То и дело открывались и закрывались двери, сотрудники управления и народ со строек заполняли коридор. На всех дверях были таблички с названием отделов и фамилиями сотрудников. И служащие управления, и посетители тепло и дружелюбно здоровались с Серовой. Ее приход всегда вносил оживление и радость в несколько однообразную жизнь управления.
Серова тоже радовалась встрече с работниками управления. Для каждого из них у нее находились добрые, ласковые слова, улыбка. Но сейчас она едва здоровалась со знакомыми, направляясь с Гудуйа прямо к кабинету начальника управления.
— Тариэл Григорьевич у себя? — поздоровавшись, спросила она у секретарши.
— У себя, у себя, Галина Аркадьевна,— сердечно отозвалась секретарша.
— Есть у него кто-нибудь?
— Никого, Галина Аркадьевна, пожалуйста.
Секретарша открыла дверь. Серова посторонилась, пропуская вперед Гудуйа, и последовала за ним. Не успел старик войти в кабинет, как тут же застыл как вкопанный. Он сразу признал Тариэла Карда, несмотря на то что тот основательно изменился. Гудуйа помнил его в гимнастерке, перетянутой портупеей, в бурке и башлыке. Но, самое главное, Карда тогда носил бороду.
Теперь же за столом сидел совершенно седой, гладко выбритый мужчина в костюме.
Гудуйа признал Карда, а вот Карда никак не мог признать Гудуйа в этом тщательно остриженном, гладко выбритом старике в спецодежде строителя. Да и как было узнать, если в памяти его навсегда остался эдакий леший, с бородой по самые глаза, с нечесаными длинными космами, босоногий и в козьей шкуре со свалявшейся шерстью. Запомнился ему и его сучковатый посох в локоть толщиной.
— Что, не узнали своего старого друга, Тариэл Григорьевич?— спросила Серова.
Тариэл Карда с напряженным вниманием разглядывал старика и никак не мог понять, где он видел его раньше. Карда встал, подошел вплотную к Гудуйа и еще раз внимательно вгляделся в его лицо. И наконец он вспомнил,
узнал его. По глазам. По невыразимо 'печальным глазам.
— Э-э, да ведь это Гудуйа Эсванджиа! — воскликнул Тариэл и обнял Гудуйа.— Гудуйа-леший, вот ты кто, я по глазам тебя признал.— Тариэл изо всей силы тряс узловатую руку Гудуйа, не сводя с него глаз.— Как же ты изменился, Гудуйа!
— Вот и мне он лешим показался, когда я впервые увидела его в лесу возле хижины.
— Рад, от всей души рад видеть тебя, Гудуйа! — Тариэл еще раз оглядел Гудуйа с головы до ног.— Я вижу, и ты за осушение болот принялся. Вот это здорово! — Карда, радуясь как дитя, подвел Гудуйа к дивану, усадил его.— Для Вардена Букиа ты оказался крепким орешком, не смог он тебя из лесу выманить.— Карда повернулся к Серовой: — Этот орешек, как я вижу, вам оказался по зубам. Ничего не скажешь, вы просто ткашмапа, да и только. Ну что, выкурила она тебя из лесу, Гудуйа? Ведь недаром говорят, что ткашмапы даже леший боится. Вот так так! — Тариэл говорил без умолку, лукаво поглядывая то на Гудуйа, то на Серову.— Ну и рад же я! Не знаю, как и благодарить вас, Галина Аркадьевна! Ну что, Гудуйа, поверил ты наконец, что всем теперь земли хватит?
— Верю, Тариэл,— сказал Гудуйа. А сам с горестью подумал: «На кой черт мне теперь земля сдалась, дурню старому? На могилу разве что...» Теперь Гудуйа старался для других, другим отвоевывал землю у болота.
