Возможно, вам удастся убедить ее...
— Послушайте, Йеясу. Я сам могу вернуться в... Бейкоку! Я все еще не уверен, что захочу жить жизнью космического самурая. Я здесь все еще гость, понимаешь?
Хасегава шумно вздохнул, покраснел и поклонился.
— Как дедушка пожелает. Пожалуйста, пройдемте.
Старая женщина сидела на свежих соломенных циновках, обложенная со всех сторон подушками. Несколько женщин помоложе окружали ее. Йеясу подошел к ней и поклонился.
— Коничи ва, ока-сан. Женщина не отреагировала.
Йеясу коснулся ее, затем взял за руку и легонько потряс.
— Ока-сан. Ока-сан.
Старая женщина подняла голову и посмотрела на Йеясу. Стоя позади внука, Дэниел внимательно всматривался в морщинистое, с туго натянутой на скулах кожей лицо старухи. Похоже, у нее совсем не осталось зубов. Глаза казались мутными, а волосы редкими седыми прядями спадали на лицо. На ней было богато расшитое кимоно, свободно болтающееся на ее немощном теле.
Она что-то пробормотала. Дэниел не смог разобрать ни слова.
Йеясу заговорил со старухой по-японски и показал на Дэниела. Она проследила за жестом сына, и в ее затуманенных глазах зажегся свет. Она сделала попытку встать.
Тотчас же служанки подхватили ее под локти и помогли подняться. Она попыталась сделать несколько шагов по направлению к Дэниелу. Он сам подошел ближе.
— Элизабет?
Ее губы дрогнули. Она пробормотала несколько слов на смеси английского и японского, которые Дэниел не понял, и положила ладони ему на грудь. Он посмотрел на худые, почти прозрачные руки, казавшиеся невесомыми.
— Папа?
Он опять произнес ее имя. Она вглядывалась в лицо Дэниела, и глаза ее увлажнились.
— Папа. Мама, — она помолчала. — Мама сказала, что ты был ранен. Тебе стало лучше. Мама сказала, что ты придешь, но не к обеду. И не вечером. Мы ждали. Роберт и я ждали. Роберт сказал: «Элизабет, папа обязательно вернется».
— Папа вернулся.
Она подняла голову и заглянула ему в глаза. Счастливая детская улыбка заиграла в уголках ее беззубого рта.
— Папа вернулся, — повторила она. — Вернулся, вернулся. Теперь мама приготовит обед. Роберт, папа вернулся.
Дэниел посмотрел поверх своей дочери на внука.
Хасегава махнул рукой, и служанки бережно подхватили старую женщину и усадили на подушки. Она сидела, счастливо улыбаясь Дэниелу и беспрерывно повторяя слово «папа». Тоненькая струйка слюны стекала из уголка ее рта. Она, казалось, не замечала этого, но одна из служанок осторожно вытерла ей рот платком.
Старая женщина слегка раскачивалась и не отрывала восхищенного взгляда от отца.
Йеясу заговорил со служанками по-японски. Они понимающе кивнули и поклонились. Йеясу сказал несколько слов матери по-английски, коснулся ее руки и вывел Дэниела из комнаты.
В покоях Йеясу двое мужчин уселись на чистые татами. Женщина принесла кувшин с сакэ и установила его на миниатюрную жаровню с древесным углем. Рядом с жаровней она поставила две чашки.
— Мой дедушка хочет сакэ? — спросил Йеясу.
Дэниел с сожалением покачал головой.
— Боюсь, я больше не пью и не ем. В эту штуку вмонтирован источник энергии, — Дэн ткнул пальцем себе в грудь. — Кимура объяснял мне, что они создали специальную медлен-
но делящуюся смесь радиоактивных элементов, способную самовоспроизводиться. Несколько элементов с коротким периодом полураспада и несколько — с длинным. Этого мне хватит до конца жизни.
Он засмеялся.
