательно?..— усмехнулся нарком.
— Надо вам поговорить, товарищ народный комиссар. Нарком поговорил и с управляющим геологотрестом, и с ректором пединститута. И, видимо, сумел сказать то, «что надо», и его поняли правильно.
Городской комитет партии и исполком городского Совета помещались также в деревянном, правда, двухэтажном доме. В этом не было ничего странного. В ту пору весь город
был деревянный и почти весь одноэтажный. И несмотря на то что в нем были каменные здания (не то пять, не то шесть, и одно из них, воеводская канцелярия, было построено еще в XVIII веке), считалось, что каменные здания воздвигать на вечной мерзлоте нельзя, хотя правильнее было бы считать, что их просто не умели строить. Но как бы то ни было, город оставался деревянным.
По широкой двухмаршевой лестнице Петр поднялся на второй этаж и прошел в приемную. Приятная женщина с тщательно уложенными пышными русыми волосами осведомилась, кто он и к кому идет, заглянула в раскрытую тетрадь и сказала:
— Вы пришли немного раньше. Точно в назначенное время Василий Егорович вас примет.
Почти педантичная любовь к точности была одним из достоинств (или одной из слабостей?) Василия Егоровича Инчутина. Об этом знали и, когда имели дело с ним, хорошо помнили. Василий Егорович, как принято говорить, пользовался авторитетом. Следует добавить — заслуженно. Нелегкое дело быть секретарем горкома в городе, являющемся столицей республики. В столице и Верховный Совет, и Совет народных комиссаров, и комиссариаты, и прочие высокие учреждения, которые положено иметь столице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52