— Как же вам все-таки удалось выманить его из лесу, Галина Аркадьевна? Признавайтесь.— Тариэл никак не мог успокоиться. Ведь перед ним сидел сам Гудуйа Эсванджиа. А это что-то да значило.— Садитесь, садитесь, Галина Аркадьевна,— только сейчас догадался предложить Карда и пододвинул ей стул.
«Вот тебе и на! Женщина меня в лес спровадила, женщина меня и выманила»,— подумал Гудуйа.
— Он, наверное, столько земли выбрасывает из канавы, сколько «Коппель» и «Пристман», вместе взятые,— пошутил Карда.
— Ненамного меньше, Тариэл Григорьевич,— засмеялась Серова.— Вы только взгляните на эти руки: ну чем не ковш экскаватора?!
— Помнишь, Гудуйа, как ты этими самыми руками едва не задушил члена учредительного собрания Евгения Жваниа, помнишь? Мы тогда хоронили нашего друга Орлова,— пояснил он Серовой.
— Как же не помнить, Тариэл, все помню, — ответил Гудуйа и неожиданно сказал: — Года три тому назад приходил ко мне в хижину один человек, уговаривал осушать болота... А на что я вам был нужен?— понурил голову Гудуйа. Он старался не смотреть на Карда. Только сейчас он почувствовал горечь оттого, что стал не нужен тогда Тариэл у и его товарищам.
Карда уловил его состояние. Ему стало стыдно за себя.
— Но Варден, я помню, не раз захаживал к тебе, Гудуйа.
— Варден-то был, а вот ты...
Тариэл хотел объяснить, почему он так и не сумел больше повидать Гудуйа, почему не нашел для этого времени, но теперь это не имело смысла, точнее, потеряло смысл. И он решил отделаться шуткой, с тем чтобы рассеять неловкость, неожиданно возникшую между ними.
— Так ты мне все же не ответил, как удалось этой женщине сделать то, что не сумел сделать Варден Букиа?
— Да нет же, Тариэл Григорьевич. Я тут ни при чем. Это дело позвало дедушку Гудуйа.
Гудуйа сидел, не поднимая головы.
— Как раз дело тут и ни при чем,— угрюмо сказал Гудуйа.— Меня человеческая доброта позвала, вот кто. До прихода этой женщины я не верил в доброту человеческого сердца. Вот так.
— Нравится тебе твоя нынешняя работа, Гудуйа? — спросил Карда.
— Человек не должен чураться никакой работы.
— Хорошо сказано, дедушка Гудуйа,— одобрила Серова
Не добившись выписки из больницы, в одной пижаме Васо Брегвадзе ночью сбежал из больницы домой и утром следующего дня заявился в управление. Ни с кем не поздоровавшись, он стремительно одолел лестницу, коридор и резко толкнул дверь приемной начальника управления. Все встречные с изумлением глядели вслед смертельно бледному, всклокоченному и задыхающемуся Васо. И тут же поняли причину необычного возбуждения инженера Ланчхутского участка. Одни понимающе качали головой, другие, в знак сочувствия, многозначительно молчали.
Даже не взглянув на секретаршу, он прошел к кабинету Карда, распахнул дверь и прямо с порога накинулся на начальника управления:
— П-п-почему вы от меня скрыли?! — Васо смерил Карда жестоким суровым взглядом. Шапку он держал в руках и немилосердно мял ее.
Карда встал и протянул руку для приветствия, но, натолкнувшись на холодный взгляд Васо, смущенно опустил Руку.
— Садись, Васо... Ты был в таком состоянии... Я не смог...
— Пр-пр-премного благодарен за участие, но, представьте, я в нем совершенно не нуждался. Зря изволили беспокоиться!— грубо бросил Васо и рухнул на стул. Обхватив голову руками, он тяжело облокотился на стол и сидел так долго, стремясь успокоиться. Но это ему никак не удавалось.
Карда молча стоял над ним. Утешать Васо было бессмысленно. И он со щемящей горечью смотрел на беспомощно вздрагивающие плечи мужчины.
