А вот уже и полдень наступил. Вдали показался грузовик, которого с таким нетерпением ждал Уча.
Ция стояла в кузове грузовика, уцепившись обеими руками за верх кабины, и напряженно смотрела по сторонам.
«Меня ищет», — обрадовался Уча и чуть ли не бегом бросился за машиной.
Шофер резко затормозил перед зданием управления. Он, видно, щеголял своей лихостью перед городскими, мол, и мы не лыком шиты.
Ция, не удержавшись, упала грудью на кабину.
«Черт-те что, малахольный какой-то, так ведь она и разбиться могла»,— разгневался Уча и едва сдержался, чтобы не наброситься на шофера.
— Чичико, Чичико, никак ты не уймешься,— рассердилась на шофера Ция.
Чичико с виноватым видом высунул Голову из кабины и посмотрел на Цию.
— В городе знаешь как за такие штучки наказывают?
— Уши надо тебе пообрывать, сукиному сыну,— раздался в кабине хриплый бас. Потом дверца машины широко распахнулась, и из кабины вылез плотный, пузатый Эстате Парцвания. Он был в галифе и кирзовых сапогах. Просторная рубаха с крупными пуговицами, пошитая по старинке, как издавна принято в Одиши, схвачена в талии тонким ремешком. Ворот рубахи расстегнут, обнажая потную волосатую грудь. На голове красовалась сдвинутая набекрень мерлушковая папаха с черным суконным верхом. Правой рукой Эстате крепко прижимал к груди сложенный вдвое портфель. Парцвания хотел было что-то сказать шоферу, но потом махнул рукой, резко повернулся и энергичным шагом направился к дверям управления.
Как только затих грохот Эстатиевых сапог по лестнице управления, Ция ловко выпрыгнула из кузова и, подойдя к платану, безразлично проследовала дальше, мимо остолбеневшего Учи. Прошло время, прежде чем Уча понял, что маневр этот рассчитан на шофера. Уча неторопливо пошел за Цией. Так прошли они шагов сто. И, лишь очутившись под сенью платанов, Ция остановилась и быстро обернулась:
— Уча!
— Ция! — Уча крепко сжал ее руки.
Они стояли посреди тротуара очень близко друг к другу. Прохожие с понимающей улыбкой глядели на них и осторожно обходили. Почувствовав эти взгляды, они нехотя опустили руки.
— На нас смотрят,— сказал Уча.
— И охота им смотреть!
— Нас могут увидеть работники управления.
— Ну и пусть видят,— беспечно сказала Ция.
— Я ведь с экскаватора отпросился.
— С чего, с чего?
— С экскаватора, говорю. Это машина такая, землю роет.
— Так вы машинами землю роете,— несколько разочарованно протянула Ция.
— Не все же лопатами,— засмеялся Уча.
— Подумаешь, на день отпросился, не на неделю же.
— Я на главном канале работаю, Ция. Это очень важный участок, решающий,— с гордостью пояснил Уча.
— Почему это твой канал называется главным?
— Потому что он главный, магистральный, понимаешь?
— Звучит, во всяком случае, очень внушительно.
— Это не я так его назвал. Главным он называется потому, что в нем собирается вся вода из мелких каналов и по нему идет уже в море. Так и осушаются болота.
— Выходит, что он действительно главный,— сказала Ция.— Давай уйдем отсюда, а то на нас все глазеют.
— Пойдем.
— Куда?
На тумбе висела киноафиша.
— Давай в кино сходим, а?
— А что сегодня идет? — спросила Ция.
— «Варьете».
— О чем же это?
— Про любовь.
— Ну, про любовь неинтересно. Я и так тебя люблю.
— И я тебя тоже.
Они пошли по тротуару молча, пытаясь скрыть волнение.
— Я виноват перед тобой, Ция,— нарушил молчание Уча.
— В чем же виноват? — удивилась Ция.
— В том, что ни разу я к тебе не приехал. Даже весточки не подал.
