ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1 ТАИНСТВЕННАЯ НЕЗНАКОМКА
Нью-Йорк. Середина января. Свирепая стужа...
Всю неделю, не переставая, шел снег, и сейчас казалось, что огромный город завернут в саван.Была еуббота, Одиннадцать часов только что пробило.
В полнолуние высокие дома Бродвея отбрасывали резко очерченные тени на мостовые, покрытые густым ковром ослепительной белизны. По краям крыш, на колоннадах, на фронтонах гостиниц, на карнизах подвалов — везде лепился снег, собираясь в углах, сглаживая их и причудливо ломая правильность гранитных форм.
Газовые фонари с своими почтовыми ящиками, покрытыми льдом, бросали на землю желтоватый свет, который ложился фантастическими бликами на господствующий белый фон.Улицы были пустынны. Только изредка кое-где медленно перемещалась вдоль стен фигура полисмена — призрака в плоской шапке, в коротком форменном камзоле и с дубинкой в кожаных ножнах на боку...
Миновав Бродвей, Ратушу, улицу Пирль, войдем в лабиринт узких и темных улиц, плотно окружающих мрачный центр, называемый Могилами.Название это не оригинально. Подобные Могилы можно встретить в Бостоне и во многих других городах Союза. Это — нью-йоркская тюрьма. Здание ее тяжело, как надгробный памятник. Она сродни египетским монументам, она мрачна,
огромна и будто всей тяжестью своей давит заключенные в ней пороки.От этого места до парка Сен-Джон и далее на восток, а на запад — до реки, по которой перевозят пассажиров, лошадей и экипажи пароходы Бруклина, Вильямсбурга и Лонг-Айленда, —простираетсятаинственный город —обиталище носителей Зла во всех его проявлениях и видах. В центре этого города и стоит на своем бессменном посту тюрьма.
В то время, когда оцепеневший от холода богатый город мирно засыпает, город бедняков еще бодрствует. Теперь-то видны все его пороки. Граждане этого города дружно заполняют кабаки, берут приступом стойки и прилавки. Завтра воскресенье. Акцизное правило запрещает в этот день продажу спиртных напитков. И поэтому каждый запасается с вечера до полуночи.
Кабачок «Старый Флаг», что на улице Бакстер, набит битком.Перед узкой оцинкованной стойкой проходит бесконечная процессия, и целый дождь бумажек всех цветов и размеров, заменяющих металлические деньги, сыплется на нее.
— Убирайтесь к черту! — орет толстая Нэт, пышная дочь Ирландии, которая не поспевает удовлетворять покупателей и наполнять оловянные посудины, безостановочно к ней протягиваемые.
— Ого! — замечает один из клиентов за столом в углу: — Нэт уже сердится! Значит, скоро полночь!
Между тем толпа стала уменьшаться. Некоторые не имеют терпения дотащиться домой, чтобы там смаковать запрещенный напиток... Они выпили его тут же из оловянной посуды и, одуревшие, подперли стены... Нэт решает, что нора принять энергичные меры,..
Но вот является помощь. Зловещий голос, громкий, несмотря на хроническую хрипоту, — звучит с порога. Он был похож на визжание тупой пилы по железной полосе.
— Уйдете ли вы, уберетесь ли, окаянные собаки! — скрежещет он. —Вы, пожалуй, думаете, что я плевать стану на закон, лишь бы вам сделать удовольствие? Ну, подымайтесь, да как можно скорей!
Высокий, крепкий, широкоплечий мужчина подкрепляет слова действием. Он хватает одного за руку, другого за плечо. Они шатаются: то ли под действием виски, то ли от его толчков. Ему все равно. Он толкает их и вышвыривает на улицу. Когда бьет полночь, последний пьяница падает головой вперед в снег, на котором отпечатываются его колени и локти.
Дверь «Старого Флага» закрывается, ставни запираются, железные запоры фиксируются болтами.День, посвященный молитве, начался. В кабачке остаются только трое посетителей. Они неподвижно облокотились на стол.
Догги, хозяин кабачка «Старый Флаг», последним толчком плеча в дверь убеждается, что она заперта, а затем подходит к этим троим.
— Эй, старики! Вы остаетесь здесь спать?
И по плечу каждого из пьянчуг он отвешивает весомый удар.Один из них от толчка катится со скамейки и опускается на пол как мешок с картошкой.