И дома не смог успокоиться Брегвадзе. Он четко, до мелочей вспоминал совещание в ночь перед наводнением. Перед его взором неотступно возникало пышущее лихорадочным румянцем лицо Андро. С каким самообладанием выслушивал Андро несправедливые его, Васо, слова, незаслуженные упреки.
Лежа в больнице, Брегвадзе не раз перебирал в памяти все события той ночи и окончательно пришел к выводу, что предложения Андро были продиктованы интересами дела и имели громадное значение для судеб строительства. Совесть не давала ему покоя. Из больницы он сбежал не только потому, что узнал об Андро. У него возникла неодолимая потребность во всеуслышание признать свою неправоту перед Андро, ошибочность своей позиции.
Вечером он позвонил Тариэлу Карда и попросил завтра же направить его работать на Чаладидский участок, самый трудный и нужный участок. Должность не имеет никакого значения, согласен на любую работу, сказал Васо. И подумал: «Лишь бы искупить свою вину перед Андро».
Напрасно пытался Карда убедить его, что в таком состоянии работать невозможно — ведь это могло губительно сказаться на его еще не окрепшем здоровье. Брегвадзе вспылил: ах так, ну тогда я пойду на стройку чернорабочим!
Прекрасно зная характер Васо, Карда понял, что его слова — не пустая угроза. И Карда скрепя сердце направил Васо на действительно самый тяжелый массив — на прокладку главного канала, берега которого неумолимо
разрушали оползни. Это создавало постоянную угрозу жизни землекопов. Работа на канале никому особенно не улыбалась, но дело есть дело, и люди работали, позабыв страх. Оползни задерживали и своевременную сдачу канала. Сползшую землю необходимо было выбрасывать снова, бесконечно приходилось укреплять стены, что требовало дополнительных и не предусмотренных сметой расходов. Одним словом, дело тормозилось.
Брегвадзе обрадовался своему назначению на главный канал. Здесь он знал каждого из работающих: и рабочих, и технический персонал. Со всеми у него были добрые, деловые отношения. Даже с Исидоре Сиордиа.
Брегвадзе высоко ценил в каждом человеке его деловые качества и готов был закрыть глаза на любые недостатки, пусть весьма существенные. Однако он видел, что прораб Сиордиа заискивал перед начальством, вилял хвостом перед каждым, стоявшим выше его по положению, и буквально садился на голову каждому, кто хоть немного зависел от него. Брегвадзе была ненавистна эта черта характера Сиордиа. Прораб, тушуясь перед своим непосредственным начальником, не осмеливался измываться над рабочими в присутствии Васо.
Ни на одном из массивов Ланчутского участка не оползали берега каналов, хотя почва там была не менее болотистой, чем в Корати, Квалони или Чаладиди.
Так почему оползни не давали покоя строителям главного канала? Брегвадзе решил лично обследовать всю трассу главного канала. Уже несколько раз он вдоль и поперек исходил все участки главного канала. Сиордиа повсюду сопровождал его. Вместе с ними ходил и Гудуйа Эсванджиа. Они досконально обследовали стены канала, внимательно осмотрели и местность, по которой канал предстояло вести дальше. Поисковую работу здесь проводила партия Серовой. Каких только оползней не насмотрелся на своем веку Васо Брегвадзе! И всегда их основной причиной были подпочвенные воды.
«Да, трасса изучена из рук вон плохо,— думал Васо.— Но почему хотя бы Андро Гангия не обратил на это никакого внимания? Нельзя было этого не увидеть, нельзя. Непонятно, в чем тут дело».
Когда Андро. Гангия пришел работать в управление, трасса главного канала давно уже была утверждена.
