Не это ли источник экономии денег? Вот из этих сэкономленных денег мы и создадим поощрительный фонд. Нет такой графы, говорите вы. Согласен. Но что нам мешает ввести такую графу, обратившись с предложением в финансовые органы? Люди сегодня работают по-новому. Ударный труд стал нормой нашей жизни. Вот перед вами вчерашний мальчик, а ныне стахановец, автор прекрасной и нужной всем нам инициативы...— Парторг взглянул на Учу Шамугия.— А сам Стаханов? Кто мог раньше даже подумать, что в нашей работе есть такие огромные резервы. Но вот рабочий человек открыл это, и по всей стране у него появились тысячи последователей. По-новому, по-стахановски надо относиться к каждому делу. Сейчас на повестке дня вопрос качества, и это закономерно. Здесь тоже таятся неисчерпаемые резервы. Так вскроем их и будем поощрять каждого, кто станет работать добротно и без брака.
— Отлично сказано! — горячо захлопал Васо Брегвадзе. За ним последовали и другие.
г— Товарищи, как я понимаю, большинство одобряет предложение Васо Брегвадзе и Кочойа Коршиа. Если даже кто и воздержался — не в этом суть дела. Как вы считаете, товарищ Харитон, сможем мы направить часть сэкономленных средств на поощрение качества работы?
— Я думаю, что сможем. Во всяком случае, я сделаю все от меня зависящее.
— Вот и отлично. Товарищи, мне кажется, что вопрос этот затрагивает не только работу драгеров, но и всех других работников стройки. Наше решение мы должны распространить и на дорожников, и на корчевщиков леса, и на тренажеров, на всех строителей канала,— подвел итог совещания главный инженер.
На дворе стояла первая половина февраля, а окна уже были распахнуты настежь. Жарко было не только в комнате Спиридона Гуния, но и на улице. Февральская жара в этих местах иногда не уступает июльской, и переносить ее гораздо тяжелей. Горячий воздух насыщается влагой, и дышать становится невмоготу. Однако участники совещания были в таком приподнятом настроении, что ничего не замечали.
Тариэл Карда и Важа Джапаридзе, сопровождаемые Васо Брегвадзе, проверяли работу по всей трассе канала. Вот уже десять дней ездили они от истоков и до Коратско-Кулевского массива. Хотя на это последнем отрезке трасса и была получше, но тем не менее технически он считался наиболее сложным. Работу экскаваторов тормозило то обстоятельство, что, за исключением «Комсомольца», не было запасных частей ни к «Пристману», ни к «Коппелю», ни к «Любеку», ни к «Менике». Машины часто выходили из строя, и поврежденные детали и узлы приходилось возить в ремонт на Потийский механический завод.
. — Знаешь, Тариэл,—обратился к начальнику управления Васо Брегвадзе, перед тем как подойти к «Комсомольцу» Учи Шамугия.— В среднем за день экскаватор продвигается вперед метров на восемь — десять. А вот Уча и Антон роют по десять — двенадцать метров за смену. Теперь посчитай, сколько они роют за четыре смены?
— Допустим. Ну и что? — спросил Тариэл Карда, чувствуя, что у Васо, как это часто бывало, родилась какая-то новая идея.
— Мы запланировали окончание работы на этом массиве на конец года, так?
— Верно,— с улыбкой поглядел на Васо начальник управления. Он догадался, что хочет сказать старый инженер.
— Почему бы нам не передвинуть срок завершения работ к Октябрьским праздникам? Я тут все рассчитал, и получается, что с прокладкой канала до Кулеви мы вполне укладываемся в этот срок.
— При таких темпах это конечно же не исключено. Поглядим, как дальше пойдет работа у драгеров,— задумчиво произнес Важа Джапаридзе, внимательно выслушав соображения Васо.— Однако я не думаю, что надо менять сроки завершения строительства.
— Почему?