Хасегава вопросительно взглянул на него.
— Но ведь вы можете прожить много лет. Дэн кивнул.
— Если мне будет позволено спросить, — продолжил Хасегава, — вы имеете представление, как долго вы проживете? С телом ожившей ханива...
— Чего?
— Статуи.
— Угу.
— Ваше сердце — ротационный насос, желудок — ядерный реактор. Ваши руки и ноги — удивительные механизмы, и, как всякие механизмы, их можно заменить новыми, если они износятся или сломаются. Ведь так?
Дэн потер подбородок.
— Я никогда не обсуждал этот вопрос с Ройс и Кимурой. Но, думаю, вы правы.
— Так сколько же вы проживете? Сто лет? Тысячу?
Йеясу наполнил сакэ одну из чашек и поднял ее.
— Если дедушка не возражает... Дэниел безразлично кивнул.
— Долгой вам жизни и отличного здоровья, уважаемый старейшина, — произнес Йеясу с оттенком иронии.
Он отхлебнул горячее сакэ-и поставил чашку рядом с кувшином.
Дэниел попытался изобразить глубоки вдох. Он мог сжать губы и воспроизвести звук.
— Есть еще одна вещь, которую нужно узнать у врачей. Говорят, что клетки мозга изнашиваются, умирают и больше не восстанавливаются.
Хасегава вновь наполнил свою чашку, внимательно наблюдая за Дэниелом.
— Но у нас их такое количество — миллиарды и триллионы, — Дэниел кончиком пальца постучал себе по виску, — что при обычной скорости их отмирания, если, конечно не случится ничего, вроде травмы, можно не волноваться, что эти клетки закончатся, и вы превратитесь в идиота. Думаю, их хватит и на сто, и на пятьсот лет.
Он покачал головой.
— Но я не знаю, сколько проживу. Это, действительно, вопрос. Может быть, они продолжат по частям извлекать мой мозг и выкидывать на помойку, — он горько усмехнулся, — заменяя его электроникой, пока я полностью не превращусь в машину. И тогда вообще не о чем будет беспокоиться.
Хасегава усмехнулся.
— А как определить момент превращения человека в машину? Или — прошу прощения, дедушка, — в вещь?
Дэниел опять покачал головой и смущенно развел руками.
— А сейчас я человек? Или вещь? Йеясу наклонил голову и молча ждал.
— Думаю, что я все же человек, поскольку чувствую себя им. Я обладаю сознанием. Не знаю... — он пожал плечами.
— Когито эрго сум.
— Это старинная японская пословица? Йеясу покраснел.
— Я не хотел обидеть вас, дедушка.
— Нет, нет. Просто я становлюсь слишком чувствительным. У меня никогда не возникало мысли, что... — он пристально посмотрел в глаза Йеясу. — Давно она в таком состоянии?
— Вы имеете в виду мою мать?
— Конечно.
— Она хочет вернуться на Землю, в Бейкоку, и снова жить в Сан-Франциско.
— Она хочет? Откуда вы знаете? Она ведь... — он не договорил.
— Иногда она сознает, где находится. Когда я привез Яками на Хоккайдо, ее состояние было гораздо лучше. Тогда... это моя вина, дедушка.
. Он низко опустил голову. Дэниел ждал.
— Она тогда заводила речь о сеппуку. Поэтому мне нелегко обсуждать ваш возраст, дедушка. Она хотела умереть от своей руки, пока у нее еще сохранились силы.
Долгое время они молчали. Дэниел смотрел, как Йеясу опять наполнил сакэ свою чашку, поднял ее и принялся рассматривать прозрачное сверкающее содержимое. Затем Хасегава вылил горячее сакэ обратно в кувшин и поставил чашку на место.
