И вот лошади, вздрагивая боками, останавливаются совсем.
— Но-о, но-о! — орет Ээди Ээснер, отчаянно махая вожжами. Но тут нужна гибкая дубинка, чтобы плясала по бокам, деловито думает он. Только боязнь получить взбучку от Пауля сдерживает его, а то бы он давно ею обзавелся.
— Чего ты орешь! — сердится Пауль.— Сколько ты ни дери глотку, толку никакого, раз у лошадей дух вон. Ты лучше гляди, куда лошадей загнал.
Заднее колесо утонуло глубоко в глине. Лошади чуть сошли с дороги — тут и оказалась ямина, из которой Роози в прошлом году брала глину, чтобы подмазать плиту. Батрак в испуге смотрит на колесо, потонувшее в мягкой почве, и не может придумать ничего стоящего.
— Ежели ты не знаешь дела, уматывай,— злится Пауль.— Дерьмо овечье!
— Но-о, но-о! — кричит батрак на всякий случай.
— Твое «но-о» не поможет...
— Ты сам тоже гнал лошадей. Не я один виноват,— оправдывается батрак.
— Твои крики ничего не стоят... Хочешь поглядеть, как я сдвину это колесо?
Батрак обиженно смотрит на хозяина Кяо. Но вот и ему представляется случай наступить Паулю на любимую мозоль.
— Не знаю, где ты выкопаешь такого мужика, чтобы осилил... На кладбище, что ли? — насмешливо произносит он, зная, что Пауль тщеславен.
Известно ему и то, что Пауль Кяо любит бахвалиться силой. Несколько лет тому назад он поспорил в корчме на корзину пива, что поднесет свою белую лошадь на плечах к самой стойке. Сказано — сделано. Пауль вышел, распряг лошадь, поднял на плечи передние ноги лошади, вошел в двери корчмы и с грохотом положил копыта на стойку, так что у корчмаря лицо сделалось таким же белым, какою была лошадь Пауля Кяо.
— Ты что, щенок, не веришь, да? — спрашивает Пауль.
— Поверю, когда покажешь!
— Иди на гору, зови смотреть Таавета, тогда я покажу. Без публики нет смысла.
Батраку ничего другого не остается, как шлепать по глине в сторону Айасте. Мужики возятся на крыше, примеривают и режут жесть, лениво перебрасываясь словами. Жизнь идет своим чередом. Таавет выходит из амбара и шагает вслед за батраком на придорожный выгон.
— Ну, теперь публика на месте, можно начинать,— говорит Пауль и мельком оглядывает Таавета.— Глядите, чтоб лошади с маху под колеса не попали, когда я подтолкну.
Он снимает пиджак, засучивает рукава рубашки, топает ногами, ища опоры. Затем делает глубокий вдох — это, по его разумению, всегда делает и Яан Яаго, прежде чем выйти бороться с каким-нибудь турком или финном,— и хватается за спицы колес.
— Но-о, но-о!—кричит батрак, отчаянно махая вожжами.
И в самом деле — колесо поворачивается по глине в гору.
Батрак тоже поддает жару лошадям, и молотилка благополучно выезжает из глинистой ямы.
— Делай, как я, или деньги на бочку,— переводя дыхание, важничает Пауль.
Таавет завистливо молчит. Ему нечего противопоставить силе соседа.
Пауль поправляет штаны, съехавшие на бедра; ремень порвался от натуги.
— Что, понос прохватил? — насмешливо спрашивает Таавет.
— Такая машина еще ничего для стоящего мужчины,— высокомерно смеется Пауль.
— А какая же чего?
Пауль не знает какая. Такая должна быть гораздо больше и сильнее. Новые могут скоро появиться и здесь, никто на это не возражает, но сейчас их еще нет. Если машинное товарищество не обанкротится, оно может купить вместе с трактором и новую молотилку. Паровой котел больше не в моде, да и слабосилен он теперь, хлеба уродились богатые. Таавет усмехается, но ничего не говорит. Многие считают эту его усмешку заносчивой и злятся про себя. Но Пауль не замечает столь тонкие движения души, его интересуют дела гораздо более грубые, весомые.
Паровой котел без особых приключений привозит на место хозяин из Саннакене.
Толочане созваны на молотьбу в послеобеденное время. Люди в сомнении, они не знают, приходить или нет. Дождь спутал их планы, хотя внезапный ливень и не должен помешать сегодня молотьбе. Ведь в Айасте большая часть ржи свезена в ригу, и работы там хватит до вечера, если не хлынет снова дождь и ремень молотилки будет держаться на шкиве.
Не спеша собираются люди. Многие стоят перед домом и созерцают необычную картину — наполовину раскрытую крышу. Между голыми стропилами сидят на корточках, как кукушки, двое мужчин из Отепя и похлопывают по жести. Неужто в Айасте до того разбогатели, что кроют цинковой крышей старый дом? — думают иные крепкие хозяева. Такого великолепия в здешних местах никто себе еще не позволил. Земля не дает такого прибытка, другое дело в Сангасте или Рынгу, где поля ровные как стол и урожаи другие. Небось все из-за похвальбы; был бы еще дом новый, дело другое, а ставить такую крышу на эту развалюху... Те, что слышали о предстоящем аукционе, и вовсе недоуменно покачивают головой. Это ли не новое шалопутство Таавета!