— В ударном темпе можно закончить прокладку главного канала. Но как быть с водосборниками, коллекторами, дренажными каналами?
— Перебросим на эти работы «Комсомолец»,— возразил Васо Брегвадзе.— При таких темпах работы на главном канале вполне достаточно двенадцати экскаваторов.
— Согласен. А что ты скажешь относительно корчевки леса, прокладки дорог, наводки мостов? Ведь не исчерпывается же все главным каналом даже на Коратско-Кулевском массиве?
— Конечно же нет,— отозвался старый инженер. Глаза у него по-юношески блестели.— Может, мы и впрямь не все успеем сделать, но что касается корчевки леса и расчистки трассы, тут я ручаюсь.
— В этом и я не сомневаюсь,— поддержал Васо главный инженер.— Кроме того, я уверен, мы успеем и дороги проложить, правда без покрытия.
— Наводку мостов мы завершим во втором квартале следующего года,— горячо продолжал Васо и, чтобы окончательно убедить начальника управления, быстро закончил: — Но самое главное все-таки каналы и расчистка лесов.
На всем Коратско-Кулевском массиве и на землях, раскинувшихся между Риони и Хобисцкали, стройка, да и сама жизнь наполнились новым содержанием.
Даже природа и та, казалось, смилостивилась над людьми. Вместо обычных в эту пору дождей стояла сухая солнечная погода.
Ни рабочие, ни технический персонал не желали придерживаться нормированного рабочего дня. Все просыпались на заре и, наскоро перекусив, спешили на свои рабочие места. Возвращались поздним вечером и, поужинав, ложились спать, чтобы собраться с силами к новому рабочему дню. Воодушевление и нетерпение вдруг овладело всеми. День окончания строительства Коратско-Кулевского массива вот-вот должен
был постучаться в дверь, и каждый старался по возможности приблизить этот день.
— Как вы думаете, настанет конец нашим трудам? — этим вопросом обычно начинал каждый свой ночной разговор последний из рода погонщиков скота семидесятилетний Бурда Кварацхелиа.— Пять лет я здесь работаю и этот английский «Пристман» на своей спине таскаю.— Бурда Кварацхелиа обслуживал экскаватор Никиты Ляшко: подкладывал доски под гусеницы, заливал в двигатель горючее и масло.— На доску пуд грязи налипает, а я ее десять раз на дню с места на место перекладываю, душа из меня вон. Вы думаете, для того Бурда надрывается, чтобы эти кислые лимоны да апельсины разводить? Как бы не так. Лимоны тому нужны, кто чаем забавляется. А нам земля для скотины нужна. В этих лесах Кварацхелиа отродясь скот зимой пасли. Нет ничего лучше этих мест для буйволов и коров. Даже когда здесь турок хозяйничал, мы все едино сюда с гор спускались. Ох, и боялись турки местных лесов, носа, бывало, годами сюда не кажут. Здешняя травка молоком налита. На всей земле не сыскать лучших пастбищ. Тут не лимоны сажать надо, а скот разводить, чтобы молочные реки с морем сливались. Вот так. Не стало скота в Одиши, весь вчистую свели. Вот и надо нам мяса нагулять и молока надоить. Наши предки без лимонов да мандаринов обходились. А ты попробуй без мяса да молока силу набрать. А ведь ее еще и сохранить надо. Вот так-то...— Бессонница одолевала старого Кварацхелиа, только в разговоре и отводил он беспокойную свою душу. Все слушатели давно уже храпели, а старик все говорил и говорил без умолку.
— С кем это ты язык всю ночь чешешь, Бурда? — спрашивал его разбуженный среди ночи сосед.