— Я проявил слабость, дедушка, я уговорил ее не расставаться с жизнью. Конечно, я хо-
тел, чтобы моя мать осталась со мной, А присутствие здесь леди Хасегава придало бы вели чие нашему дому. Но я оказался не прав, своем эгоизме я удерживал ее до тех пор, пока она стала неспособной принять самостоятельное решение и совершить ритуальный обряд. Это моя вина. Вы сами все видели.
— Как вы здесь определяете время? — спросил Дэниел.
Йеясу удивленно посмотрел на него.
— Когда зайдет солнце?
— Уже скоро. Дэниел поднялся.
— Прошу прощения, Йеясу. Я хотел бы пойти к себе в комнату.
— Конечно, дедушка, — Хасегава вскочил на ноги и поклонился. — Я не предполагал, что усталость...
— Нет, все в порядке, — ответил Дэниел, посмотрев на свои руки. — Я сам приятно удивлен — похоже, мое новое тело никогда не устанет.
— Разумеется, дедушка.
— Вовсе не «разумеется». Я не устал. По крайней мере, физически. Эти механизмы могут еще работать и работать. Они надежны и сильны. Мне иногда только нужно будет заходить в мастерскую для точной регулировки. Вроде старого автомобиля. Ха! Но здесь.. — Дэниел коснулся рукой лба.
— Накапливается усталость?
— Нет, — покачал головой Дэниел.
— Тогда...
— Что-то такое, о чем я никогда раньше не
слышал. Ройс встроила в мой мозг своего блок лечения сном.
— О-о, — выдохнул Иеясу и кивнул.
— Забавно, но можно провести аналогию с программированием. Если программа начинает давать сбои, то необходимо прервать ее выполнение, чтобы исправить ошибки. Уф! — он потряс головой. — Нет, не так. Когда вы проверяете новую программу...
Йеясу кивнул.
— Конечно, в ней могут быть ошибки, и они выявятся после запуска, особенно, если вы не пользуетесь стандартными процедурами.
Дэниел заметил странное выражение в глазах Йеясу. Точно такое же выражение он видел восемьдесят лет назад, когда программисты пытались рассказать о своей работе неспециалисту.
Он сымитировал вздох и извинился.
Через несколько минут Дэниел растянулся на традиционной японской кровати между двумя мягкими стегаными одеялами, постеленными на свежее татами. Его комната была удобной, красивой, хотя и просто обставленной.
Он положил голову на вышитую подушку и закрыл глаза.
Он знал, что не сможет отключить органы чувств и погрузиться в пустоту, где будет бодрствовать только мысль. Кроме того, он знал, что это не принесет ему покоя и отдыха. Этот путь вел к галлюцинациям и отчаянию.
Прежде чем покинуть Медицинский Остров, он попросил Кимуру встроить в его тело электронный таймер — устройство, которое не только отмеряло время, но и задавало для ос тавшейся у него части нервной системы определенный ритм, заменяя отсутствующее сердцебиение и дыхание и заставляя его чувствовать себя частью физического мира, как будто бы ничего не изменилось с тех прр, как сломавшийся кран раздавил его одетое в скафандр тело.
Сейчас Дэниел прислушивался к своим внутренним часам. Он имел возможность управлять своими ощущениями и слышэдъ не металлическое тиканье, а глубокие размеренные толчки, подобно биению сердца матери, каким его ощущает еще не родившийся ребенок.
Его тело было укрыто легким теплым одеялом. Сквозь удары своих внутренних часов он расслышал тихий звук раздвигающейся ширмы, легкое дыхание, негромкие шлепки сабо о татами, а затем опять звук сдвигающейся ширмы.
Дэниел слегка повернул голову и открыл глаза; в темноте он различил контуры приближающейся к его кровати стройной фигуры в богатой одежде. Женщина опустилась на колени рядом с ним.
— Китаяма-сан. Он сел.
— В чем дело?
— Господин Хасегава послал меня, потому что я говорю по-английски. Немногие на Хоккайдо знают иностранные языки.
Дэниел усмехнулся.