— Давай не будем об этом говорить, Уча, ладно? — грустно сказала Ция.
— Но я все время думал о тебе. И днем, и ночью.
— Видно, потому и не хотелось тебе видеть меня? — засмеялась Ция.
— Ты все время стояла у меня перед глазами.
— Ах, вот почему ты не писал мне!
— Не люблю я письма писать. Сколько ни пиши, все равно про все не напишешь. Я лучше тебе так скажу.
— Ты, наверное, не мог приехать, да?
— Мог.
— Так почему же ты не приехал?
— Ноги не шли, как будто их чем-то связали.
— А сердце?
— А сердце мне любовь связала.
— Я верю тебе, Уча,— улыбнулась Ция.— А меня эта любовь к тебе привела. Ведь нехорошо, когда девушка за парнем бегает, правда? А мне все равно, хорошо это или дурно, я за сердцем своим побежала.
Они остановились перед кинотеатром.
— Я не хочу в кино. Давай побудем вдвоем,— сказала Ция и взяла Учу под руку.— Нам и нашей любви достаточно. Пойдем куда-нибудь еще.
— Тогда пойдем на море.
— А что мы на море будем делать?
— Это же наше море. Ты забыла уже: «Наше море, наше солнце».
— Разве такое забывается? Пойдем, Уча.
Ция впервые была в Поти. Уча знал об этом. Сначала он повел ее в порт и показал наши и иностранные пароходы. Потом повел ее по городу и наконец привел в этнографический музей. Этот музей Уча предпочитал всем потийским достопримечательностям. Он был убежден, что музей понравится Ции и подтвердит все то, о чем рассказывал он ей тогда, у калитки, перед расставанием.
Ция, затаив дыхание и широко раскрыв глаза, осматривала экспонаты. Уча чуть ли не силой оторвал ее от этого занятия и повел обедать в духан Цопе Цоцория.
Ция не хотела заходить в духан. Духан не был похож ни на ресторан, ни на столовую, ни на закусочную. Он напоминал, скорее всего, придорожную харчевню, куда заходили путники, уставшие от дорожных тягот. В любое время дня и ночи здесь подавали жареную рыбу, потроха, сома в маринаде, лобио с орехами, вареных кур и жареных цыплят, шашлык и вообще все, чего душа пожелает.
Уча не без труда убедил Цию войти в духан. Он объяснил ей, что в духан приезжают люди со всего. края, что женщины и девушки даже одни приходят сюда обедать и ужинать.
Вечерело, когда они пришли на малтаквский пляж.
Ция застыла в изумлении. Мужчины и женщины были в самых разнообразных купальных костюмах — очень коротких и плотно облегающих тело. Все были на солнце, и загорелая кожа тускло отсвечивала в закатных лучах.
В деревне люди укрываются от солнца и носят широкополые соломенные шляпы. Здесь же не только не прячутся от солнца, но ловят даже его последние лучи. Мужчины п женщины так близко лежат друг от друга, что их тела соприкасаются. А иные женщины положили головы на плечи своим спутникам; впрочем, и мужские головы покоятся на женских плечах.
— Ой, срам-то какой!— поразилась Ция.
— Чего же им стыдиться, Ция?
— Как чего? Мало им, что голышом лежат, еще и лип- пут друг к другу.
Уча рассмеялся.
— Ну и бесстыжие здесь люди.
Уча опять рассмеялся.
— И чего ты смеешься?
— В первый раз и мне было в диковинку.
— А потом?
— А потом привык.
— Привык?! Уча кивнул:
— Человек ко всему привыкает, Ция.
— Может, и ты так же вот кладешь голову на плечи женщинам?
— Нет, еще не клал. Но сегодня положу, обязательно положу.
— На чье же плечо, интересно?
— На твое, конечно.
— Так же, как и они?
— Именно.
— При всем честном народе?
— Да, при народе.
— Так вот и положишь?— не поверила Ция.
— А что я, хуже других, что ли?
— У других, видно, стыда нет.