Властный свисток парового котла заглушает, будто кутает в вату, все голоса.
Когда свисток смолкает, из дома доносятся звуки трубы. Хозяин разгоняет там свое вялое настроение. До чего же он странный — в самую горячую пору забавляется трубой; да пусть его делает как знает. Женщины улыбаются и говорят, что под музыку было бы куда веселее хлеб молотить. Но старый хозяин Сиргасте рассержен не на шутку. Прямо как в молитвенном доме у баптистов, с упреком думает он, сидя на раме своей телеги и внушительно покачивая бородой. Он сердит еще и потому, что Таавет, зовя его на толоку, не сказал — приходить ли с лошадью или без нее. Если здесь начнут молотить рожь, что в сарае, лошадь будет стоять без дела до вечера, жевать сено. Зачем это нужно, животина могла бы лучше отдохнуть дома, в конюшне. Во всем видит старый земледелец запущенность и непродуманность; он сердито помалкивает.
Вот и в эту осень наступила пора запускать молотилку. У Таавета пропадает охота дудеть в трубу, он усердно и со знанием дела расставляет людей на работу, отдает распоряжения и приказывает, как заправский хозяин.
Эльмар думает, поставить ли на трубу котла искроулавливатель или не ставить. Это для него важный вопрос, важнее, чем все иное. В такую сырую погоду вряд ли можно опасаться пожара, но кто знает... В газете в прошлую неделю писали о большом пожаре где-то за Тарту, причиной которого был поврежденный искроулавливатель на паровом котле. Постройки на хуторе Айасте, правда, застрахованы от огня, жестяная дощечка страхового общества «ОМА» еще при жизни старого хозяина прибита на углу дома, но в случае несчастья решетка для машиниста обеспечена. Эльмар озабоченно оглядывает трубу. Нда, такие искры могут и вправду залететь на крышу или на чердак, и — лови их! Машинист сердится на себя за небрежность: как это он забыл поставить на трубу сетку. Его даже одолевает страх, он стоит и смотрит за котлом. Он уже представляет себе, тихий и робкий мужичонка, как загорается от искры сарай, падает крыша, пылают снопы, огонь пожирает даже дощатые части молотилки. Пока он размышляет, что делать, труба, разумеется, раскалилась, теперь и вовсе не поставишь на нее проволочную сетку.
Однако ж ни в этот раз, ни позднее на Айасте не случилось во время молотьбы никакой неприятности с огнем. Нет, такие страшные дела происходят в других местах, только не здесь. Да и почему бы красному петуху начать свою дикую пляску именно во время молотьбы, если существуют длинные осенние ночи с ветром и весенние бури, когда дерево горит, как порох. Всему свое место и время. Кому этот пожар и нужен-то сейчас — люди веселы и разодеты лучше, чем обычно. И в измученном сердце хозяина при виде новины рождаются успокаивающие надежды на будущее.
Сарай заполнен пылью, соломой и гудом. Даже нерасторопный, равнодушный батрак будто оживает. Серая кепка с порванной пуговицей глубоко надвинута на голову, рукава рубашки закатаны; он подымает солому на вилы. Эта работа у него спорится. Может быть, ему и оставаться бы на этой работе на весь его век, — ведь это он знает назубок; впрочем, сам труд не доставляет ему удовольствия: гни спину на чужого дядю. Легко понять причину сегодняшнего усердия батрака. Коренастая деваха сгребает полову. Она не зла на работу и берет в руки грабли только тогда, когда молотилка того гляди захлебнется и больше медлить нельзя.
Нрав у девушки задумчивый, медлительный, но на лицо она неплоха — создатель над ним потрудился с усердием Батрак возбужден, его невзрачные глаза поблескивают чувственно, когда ему случается взглянуть в сторону девушки. Ээди сильный и здоровый парень, и Эрос не дает ему покоя, да будет это сказано. Кровь шумит в его молодом, сильном теле водопадом, и осуждать здесь нечего. Нечаянный взгляд рождает в нем любовь, случайную, как многое, что происходит между людьми. Лишь бы хозяин Кяо, со своей бычьей силой, не швырял в молотилку слишком много снопов, дал перевести дух. Пауль работает со злым упоением, с задором, будто кто-нибудь еще не верит, что ему под силу тяжелый, серьезный труд. Батрак ругает его мысленно, он-то не позволяет себе этакое хвастовство силой. Работа не доставляет ему никакой радости даже теперь, в молодые годы, ибо за нею всегда стоит принуждение. Только близость девушки заставляет его как сам.