— Меня зовут Кодаи-но-кими.
— А зачем господин Хасегава послал вас ко мне?
Она отвернулась. Дэниел не мог сказать, было это смущением или кокетством.
— Лорд Хасегава подумал, что лорду Кита-яме будет одиноко ночью. Дань гостеприимства по отношению к старейшине.
Дэниел моргнул. Кодаи-но-кими была стройной, изящной, черноволосой женщиной. На этом ее сходство с Мари-Элейн заканчивалось, но, тем не менее, он смутился. По обычным меркам он уже несколько десятилетий был вдовцом, но ему казалось, что он виделся с женой всего несколько месяцев назад.
Он должен вернуться в Сан-Франциско, пройти по улицам, где он гулял несколько месяцев — или десятилетий — назад. Он должен увидеть свой дом, посетить могилы жены и сына, примириться со случившимся.
Дэниел вдруг осознал, что почти ничего не знает о состоянии дел на Земле. С момента своего пробуждения он был занят только собой. Но мир не стоял на месте все эти восемьдесят лет, пока он пребывал в замороженном состоянии.
Что сейчас происходит на Земле? Сохранился ли его дом, или он вернется в Сан-Франциско и окажется в совершенно незнакомом месте? Он был новым Рипом ван Винклем, только его сон длился в четыре раза дольше!
Он взглянул вниз. Кодаи-но-кими коснулась его. Ее легкие ладони двигались с робкой грацией и легкостью двух голубей.
Он отвернул лежавшее поверх него одеяло и подвинулся, приглашая ее лечь рядом с ним.
— Вы прекрасны, — сказал он. — Я надеюсь, что...
Она повернулась и вопросительно поем рела на него.
— Я надеюсь, что это вас... не унижает. Женщина улыбнулась.
— Нам рассказывали, что в древней Японии мастерство гейши считалось настоящим искусством и достижения в нем высоко ценились. Если бы мой хозяин господин Хасегава не питал ко мне большого уважения, он никогда бы не унизил своего деда, посылая меня сюда.
На мгновение он забыл все свои страхи и погладил ее по волосам. В отличие от остальных женщин в доме внука, носивших сложные прически, волосы Кодаи-но-кими были распущены. Они обрамляли ее лицо и касались плеч, блестящие, черные, отражающие слабый свет, откуда-то проникавший в комнату.
Под пальцами Дэниела ее волосы казались мягкими и живыми.
Легкие руки Кодаи-но-кими распахнули кимоно Дэниела, и она прижалась щекой к его груди. Он подумал о том, каким она ощущает его искусственное тело, считает ли она фальшивую плоть и скрывающиеся под ней механизмы телом настоящего мужчины или понимает, что это всего лишь обманчивая видимость.
В то же самое время он чувствовал на своей коже ее дыхание, теплое и влажное. Врачи снабдили его великолепной копией человеческого тела. На груди даже были вьющиеся волосы, такие же редкие, как и на его настоящем теле. У поверхности кожи располагались датчики, позволявшие ему испытывать такие же — по крайней мере, очень похожие — ощущения, как если бы дыхание Кодаи-но-кими действительно шевелило волосы на его груди.
Его рука скользнула к ней под кимоно. Она не протестовала, а наоборот, даже слегка повернулась, чтобы ему было удобнее.
Он удивился, коснувшись ее спины. Кожа женщины была теплой, мягкой и шелковистой. Почему это удивило его? Он не испытал новых чувств, каких не знал раньше. У него не было причин думать, что женщины изменились за эти восемьдесят лет. Ощущение трепещущего под его ладонью тела Кодаи-но-кими отличалось от его воспоминаний о теле Мари-Элейн так, как отличается кожа двух молодых стройных женщин. Не более того.
Дэниел коснулся рукой лица Кодаи-но-кими, легко провел пальцами по ее лбу, закрытым глазам, носу, теплым и влажным губам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37