— Это здесь не считается стыдным, Ция.
— И очень плохо, что не считается.
— Давай лучше купаться, а?
— И мне здесь, на виду у всех, раздеваться?
— Раньше ты была смелая. Помнишь, тогда, в деревне?
— Так ты и этого не забыл?
— Разве я могу забыть?
— Да, но мы там купались вдвоем.
— Мы и здесь будем вдвоем купаться.
— Это каким же образом?
— Здесь нас ни одна живая душа не знает. Вот потому мы и будем вдвоем.
— И все-таки мне стыдно. Уйдем отсюда,— сказала Ция изменившимся голосом.
— Так и не искупаешься?
Ции очень хотелось купаться. Но как ни пыталась она перебороть чувство стыда, ей это не удавалось. «Вот если бы Уча попросил еще раз... Ну что ему стоит... Ну пусть попросит еще разок...» Но Уча не пытался ее уговаривать и стоял обескураженный. Он только хотел сказать, долго ли мы тут стоять будем, как Ция без слов поняла его.
— Может, вода в море холодная,—торопливо сказала она.
— Теплая, как парное молоко.
— Правда, Уча?— обрадовалась Ция.
— Правда.
Ция сбросила туфли, пробежала по песку между загорающими и по икры вошла в воду.
— Действительно, теплая.
Но Уча уже не просил ее купаться. Ция встревожилась.
— Иди сюда, Уча, чего же ты ждешь?
— Ноги мочить неохота.
Мимо них с визгом и хохотом промчались, держась за руки, парень с девушкой и, разбрызгивая воду, шумно бултыхнулись в море. Брызги полетели на Цию.
— Что вы делаете?— вскричала Ция. Женщины стали подсмеиваться над Цией.
— Хи, промокла принцесса.
— Как бы не простудилась.
— Ха-ха-ха!
— Ты погляди, какая неженка.
— Еще бы. Даже одежду боится снять.
— Что поделаешь. Может, она...
— Т-с-с. И не говори. Т-с-с, Изольда.
— А вы на парня посмотрите, и он не раздевается.
— Может, и он...
— Ой, Изольда, не говори, пожалуйста.
— Они, видно, деревенские. Плавать не умеют.
— Ха-ха-ха! Ну, конечно. Моря им в деревню не доставишь, Сусанна...
— Ну и язычок у тебя, Лиана, только держись.
— И зачем таким море?.. Хи-хи-хи! Сидели бы себе в деревне,— хихикнула крашеная Изольда.
— Может, у нее под платьем ничего нет?
— О-хо-хо-о!
— Штанишки, видно, в деревне забыла, бывает.
— Вот-вот.
— Ну и нахохоталась я, сейчас колики начнутся. Ция показала Изольде язык.
Это еще больше развеселило женщин. Уча вспыхнул.
— Бесстыдницы! — крикнула Ция женщинам.— Выставили все свои прелести и радуются.
— Ой, умру! Вы слышали, что она сказала, а? — схватилась за живот крашеная.— Ты только посмотри на эту деревенщину, что она себе позволяет!
Ция вдруг резко нагнулась, ухватилась за подол платья и вместе с рубашкой сдернула его с себя.
Женщины от изумления разинули рты.
— Бог ты мо ! Кто бы мог подумать, что у этой деревенщины такая фигура — первой пришла в себя Сусанна.
— Как будто скульптор ее изваял,— сказала крашеная Изольда.
— Вот тебе и деревенщина! — протянула Лиана.
Ция стояла, гордо выпрямившись... Округлая линия бедер, плоский живот... Руки вызывающе уперлись в бока, правая нога чуть выдвинулась вперед. Это еще больше подчеркивало красоту и стройность ее ног. Так стояла она несколько минут, уверенная в своей красоте, окрыленная безмолвным восхищением мужчин и женщин. Она вызывающе смотрела на женщин, еще минуту назад глумившихся над ней, а теперь с нескрываемой завистью разглядывавших ее прекрасное тело.
