Грудь его ходила ходуном.
— В канале горшок...— только и сумел он выдавить из себя.
— Какой еще горшок? — в один голос прокричали Важа и Лонгиноз.
— Не знаю.
— Надеюсь, ты его не трогал? — заволновался Ломджария.
— Нет. Сиордиа сказал, чтобы ты ехал за Герсамия.
— Ну, молодцы.
— Только... Мне не понравилось, какими глазами смотрел на горшок Исидоре.
— Сейчас не время ехать в Поти,—озабоченно сказал снабженцу Важа.— Сиордиа — ненадежный человек. Едем на канал. А ты, Уча, останься здесь, отдышись, соберись с силами.
— И я с вами. Я уже отдохнул.
— Втроем на мотоцикле нам не поместиться.
— Да я пешком.
— Вы сзади садитесь,— решительно сказал Лонгиноз главному инженеру.— А Уча сядет со мной впереди.
Все трое почти бегом ринулись к мотоциклу...
Как только они приехали на трассу, Уча тут же бросился искать второй горшок.
— Что ты там ищешь? Вот он, здесь! — сказал Важа.
— Тут был еще один,— Уча показал рукой, где стоял второй горшок.
— Не может быть, здесь виден след ковша,— Лонгиноз внимательно разглядывал следы, оставленные пальцами Сиордиа.— Нет, это не след ковша. Куда Исидоре девался? — огляделся Лонгиноз по сторонам.
— Смотрите, смотрите, он сначала вытащил горшок, а потом для отвода глаз след ковша нацарапал! — воскликнул Уча.
— Да, что-то не похоже на зубья ковша,— подтвердил Важа.
— Унес горшок, подлюга,— заволновался Уча,— опоздали мы.
— Далеко не уйдет... Не волнуйся, Уча, никуда он от нас не денется,— успокоил Учу Лонгиноз.
— Он, видно, думал, что я не заметил второго горшка, потому и украл его. Припрячет где-нибудь, и поминай как звали. Поди докажи, что он его украл.
— Не сможет он отпереться. Ведь ты же свидетель,— отверг сомнения Учи Важа.
— Пойдем за ним следом,— предложил снабженец. Он постучал по горшку.— Полный. Наверное, золото. Если и тот такой же, далеко его не утащишь. Видите, Исидоре старался запутать след, ногой затирал, мерзавец.
Исидоре, задыхаясь, нес горшок к экскаватору. «Продаст меня Гудуйа, как пить дать — продаст... Надо успеть поставить горшок на место... Надо поспеть, пока не вернулся Уча с Петре, надо опередить их...» — лихорадочно соображал Исидоре. За его спиной вдруг послышались тяжелые шаги Гудуйа. «Догонит,— Исидоре согнулся под тяжестью горшка, но всеми силами старался удержать его в руках. Брезент то и дело сползал с горшка, мокрая земля ускользала из-под ног.— Не уронить бы этот чертов горшок, не рассыпать бы золото, не то Гудуйа... Упекут в тюрьму, сволочи. Какая нелегкая понесла меня к этому лешему? Надо было схоронить в кустах мне, болвану. Дал промашку, а теперь...» Слезы отчаяния и злобы текли по его грязным щекам. Шаги слышались уже отовсюду, грозные, гулкие, грохочущие, тысячи шагов вот-вот настигнут, раздавят, втопчут в склизкую землю. Проклятье... Пот заливал глаза, стекал на брезент. Руки онемели. Горшок сполз с груди на живот, тяжесть его пригибала Исидоре к земле. Он снова подтягивал его повыше. «Пришла моя погибель...» Горшок жег ему тело, золото превратилось в горящие головешки. «Сам себе горло перерезал. Донести, донести, донести бы... Поставить бы на место, а там...» Тропинка змеилась мимо болота, где утонул его отец — Татачиа Сиордиа. Мимо могилы отца. Волосы на голове Исидоре встали дыбом, тело покрылось гусиной кожей. Этот путь короче, через болото, а там и до трассы рукой подать. Но как пройти, как преодолеть проклятое болото? Голова пошла кругом. «Не оступиться бы, только бы не оступиться, иначе...» Иначе конец. Закружились в бешеном хороводе земля, лес, кустарник, закачалось и пошло оседать небо. Страх гнал его вперед, и он уже не разбирал дороги. «Нет, нет, я не погибну так просто, крепись, Сиордиа»,— просил, подбадривал, понукал себя Исидоре. Грудь ходила ходуном, упиралась в горшок больно, резко...