Со шкива соскакивает ремень. Батрак оставляет вилы у кучи, подкрадывается к Майму, сгребающей полову, и обхватывает ее. Особой ловкости при этом Ээди не выказывает, первым делом неуклюже повалить визжащую девку в солому, пощекотать и пощупать ее. Девушка бросает ему в лицо пригоршню половы. Батрак вытирает свое потное оцарапанное лицо, выплевывает полову и снова налетает на Майму, так что зеленое ситцевое платье ее трещит под мышками. Деревенские девахи не особенно жалуют Ээди, у него грубые руки, озорничая, он не чувствует разницы между шуткой и серьезным и делает больно. Девушка барахтается и визжит пронзительным голосом, на сонном лице ее злость. В сумеречном сарае поднимается такая пыль, что барахтающихся в соломе не видно. Полова свербит под одеждой, обоим жарко, руки-ноги разбросаны, парень и девушка тяжело дышат.
— Целуй, чего ты зря ломаешься, — подсказывает батрачка с хутора Сиргасте, чинная старая дева.
Сама она мужчин не терпит, награждает каждого, кто пытается ее погладить, беспощадными царапинами, но другим умеет давать советы прекрасно. Возможно, поэтому ее и зовут Маали-кошка. Она съезжает с кучи соломы, чтобы попить из колодца, пока молотилка стоит.
Майму отбилась от Ээди и в свою очередь вдавила парня в солому; она торжествует победу и Держит колено на груди батрака. Ээди пыхтит, лицо его красное. Ему стыдно, что девчонка оказалась сильнее, чем он думал.
— Ты, Майму, не делай больно красивому парню. Мужчины народ нежный, — говорит Маали, уходя.
Девушка только смеется и дергает батрака за уши; злость ее прошла. Ээди хватает девушку за руки и делает резкое движение. Майму слетает с его груди, парень садится и целует ее в пыльные губы — хорошо ли, плохо, как только может. Майму вырывается и оглядывается. К счастью, никто не видел. И тут тоже важно общественное мнение.
— Вот я и испробовал, как советовала Маали, — балагурит парень.
— Ах ты бессовестный!— смеется Майму.
Ээди решает приступить к делу.
— Не закрывай чердак на крючок вечером.
— А что тебе за дело на чужом чердаке?
— Так просто,— говорит парень.
— Что так просто? — улыбаясь, спрашивает Майму.
— Так просто, если...— бормочет Ээди.
Девушка решает помочь парню, ему, видно, понадобится еще четверть часа, прежде чем он набредет на главное. К тому же скоро снова начнется молотьба.
— Я не сплю на сеновале,— просто говорит она.— По ночам уже холодно.
— Тогда не запирайся в амбаре.
Девушка вскользь бросает взгляд на парня.
— А я сплю в задней комнате. С отцом и матерью, как яичко в гнездышке.
— Что же мне делать?— беспомощно никнет батрак.
— Чего же ты хочешь делать, если не знаешь?
— Твой отец разобьет мне голову топором, если поймает,— говорит Ээди.
— Будь ловок, не попадайся, — наставляет девушка парня.
— Да?
— Что ты за мужчина, если всего боишься, как заяц.
Такое обвинение конечно же не по душе парню. Лицо его
снова становится неподвижным и мрачным. Девушка замечает, как подействовали ее слова на Ээди, и лукаво улыбается. Она вдруг начинает жалеть, что обидела славного парня, и, как бы невзначай, нежно гладит его по руке.
— Я приду к тебе сегодня же,— говорит Ээди, посмотрев на Майму мягким взглядом.
— Ладно. Я привяжу собаку в риге,— тихо и без усмешки говорит девушка.— Приходи под окно, что в огород выходит. Ты у нас бывал, должен знать, где оно.
Батрак кивает. Девушка берет его сильную мозолистую руку, разглядывает ее и затем тычет растопыренными пальцами в солому.
— Как вилы,— нежно говорит она.
Ремень, как видно, снова надет на шкив. Во дворе кричит Таавет:
— Батрак! Эгей, батрак!
— Хозяин, как маленький ребенок, не может без тебя и шагу шагнуть,— сердито произносит Майму.
Ээди молча встает и спешит к хозяину.
Хитрый Таавет тем временем предпринял кое-что. Пока натягивал ремень, он похвалил Пауля Кяо за его умение держать в порядке свой амбар.
Кто не знает, что Пауль готов за похвалу очертя голову лезть хотя бы в адский котел. Растроганный, он обещает при
вести в порядок и закрома на Айасте. Лучше поздно, чем никогда, говорит Пауль, многозначительно глядя в глаза соседу. Таавет радуется про себя, он на сей раз взял верх.
— Ээди, ступай подавать снопы в молотилку, в хорошем расположении духа говорит он батраку.
— А кто солому укладывать будет?— медля, спрашивает батрак.
— Я пошлю двух женщин. Потом, когда Пауль вернется пойдешь сам.
Батрак неохотно лезет подавать в молотилку
Какой-то пожилой человек выезжает на велосипеде марки «Хускварна» из леса Варсаметса, он едет медленно, спокойно, степенно, как будто каждый нажим на педаль доставляет ему непередаваемое наслаждение. Его широкие болтающиеся штанины защемлены поблескивающими на солнце зажимами, под велосипедной рамой висит потертый, неопределенного цвета портфель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22