— Душу отвожу, сон ко мне нейдет. Все своего дня дожидаюсь. Часы считаю, минуты тороплю. Сделает мой «Пристман» шаг, а я тут же крестным знамением себя осеняю: ближе тот день на шаг, а сделался. Меня четырнадцать детей да внуков дома дожидаются. Поди накорми эту ораву, если село наше на такой круче стоит — веревкой к дереву привязаться надо, чтобы поле свое обработать. Вот построят здесь фермы, все четырнадцать душ туда работать пойдут — все до единого погонщиками станут, так у нас, у Кварацхелиа, на роду написано. Бывало, когда мы стадо с гор в долину гоним, кажется, что это горы с места сошли. А ты еще спрашиваешь, почему, мол, не сплю.
Всю ночь не мог сомкнуть глаз Бурда Кварацхелиа, а под
утро, бывало, так заснет, что потом и не добудишься, хоть с топчана сбрасывай...
Корчевщики леса возвращались в бараки большой группой. Шли они неторопливо, вразвалку по только что расчищенной их же руками дороге.
— Сказывают, комиссия из Тбилиси приехала,— сообщил пожилой крестьянин с киркой на плече.
— Что еще за комиссия? — спросил Джаджу Джгеренайа, поигрывая топором.
— Землю, говорят, распределять будут,— с деланным равнодушием ответил Сардион Сартания.
— Чего же ты молчал до сих пор? Неужели распределяют? — с недоверием и надеждой спросил Бурда Кварацхелиа.
— Что, скажешь, время еще не настало? — удивился Джаджу. — Сколько лет мы дня этого дожидаемся, вот и дождались наконец. Уже вроде бы нарезали землю для колхозов и совхозов в Саджиджао, Корати, Набаде, Сабажо, Квалони и Чал ад иди.
— Ты, милый, не слышал, случаем, для каких колхозов и совхозов?
— Как это для каких? Для цитрусовых, конечно.
— А как насчет животноводческих!
— Чего не знаю, того не знаю, ей-богу, не слышал.
— Как это не слышал? Первым делом скотоводство и должно быть на этих землях.
— Не слышал, тебе говорят, чего пристал?
— Оглох, наверное, с того и не слышал,— сказал встревоженный Бурда.
— Был бы я твоих лет, видимо, уже оглох бы. Только мне еще два десятка до тебя шагать, ей-богу.
— Погорячился я, милый, извини. Сердце у меня не на месте, с того и горячусь.
— Что я тебе такого сказал? — удивился Джаджу Джгеренайа.
— Не ты ли сказал, что только под цитрусовые плантации и нарезали землю?
— Зря кипятишься, и животноводов, верно, не забудут.
— Как это «верно»? — взорвался Бурда.— Без всяких «верно», в первую голову нам и должны нарезать.
— Может, ты и прав, но со мной этого пока не согласовали. Я уж тебе удружу, будь спокоен.
— Ты все зубы скалишь, а мне не до шуток, душа в пятки ушла.
...Цисана и Ция осторожно выносили из теплицы саженцы лимонов и апельсинов и аккуратно пересаживали в борозды.
На девушках были ситцевые платьица с короткими рукавами, головы повязаны пестрыми косынками. Загорелые, крепкие, веселые, они щебетали без умолку.
Ни на минуту не прекращая разговора, они то и дело сновали из теплицы к бороздам и обратно.
— Стоило им в вагончики переселиться, они тут же и позабыли про нас,— поправляя рукой прядку волос, выбившуюся из-под косынки, укоризненно говорила Ция.
— Что поделаешь, Ция! Не гулять же они в эти вагончики переселились. Ради нас они торопятся, ради нас боятся время потерять. С тех пор как они туда перешли, экскаватор, говорят, ни минуты не простаивал.
Увлеченные разговором девушки и не заметили, что поблизости от них остановились председатель колхоза «Солнце Одиши» Эстате Парцвания и его шофер Чичико Читана. Они крадучись подобрались вплотную к подругам. Девушки завизжали с перепугу и радости и бросились к ним, оправляя на бегу платья.
— Здравия желаю,— поздоровался с ними Эстате.