А вот уже и болото — спереди, сзади, вокруг. И спасительная узенькая тропиночка. Не соскользнуть бы. Тяжелая вода мутно и грозно сверкала на пестрой поверхности болота. Исидоре закрыл глаза и остановился. Ему вдруг показалось, что сделай он шаг — и болото тут же жадно засосет его хлипкое тело. «Нет, нет, не утону я». Он хотел было идти дальше, но силы покинули его. Бульканье болота завораживало его, приводило в ужас.
За спиной послышался кашель Гудуйа, грозный, громовой. Звук этот подхлестнул Исидоре, вернул ему силы. Он мигом очнулся и сделал несколько шагов вперед. Исидоре крепко
прижал к груди горшок и пошел быстрее. Мысль о том, что Гудуйа Эсванджиа может отобрать золото, была сильнее любой усталости.
По тропинке, стараясь не оступиться, он осторожно двинулся вперед. Он шел как канатоходец, нащупывая ногой землю и балансируя на самому краю болота. Не успел он пройти и половины пути, как увидел бегущих к нему Важу, Лон-гиноза и Учу.
— А-а-а! — завопил он визгливо и жалобно. Он резко повернулся, так резко и тут же оступился в трясину. Предчувствие неминуемого конца охватило его. Но он уже не думал, не мог Думать о себе. Золото — вот что беспокоило его.
Каким-то нечеловеческий усилием он поднял над головой тяжелый горшок, еще минуту назад пригибавший его к самой земле.
Уча, Важа и Лонгиноз пошли к болоту с одной стороны, а с другой неторопливо и уверенно приближался Гудуйа.
Сиордиа был в трясине Уже по пояс. Чрево болота легко всасывало его тело, обремененное тяжестью горшка. Но Исидоре не выпускал его из дрожащих рук.
— Тону-у-у... Спасите!
— Протяни ему лопату, Гудуйа. Пусть он поставит на нее горшок! — крикнул Важа.
Гудуйа ловко прошел по тропинке и протянул Исидоре лопату.
— Не поставлю! — завопил Исидоре.— Вытащите меня сначала.
— Вытащим. Поставь горшок, тебе говорят.
Уча подошел к Гудуйа и взялся за черенок лопаты, чтобы удержать горшок.
Трясина все глубже Исидоре.
— Вы обманете... Погибаю! — заверещал Исидоре.
— Не обманем. Поставь горшок! — крикнул Важа.
Исидоре наконец решил поставить горшок. Но это ему
не удавалось. Руки не слушались его тело раскачивалось вместе с трясиной.
В конце концов он поставил горшок на лопату и попытался ухватиться за нее сам. Рудуйа осторожно отвели лопату и, держа на весу, медленно развернули к тропинке. Как только горшок приблизился» Уча выпустил из рук черенок лопаты и, качнувшись, подхватил горшок. Подхватил и удивился его тяжести.
Гудуйа тут же протянув лопату Исидоре, и тот намертво
вцепился в нее. Трясина подступила уже под мышки Исидоре. Еще мгновение — и он уже не смог бы поднять руки. Отчаяние и страх придали Исидоре силы, и руки его точно приросли к лопате.
Уча и Гудуйа медленно тянули лопату, чтобы ненароком не выскользнула из липких рук Исидоре. Трясина явно неохотно расставалась со своей добычей. Уча и Гудуйа с большим трудом высвобождали тело Исидоре из цепких объятий болота, подтягивая его поближе к твердой земле,
Наконец Исидоре удалось вытащить из трясины, и он заскользил по поверхности болота среди мхов и камышей. И вот он уже на твердой земле. Исидоре выпустил из рук лопату и ничком повалился на землю.
