.. но я полагаю, что это вас мало интересует...
— Очень мало, это правда, — ответил Бам, который даже не слышал сказанного.
— Итак, это дело решенное... В тот день, когда вы передадите мне бумаги Тиллингеста, мы подпишем одновременно и деловой договор и брачный контракт.
Бам, находившийся в течение нескольких минут в состоянии полного оцепенения, наконец-то пришел в себя.Стоять рядом с Меси, быть финансовым королем — чего еще мог он желать? Что мог бы дать ему план умирающего Тиллингеста? Несколько тысяч долларов, добытых ценой бешеной работы, напряжения, даже, может быть, опасностей. Здесь же можно идти прямой
дорогой. Дорога гладкая, цель достигается с первых шагов...
— Теперь моя очередь, — сказал Меси, — спросить, согласны ли вы? Решились ли вы сразу стать и моим компаньоном, и зятем?
Бам понял, что малейшее колебание может навсегда испортить успех предпринятого дела.Согласиться было бы безумием, потому что, с одной стороны, он не мог отдать Меси бумаги Тиллингеста, а с другой — брак с Эффи мешал предлагаемому союзу.
Но Бам ответил:
— Я согласен.
— Отлично, — сказал Меси и протянул ему руку. Бам протянул свою.
— Когда мы увидимся? — спросил Меси.
— Через два дня... Мне нужна эта отсрочка...
— Как вам будет угодно, — сказал банкир. — Через сорок восемь часов в моей конторе...
— Через сорок восемь часов!..
Меси ушел первый. Выходя, он обернулся и, улыбаясь сказал:
— Признайтесь, вы ведь не очень сердитесь на нас за то, что мы повесили вашего отца?..
15 КЛОМП ПЕРЕХОДИТ ОТ ТЕОРИИ К ПРАКТИКЕ
Поздний вечер.Улица Губерта. Она узка, зловеща и печальна, как и дела, свидетелем которых она постоянно является. Это улица порока, преступлений и притонов. Гудзон расположен так близко, а воды его так надежно хранят свои тайны...
На этой мрачной улице стоит не менее мрачный дом. Это ночной приют с почасовой оплатой. Там можно не только найти убежище на ночь, там можно и затеряться. Навеки.
Его называют Красным Домом. Само название сочится кровью.Имя хозяина не известно. Его так и называют: «Хозяин». Под домом — огромный подвал со столами и скамьями, ножки которых прочно вмурованы в пол. У дальней стены — небольшое возвышение из грубых досок.
Как в харчевнях старого Парижа, каждый, кто вздумает, выходит на эту импровизированную сцену, чтобы спеть или станцевать что-нибудь по своему выбору или по просьбе зрителей. Там раздаются непристойные песни и рассказы на особом воровском наречии, непонятном для непосвященных.
Этот подвал имеет название «Сады Армиды».«Сады Армиды» служат также пристанищем и местом работы бесприютных проституток. Хозяин выдает им карточки на получение еды и напитков. Далее их задача — склонить как можно больше посетителей отведать жалкой пищи и алкогольного пойла, которыми торгует хозяин.
За каждую сбытую карточку он платит два цента. Служительницы Венеры и Бахуса всячески обхаживают посетителей и пьют вместе с ними, причем, поглощая при этом фантастические дозы огненной жидкости. Что поделать — от этого зависит их заработок!
В этот вечер все завсегдатаи «Садов Армиды» были в сборе. Едкий табачный дым, звон кружек, пьяные выкрики, визг женщин, утробный смех, сквернословие...
В одном из углов сидят четыре наших знакомца. Кломп уже приложился к пятой порции виски. Дик выбивается из сил, чтобы не отстать от друга...
Напротив сидят Майкл и Джимми.Продержав их три дня взаперти, Кломп на четвертый день вошел в комнату, ставшую местом их заточения, и застыл на пороге с загадочным видом.
— Ну, мои овечки, — сказал он, — что вы намерены делать?
— Мы свободны?
— У вас есть желание работать? Или нет?
— О, конечно, мы хотим работать! — ответил Майкл.
— Ну, ребята, тогда все отлично! И так как вы кое-чем мне обязаны, то, думаю, не откажетесь поработать со мной... и для меня...
— А какого рода эта работа? — спросил Джимми,
— О! Очень легкая и довольно прибыльная. Вы сами поймете, что таким пташкам, как вы, я не могу поручить серьезную работу! — рассмеялся Кломп.
— Но все-таки...
Кломп взглянул на братьев.
— Идите за мной, — сказал он.
И вместе с юношами он вышел из комнаты. Они поднялись на верхний этаж. Кломп открыл дверь...
На первый взгляд комната напоминала школьный класс. На скамейках, расположенных в два ряда, сидели ученики, наверняка знакомые полиции в качестве ее постоянных клиентов.
Там был, например, Свиндлер — проповедник, который по воскресеньям становился на стул в Центральном парке и ораторствовал о бренности бытия, а в это время его товарищи ловко обшаривали карманы набожных и доверчивых слушателей. Там был некий Кримпсон, член секты трясунов, который во время молений приходил в такой экстаз, что в изнеможении падал на рядом трясущегося единоверца, который потом с изумлением замечал, что его часы унесены злым духом.