Исидоре то и дело заглядывал в глаза Брегвадзе. Он прекрасно понимал, что волнует инженера, и удивлялся,
почему тот ни о чем не спрашивает &го, Исидоре. Ведь Сиордиа пришел на строительство намного раньше Васо. Сначала Исидоре работал на Квалонском массиве Чаладидского участка. Он отлично помнил все этапы разработки технико-экономического проекта. Да что помнил, он сам принимал непосредственное участие в его разработке. Васо Брегвадзе хоть и знал об этом, но никогда ни о чем не спрашивал. У Исидоре аж скулы сводило от нетерпения и злости. Наконец он не выдержал и, поколебавшись, вкрадчиво сказал:
— А я знаю, о чем вы думаете, товарищ Васо.
— О чем же?— быстро спросил Васо, раздраженный его тоном.
Гудуйа Эсванджиа прислушался. И ему не понравился тон Исидоре. Он сумрачно уставился на него.
— Тяжело говорить, но и молчать я не имею права,— проговорил Сиордиа.
— Так говори же! — тоном приказа потребовал Васо, предчувствуя недоброе.
— Вы думаете, куда это глядели гидрологи, составляющие проект?
— Н-н-ну, и куда же они глядели, по-твоему? — заикаясь от волнения, выдавил из себя Васо.
— Тяжело говорить, товарищ Васо,— вновь повторил Исидоре, вытирая холодный пот. Он чертовски робел перед Брегвадзе, тем более сейчас, когда встречался с его взглядом, полным невысказанной угрозы.— Очень тяжело говорить, товарищ инженер.
— Почему же тяжело, если ты собираешься говорить правду?
— Тяжело потому, что составители проекта умышленно пренебрегли влиянием подпочвенных вод,— едва слышно промямлил Сиордиа.
Брегвадзе по-прежнему грозно смотрел на него. Предчувствие чего-то недоброго еще больше усилилось.
Перетрухнувший Сиордиа решил было не продолжать, но отступать было уже поздно. Все равно Брегвадзе заставил бы его говорить.
— Так кто же все-таки пренебрег этим? И притом со злым умыслом?!
— Враг, товарищ инженер.
Брегвадзе с трудом сглотнул обильную слюну. Слово застряло в горле, и- он с нескрываемым презрением в упор смотрел на Исидоре.
— Почему вы на меня так смотрите, товарищ инженер? — от страха у Исидоре волосы встали дыбом.
— Кто?
— Враг народа,— визгливым, тонким голоском пропищал вконец перетрухнувший Исидоре,— Андро Гангия.
— Что?— взревел Брегвадзе. Слова Сиордиа как обухом по голове поразили его. Руки его невольно сжались в кулаки. Еще мгновение, и он обрушил бы их на гнусную физиономию Сиордиа, но брезгливость удержала его.— Исидоре,— с ненавистью глухо проговорил он,— Исидоре, ты неплохой работник, но мерзавец, каких поискать...— Больше говорить он был не в силах. Дрожь била его крупное тело. Он уже не смотрел на Исидоре. Голова пошла кругом, и, чтобы не упасть, он крепко ухватился за плечо Гудуйа.
— Достаточно вам и того, что я хороший работник... А мерзавец я или нет — мое личное дело.
— Дудки, сучий ты потрох! — зловеще гаркнул Гудуйа и так посмотрел на Исидоре, что у того душа в пятки ушла от страха.
Васо Брегвадзе был единственным человеком, который по-человечески относился к Сиордиа. И вот теперь Исидоре понял, что потерял и этого человека. Исидоре не привык раскаиваться. Убей он своего сына, и то вряд ли посетило бы его раскаяние. Но с сегодняшнего дня он оставался один-одинешенек, потому его захлестнула жалость к себе.
Однажды сотня сванов оставила работу на участке канала, где только что произошел оползень. Сидя на дамбе, они покуривали и ожесточенно спорили.
— В конце концов, мы работаем не только ради денег,— говорил коренастый, низкорослый Георгий Чартолани, теребя короткую бороду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51