Главный инженер, снабженец и Уча стояли над повергнутым Исидоре. А он боялся поднять голову, чтобы не встретиться с их глазами.
— Встань,— сказал Гудуйа.
Сиордиа не смог встать.
— Поднимите его,— сказал Важа Уче и Гудуйа.
Они взяли Исидоре за плечи и поставили на ноги.
Сиордиа покачнулся и, не удержавшись, сел на землю.
— Что в горшке? — спросил главный инженер.
— Золото,— Сиордиа спрятал голову в колени и обхватил их руками.
— Куда ты его нес?
— На место,— глухо прошептал Исидоре.
— Откуда?
Сиордиа не нашелся что ответить.
Вместо него ответил Гудуйа:
— Он принес золото в мою хижину. Спрячь, мол, а потом поделим поровну.
— У кого ты украл золото, Сиордиа? — сурово спросил главный инженер.— Подними голову и посмотри нам в глаза.
Не смог поднять голову Сиордиа. Он готов был провалиться на месте. Исидоре прямо на глазах весь съежился, сморщился, уменьшился телом. Но неожиданно по старой привычке он потянулся к карману за записной книжкой. В кармане ее не оказалось, видно, осталась в трясине.
Важа рассмеялся.
— Зачем она тебе, Сиордиа? Не понадобится она тебе больше.
Отправив Исидоре в милицию в сопровождении Лонгиноза, Важа хотел было вернуться в контору, но передумал. Настроение было испорчено: он все равно ничего не смог бы
делать. Ему вдруг захотелось остаться одному, заняться чем-нибудь, чтобы как-то избавиться от мыслей об Исидоре. Но Исидоре не шел у него из головы. Так и стоял перед глазами, жалкий, съежившийся, испачканный болотной грязью.
«Все возражали против прихода Исидоре на стройку. Лишь я один поддержал его. И ошибся, горько ошибся... Человек как-никак, семья у него, дети. Да и работать он умеет... Я его прорабом сделал, квартиру дал, сам без квартиры остался, а ему дал. Все надеялся, что человеком он станет... И в партию я его рекомендовал, больше ответственности, мол, почувствует... Но ничего не помогло. Черного кобеля, видно, не отмоешь добела. Не удалось мне очистить его сердце от злобы... Надо было раньше об этом думать. Кому я помогал, кого продвигал, кого поддерживал? И за чей счет? За счет коллектива, товарищей? Тьфу, мерзость... Но ведь я надеялся человека из него сделать... Галина тут же раскусила его. А я... Не поверил Галине... Ох, какой же он гад!.. Украсть у государства, опозорить коллектив, опорочить честных людей... Нет мне прощения. Пора бы ума-разума набраться...» — не находил себе места Важа.
Утром он обещал жене быть дома к ужину. Сколько времени не ужинали они вместе, все никак не получалось.
Тяжело было Важе возвращаться домой. Но слово есть слово. Домой он пришел затемно, осторожно открыл дверь и на цыпочках направился к спальне.
Галина Аркадьевна накрывала на стол в гостиной. Русудан помогала ей. Увлеченные разговором, они даже не слышали Важиных шагов.
— От Сиордиа всего можно было ждать,— говорила Русудан.
— Слава богу, теперь-то он угомонится.
— Долго же вы цацкались с этим подонком. Все давно знали, что он за птица.
— Вы же знаете, какой у нас Важа, тетя Русудан. Все жалел его, человеком надеялся сделать.
— Таких мерзавцев жалеть не пристало, дочка...
Важа скрипнул дверью, и Русудан тут же. Только теперь они услышали, что Важа вернулся.
— Я вас очень прошу, тетушка, не говорите при Важе о Сиордиа,— попросила Галина.