Пирсон, добродушный толстяк, ездивший в общественных каретах и замечавший, как правило, уже в дороге, что он сел не в ту карету, после чего карманы его соседей оказывались опустошенными.
Да, здесь были сливки преступного мира! Эти достойные джентльмены занимали второй ряд скамей, а на первом сидели еще неоперившиеся юнцы, но уже заметно тронутые печатью порока.
Кломп был встречен ропотом восхищения.Джимми и Майкл стояли неподвижно в центре комнаты.
— Ату их! — крикнул Кломп.
Сидевшие в первом ряду молодые мошенники немедленно набросились на братьев, швыряя их подобно мячам вдоль и поперек широкого круга игроков,
— Стоп! — скомандовал Кломп.
Круг мгновенно распался. Братья растерянно озирались, стоя в опустевшем центре комнаты.
— Где моя скрипка? — воскликнул Джимми.
— Где моя шляпа? — вторил ему Майкл.
— Кто взял скрипку? — спросил Кломп.
— Я! — ответил один из учеников, махая скрипкой над головой.
Кломп обратился к Джимми.
— Кто взял твою скрипку?
— Вот этот! — смело сказал Джимми, направляясь к мальчику лет двенадцати с рыжими волосами и лицом, испещренным оспой.
Указанный мальчишка поднялся и подошел к Кломпу, подняв руки и раздвинув ноги.
— Обшарь! — приказал Кломп Джимми.
Это было бесполезно. У мальчишки скрипки не было.
— Кати! — крикнул Кломп.
Повторилась та же история и с тем же результатом. Джимми казалось, что он видит скрипку, но как только указанный вор подходил к Кломпу — скрипка исчезала.
— Отдать! — крикнул Кломп.
Джимми едва успел поймать на лету свою скрипку, но никогда бы не смог сказать наверное, чьи руки ее бросили.Продемонстрированы были и другие столь же поучи-тельные упражнения. На губах Кломпа играла улыбка искреннего удовлетворения. Он гордился своими воспитанниками.
Кломп отвел Майкла и Джимми в их комнату.
— Ну, что скажете? — спросил он. Братья молчали.
— Будем говорить откровенно, овечки мои, — про-должалКломп.—Видели вы всех этихворобушск?.. Смышленые детишки, но,..грубы,неотесаны...Да и физиономии такие, что самый беспечный из полицейских обратит внима-ние... А вот вы — совсем иное дело! Кроткий взгляд, ангельские мордашки — вам всякий с восторгом поверит. Это очень важно... Да я из вас за месяц сделаю мастеров высшего класса!..
— Это означает, — сухо ответил Джимми, — что вы предлагаете нам стать ворами?
— Ворами? —вскричал Кломп. —О! Что за отвратительное слово! И за кого же вы меня принимаете?.. Видите ли, дети мои, в городе есть некоторое количество неблагора-зумныхлюдей, позволяющихцепочкам от своих часов болтаться на жилете или забывающих свои бумажники в плохо застегнутых карманах... Это заблудшие, которых надо наставлять на путь истины...
Майкл шагнул вперед.
— Знайте, — холодно сказал он, — что мой брат и я — честные люди, и наотрез отказываемся от вашего подлого предложения.
— Ого-го! — воскликнул Кломп. — Вот как! Мы смеем обсуждать поведение нашего папаши!.. Хорошо... Очень хорошо... Что ж, у вас будет время поразмыслить о своем неблагоразумном поведении...
Он свирепо осклабился и вышел.Лязгнул засов.Майкл и Джимми остались одни...
В этот день им не принесли ни пищи, ни воды.
То же самое повторилось на второй день, на третий... Сначала братья колотили в дверь, кричали, звали, проклинали... Потом они успокоились, приняв твердое решение не унижаться больше до слез и проклятий, а встретить свою судьбу с достоинством порядочных людей. И — странное дело — после этого решения голод и жажда будто отступили перед мужественной решимостью этих рано повзрослевших детей.
Утром четвертого дня дверь их темницы распахнулась.
— Ну как? — спросил Кломп. — Вы подумали о своем поведении? О, какие вы хмурые! Вы, верно, сердитесь на дядюшку Кломпа... Зря! Посудите сами: кто назвал бы меня умным человеком, если бы я ни с того ни с сего стал бы кормить первых встречных бездельников?
Юноши молчали.
— Дик! — заорал Кломп. — Приготовь им поесть!
Осознали ли братья всю бесполезность сопротивления или голод сломил их порядочность, но Кломп с удовлетворением отметил резкую перемену в их поведении.Они охотно посещали уроки преступной школы и даже проявили незаурядные способности.
— Право, — восклицал Кломп, — я никогда не мог бы подумать, что они так ловки! Какие руки! А какие пальцы! Я им даю сроку не более трех месяцев, и они превзойдут самых проворных...
Но в своей комнате братья загадочно улыбались друг другу и пожимали руки.Но тень страдания не покидала их лица, бледные, с синевой под глазами...
Кломп поставил свой диагноз: «Жизнь взаперти убивает птенцов».