От волнения у Учи сперло дыхание. Пораженный Цииной красотой и всеобщим восхищением, он не знал, куда деваться.
Ция заметила его состояние. Задорно откинув волосы назад, на плечи, она весело крикнула Уче:
— Чего же ты ждешь, пойдем в море!
Уча быстро скинул одежду и побежал к Ции.
— Ох, и красивая же ты! — шепнул он ей на ухо.
— Что с тобой, Уча? Ты разве впервые меня видишь? — прошептала в ответ Ция.— Погляди, сколько вокруг красивых женщин.
— Лучше тебя здесь никого нет, Ция! — воскликнул Уча.
— Тише, Уча, услышат.
— Ну и пусть слышат,— сказал Уча и повторил:— Лучше тебя нет никого на свете, Ция. Никто не сравнится с тобой, Ция. Какая же ты красивая!— И, схватив ее за руку, увлек за собой в море.
Они поплыли мощно, согласно, красиво. Руки их равномерно взлетали над водой, и тела, словно торпеды, легко неслись вперед.
Море было спокойным, ярко-голубым, сияющим. Лучи заходящего солнца золотили его гладь.
— Вот оно, море твоего солнца, Ция,— восторженно сказал Уча, все еще находясь под впечатлением ослепительной красоты Цииного тела.
— Не моего, а нашего, Уча!
— Нашего солнца, — откликнулся Уча.
— Давай плыть долго, долго, Уча.
— До самого захода солнца.
— Но солнце сядет скоро,— засмеялась Ция.— Погляди, оно уже целует море,— протянула она руку к горизонту.
— Ничего, Ция. Мы к нему как раз поспеем. Не дадим солнцу утонуть в море,— засмеялся в ответ Уча.
— Не поспеем. Оно ускользнет от нас.
И действительно, солнце быстро опускалось в море.
— Подумаешь, скоро луна его сменит, поплаваем при луне.
Они плыли к солнцу, плыли, касаясь руками друг друга. Солнце позолотило их лица, плечи, руки.
— След солнца остался на море.
— Еще бы, это ведь солнечное море.
Диск солнца наполовину опустился в воду. Небо и море сделались одного цвета.
— Ты говорил мне, что и человек оставляет свой след на земле.
— Это не я говорил, я просто повторил тогда слова одного человека,— печально возразил Уча.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что этого человека уже нет.
— Как это нет?
— Андро Гангия умер.
— Не может быть!
— Андро Гангия умер, но след его на земле остался.
Ция не переспрашивала его больше. Она понимала,
что разговор этот причиняет Уче боль. Она была вся переполнена радостью встречи, этим морем, этим солнцем, своей любовью и близостью Учи. Они были одни в этом мире, в этом море, под этим солнцем. И Уча был ее опорой, защитником. Они быстро и легко плыли к заходящему солнцу, но оно было еще далеко.
Над морем виднелся лишь краешек солнца.
— Нет, мы уже не успеем,— засмеялась Ция.— Не удастся нам поймать солнце.
— Я уже поймал свое солнце,— ответил Уча.
И вот уже не стало солнца, оно целиком погрузилось в море. Но вода была по-прежнему пронизана его лучами; полосы, лица, глаза Учи и Ции тоже были пронизаны его лучами.
— Свое солнце? — будто не понимая, о чем речь, переспросила Ция. Она хотела, страстно хотела услышать еще и еще, что она и есть его солнце.
— Да, мое солнце,— подтвердил Уча и посмотрел на Цию:— Останься со мной, Ция. Не уезжай от меня.
— А разве я не с тобой, Уча?
— Навсегда останься со мной, Ция.
— Уча, Уча...— с укором сказала Ция.— А что же я скажу отцу с матерью?
— Так и скажи, вышла, мол, замуж. Ведь мы с тобой помолвлены вроде.
— Так и сказать?— не смогла скрыть радости Ция.— Они же с горя умрут.
— От этого еще никто не умирал.
— И что же я буду делать здесь, на стройке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51