Важа услышал слова жены. Он долго умывался, потом тщательно вытирался полотенцем, стараясь подольше оттянуть встречу с женой и тетей. «Они щадят меня, как бы не причинить мне боль. А я возился с этим гадом, как слюнтяй.
Ох и дурак же я!» — казнился Важа. В спальне он переоделся и с беззаботным видом появился в гостиной.
— Ну и запахи, даже сытого соблазнят, ей-богу,— шутливо обратился он к тете.— Ба, что я вижу, да ведь это кефаль. Где ты ее раздобыла? На базаре, наверное? Браконьеров обогащаешь, изведут они всю кефаль в Палиастоми,— попенял он тете.
— Все на базаре покупают. Это вы за браконьерами присмотрите. А куплю я рыбу или нет, от этого ничего не изменится,— виновато попыталась оправдываться Русудан.
Они сели за стол. Важа принялся за сыр и мчади.
— Ну и сыр — объедение, и только.
— Тетя Русудан его у пастухов купила.
— У Кварацхелиа, наверное, только они и остались.
— У кого же еще.
— Вот осушим болото, столько пастбищ у нас прибавится. Вокруг Поти одни коровы пастись будут. Вот тогда и попируем на славу,— сказала Галина Аркадьевна. — Что-то дядя Петре запаздывает. Быть мне посему тамадой, что на это скажете?
— Дядя Петре, наверное, золотые монеты принимает,— сказал Важа.
— Ах да, говорят, Уча Шамугия потрясающий клад нашел.
— Что еще за клад? — сделав вид, что даже не слышала об этом, спросила тетушка Русудан.
— Одного из цезарей или императоров, а может быть, и всех сразу.
— Где же он его нашел? — не скрывала любопытства Русудан. Ей не терпелось во всех подробностях выяснить, как Уча обнаружил монеты. Она, как и Петре, была помешана на всякого рода находках, и каждый экспонат Колхидского музея был для нее делом жизни.
— На главной трассе канала.
— А сколько монет, ты не знаешь?
— Два горшка, полных доверху.
— Что тебе положить, Важа? — спросила мужа Галина, пытаясь перевести разговор в иное русло.
Важа ел через силу, без желания и аппетита, лишь бы скрыть свое настроение от жены и тетушки. Но все увидели беспокойные глаза Галины.
— Да, чуть не забыла. У экскаваторщика Диденко сын сегодня родился,— сказала Русудан.
— Вот и выпьем, чтобы он вырос настоящим человеком,— искренне обрадовался1 Важа.
— Ты же ничего не ешь, Важа. И утром не завтракал.
— Я на стройке кое-что перехватил.
— Гоми совсем остыл.
— Ничего подобного.
— Отведай рыбки.
— Непременно.
Все попытки расшевелить Важу были обречены на неудачу. Женщины поняли, что их старания еще больше раздражают Важу, и сочли за благо замолчать.
Из кинотеатра вышли зрители последнего сеанса. На всех экранах города показывали фильм «Комсомольск». Молодежь смотрела фильм по нескольку раз.
Девушки и парни расходились парами, группами, громко переговариваясь и смеясь.
Улица, мгновенно заполнившаяся людьми, так же быстро опустела и затихла.
Лишь две пары неторопливо шли под освещенными луной платанами. Их тени четко обозначились на тротуаре. Над городом сияла полная луна. С моря дул слабый ветерок.
Антон Бачило и Цисана шли впереди. Чуть отстав, за ними следовали Уча и Ция.
— Как они похожи на нас, эти ребята из Комсомольска,— продолжал Антон начатый разговор.— Видно, общее дело делает людей похожими друг на друга. Мне казалось, что они корчуют наш лес и осушают наше болото. И так же, как мы, хотят создать свое гнездо.
— Свое гнездо?
— Вот именно. Общее дело — великая вещь. Но знаешь, если человек не думает о себе, то он и для общего дела не очень-то сгодится. Возьмем меня, например. Я вот в день по две нормы даю, и все для того, чтобы мы быстрее свое гнездо свили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51