— Нужно их выпускать на воздух, — говорил ему Дик.
— Ты, возможно, прав! — отвечал Кломп. — Но нужна осторожность! А если они сбегут? Что тогда?
— Э, полно! Ты же видишь, как им нравится учеба! А как ловко они сегодня обобрали Пирсона... Прелесть!
Кломп кивнул. Вечером того же дня они вчетвером пришли в «Сады Армиды»...
— Послушайте, — сказал Кломп, — эстрада пуста... Ваши скрипки при вас, сыграйте нам что-нибудь...
В глазах братьев молнией пролетела какая-то мысль.Они встали и направились к подмосткам.Джимми едва слышно бросил несколько слов.
Майкл едва заметно кивнул головой.Они начали играть.Несколько одуревших голов повернулось к ним.
Их скрипки сначала возносили заунывную мольбу далеким языческим богам, а затем, все наращивая темп, выплеснули в искаженные лица слушателей бесхитростную и веселую мелодию о некой Нелли, которая непременно должна выслушать и полюбить исполнителя такой нежной песни.
Слушатели стучали в такт стаканами и кружками.Внезапно братья спрыгнули с подмостков... и, перескакивая через столы и оторопевших пьяниц, сопровождаемые проклятьями и ругательствами, опрокидывая стаканы и кружки, достигли выхода...
— Проклятие! — ревел Кломп. — Держите их!
Настала минута невыразимого беспорядка. Все кинулись к двери, Кломп и Дик — впереди других. Всеобщая голкотня и паника были на руку братьям.Они уже выбежали на улицу... Еще несколько шагов — и они исчезнут в лабиринте пустынных трущоб...
Раздался выстрел.Майкл вскрикнул и упал... Джимми бросился к нему.Эта остановка была роковой.
В одно мгновение толпа воров накрыла их. В пароксизме бешенства Кломп схватил палку с железным наконечником и начал яростно колотить несчастных юношей, лежавших на земле.
— Ах, собаки! — ревел он, — Канальи! Воры! И продолжал бить.
Братья лежали неподвижно, залитые кровью.
— Полиция! — закричал один голос.
Обе жертвы были мгновенно унесены с места происшествия.И когда два полисмена, прибежавшие на звук выстрела, показались в начале улицы, все было уже в порядке... Губерт-стрит была пустынна...
И только из «Садов Армиды» доносились песни, распеваемые пьяными голосами.
16 СРЕДСТВО НЕ БЫТЬ ДВОЕЖЕНЦЕМ
Мы в Балтиморе.В одной из самых отдаленных частей города, в небольшом домике, расположенном на конце мыса, живет молодая женщина, одна, с двумя чернокожими слугами. Эта женщина никогда не выходит. Редкие соседи видели ее лицо.
Это Эффи Тиллингест.В этом строгом уединении она посвящает всю свою деятельность исполнению сокровенных желаний, отсюда она направляет борьбу, начатую в Нью-Йорке, отсюда, из своего штаба, она посылает инструкции Баму...
Вечер. Девять часов только что пробило. Эффи, полулежа на кушетке, прислушивается к шуму волн, бьющихся о берег... Она судорожно сжимает в руке лист бумаги, на котором можно было увидеть печать телеграфного управления.
— Зачем, — шепчет она, — зачем он так внезапно покидает Нью-Йорк?
И она перечитала слова телеграммы:
«Ждите меня завтра вечером. Гуго».
Потом, посмотрев на часы, позвонила и отдала несколько приказаний прибежавшему па зов старому негру.Прошло три четверти часа.У подъезда послышался стук.Через минуту Бам вошел и поклонился Эффи.
Она взглянула на него. Он был спокоен, невозмутим и подчеркнуто холоден.Уроки Тиллингеста уничтожили в душе Эффи всякие проявления доверчивости.Бам и не подозревал, что его спокойствие было для
молодой женщины гораздо подозрительнее, чем видимое раздражение.В письме, полученном ею от Бама, ясно читался протест. Она была готова раздавить эту, пытавшуюся возмутиться гордость. Она ожидала, что он войдет, подняв голову, что будет упрекать, горячиться... О, тогда она была бы спокойна! Ее презрение было наготове. Она знала, как и чем воздействовать на этого зарвавшегося проходимца.
Холодный, вежливый, иронически улыбающийся Бам удивлял ее и внушал опасения.
— Ну, что же, друг мой, — сказала она своим властным голосом, — вы меня все-таки ослушались?
Бам еще раз поклонился.
— Как видите, но, надеюсь, вы простите меня.
— Конечно, я вполне расположена простить, — произнесла Эффи с самой любезной улыбкой. — Приказать приготовить вам комнату?
— Благодарю, — сказал Бам. — Я рассчитываю уехать назад сегодня ночью.
— А! Хорошо...
Эффи опустилась на кушетку, откинула голову на подушки и приготовилась слушать.
— Я мог бы сказать вам, — начал Бам, — что приехал потому, что соскучился...
Эффи сдержала зевок.
— О, успокойтесь! Эти банальности, разумеется, не могут иметь места в наших отношениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25