— Дядюшка Эстате,— обняла его Ция. Потом она подбежала к Чичико.— Ой, Чичи, какой же ты высоченный, никак подрос еще, да? — встала на цыпочки Ция, чтобы чмокнуть шофера в щеку.
— Роста мне и так хватало. А вот здесь прибавилось, это уж точно,— постучал он пальцем по лбу, потом наклонился и поцеловал Цию.— Ну что, и на этот раз ты нас без саженцев отпустишь?
— Да, Чичи, ничего тут не попишешь! — сказала Ция.
— Да что это такое?! Ваш директор нам обещал...
— Обещать-то обещал, но сейчас такое положение создалось...
— Что еще за положение? — недовольно спросил председатель.
— Мы должны в первую очередь удовлетворить другие колхозы и совхозы.
— Я же всегда в первую очередь и приходил, девочка, что же изменилось теперь?
— Нельзя, дядя Эстате, честное слово, нельзя. Нет у нас другого выхода.
— Интересно, кого же это вы предпочли, разрешите полюбопытствовать?
— Всех сразу и не сочтешь! «Новый фазис», «Золотое руно», колхоз...
— Что, что? Да таких хозяйств в природе не существует,— перебил Цию председатель.
— Не было, так будут, дядюшка Эстате,— ответила Ция.— Этим и другим хозяйствам уже выделили землю.
— Какую это землю, где ты здесь землю увидела? Еще главный канал не проложили, болота еще не осушили, а уже землю делить вздумали?
— Вы что же, не слышали, мы ведь к Октябрьским главный канал сдаем...
— Твоими устами да мед бы пить, дочка. Неужели это правда? Тогда и впрямь стоит земли раздавать, пришло время. Даже не верится, что исчезнут с лица земли эти треклятые болота. Вы только слово свое сдержите, а я сам для вас саженцы привезу из Абхазии.
— Нет, дядюшка Эстате,— сказала Ция.— На этой земле лишь наши саженцы и будут расти. Вы только посмотрите, какая в них сила, какая стать. Здесь и вправду земля золотая.
— Это, конечно, здорово, что ты для всех саженцы готовишь, а вот когда ты нас на свадьбу пригласишь? — спросил Чичико.
— Мы к свадьбе давно уже готовы... И я, и Цисана.
— Кто такая Цисана? — спросил Чичико, украдкой разглядывая Циину подружку.
— Та самая, от которой ты глаз отвести не можешь, Чичи.
— А жених у нее есть? — быстро спросил Чичико.— Коли нет, я-то здесь на что? Чичико Читана меня зовут.
— Не трудись понапрасну, Чичи. Есть у нее жених, да еще какой.
— Откуда он?
— Из Белоруссии. Белорус он.
— Кто? Кто?
— Белорус, тебе говорят. Антон Бачило!
— Ничего не понимаю. Здесь ребята перевелись, что ли? Зачем в такую даль ездить? — огорчился Чичико.
— Я к нему не ездила. Он сам сюда приехал,— ответила Цисана.
— Как это он тебя за тридевять земель разглядел?
— Разглядел, как видишь, Чичи,— засмеялась Ция.
— Что же, мы тут ослепли? В двух шагах такую девушку не разглядели!
— Замолчи ты, ради бога! — рассердился Эстате,— Пусть даже бревно в глаз тебе попадет, ты и то не заметишь.
— Я-то вижу девушек, и еще как вижу. Только вот они меня не замечают,— с горечью проговорил Чичико,— но такой девушки я, честное слово, никогда не видел.
— Тебе бы только языком молоть, болтун ты эдакий! — снова рассердился Эстате.
— Как мои старики поживают, дядюшка Эстате?
— Все в порядке вроде бы. Живут себе, поживают, добра наживают. Только вот сильно без тебя скучают. Какой ты дом, дочка, бросила, какую землю на эти болота сменяла!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51