— Проклятие! — ворчит Трип, второй из этой грациозной тройки.
Он оборачивается, скрежеща зубами, как собака, которая готова укусить. Но его лицо мгновенно разглаживается — он узнал друга.
— Доброе утро, Моп! — кричит Догги, пытаясь разбудить второго спящего,
Затем он оглядывается по сторонам.
- А где же Бам? Тут он замечает, что Бам и есть тот, кто уже лежит на полу.
— Ох! — говорит Трип, махнув рукой: — Славный парень... но — слаб...
Бама оставляют на полу и начинают разговор. Моп — имя которого или, вернее, кличка, означает «Тряпка» — существо жирное, маслянистое, с толстыми губами, большими глазами, толстыми обвисшими щеками. Оно распухшее, раздутое, обрюзглое...
Трип, по кличке «Подножка», человек поношенный, зеленоватый, исхудалый, с моргающими и красными глазами.Что же касается того, которого звали Бам (мошенник), то о его лице нельзя ничего сказать, так как его не видно в мутной темноте, его окружающей...
Грязная посуда еще стоит на столе. Собеседники негромко подводят итоги прошедшего дня, героем которого стал Моп, обобрав одного джентльмена, возвращавшегося из какого-то клуба в санях...
— Рискованно! — замечает Догги. — Так можно заработать ожерелье из пеньки1.
— Пустяки! — отвечает Моп, кладя на стол портфель. — Немой2 не может говорить...
— Покажи-ка, — бросает Трип, протягивая руку. — О! Тут документы!3
— Подай их мне сюда, — произносит Догги тоном человека, облаченного властью и привыкшего к повиновению.
Но в тот момент, когда он только что вынул несколько бумаг из портфеля и собирался рассмотреть их, глухой и слабый стук раздается у двери «Старого Флага».
— Что это? — вздрагивают мошенники.
— Шш... — шепчет Догги.
Он гасит лампу и прислушивается. Новый стук... На этот раз можно различить, что стучат палкой или хлыстом.Догги кричит грубым голосом:
— Кто там? Проходите своей дорогой!
— Откройте, откройте сейчас же, — отвечает свежий и молодой женский голос.
— Знаете, — говорит Трип, — будем осторожны... Это не шутка ли полиции?..
— Погодите, я узнаю...
Догги, человек предусмотрительный, подтаскивает к двери стол и, вскарабкавшись на него, открывает потайное окошечко в передней стене.На этот раз голос повторяет более нетерпеливо и сердито:
— Открывайте же... скорей... скорей...
— Ну? Что? — спрашивают Трип и Моп.
— Женщина, — отвечает Догги.
— Одна?
— Одна. Она приехала в санях... Одета богато... К черту! Я открываю...
Да, нечасто такое происходило в этом черном и грязном притоне! В проеме двери вместе с волной холода возникает силуэт молодой женщины. Она высока, с густыми каштановыми волосами, роскошными волнами падающими на меховой воротник. Догги с лампой в руке невольно отступает
назад при виде ее очаровательного лица, украшенного огромными голубыми глазами... Бархатная кофточка подчеркивает тонкую талию девушки... Рука, обтянутая тонкой перчаткой, придерживает складки длинной юбки-амазонки.
— Наконец! — говорит она сухо. — Слава Богу, что вы решились открыть!
Затем, входя в помещение, произносит:
— Добрый вечер, джентльмену! Трип и Мои встают.
Красавица скользит взглядом по притону и не может, да и не старается сдержать брезгливой гримасы. Но это длится лишь мгновение — и она ослепительно улыбается.
— Прошу прощения, джентльмены, — произносит она мягким и вместе с тем уверенным голосом, — что беспокою нос в такой поздний час, а главное — во время столь серьезных занятий...
Трип сделал жест галантного протеста, скопированный Мопом и подтвержденный Догги.
— Но, — продолжала она, — меня извиняет важность дело, которое привело меня сюда...
— Готовы к вашим услугам, мисс, — поторопился сказать Дигги своим уже известным нам хриплым голосом.
Благодарю, Впрочем! я не задержу вас надолго. Я ищу... одного... джентльмена... с именем довольно странным, которое я, как нарочно, именно в эту минуту забыла...
Действительно, в этот момент девушка яростно ворошило свою упрямую память.
— Джентльмена? — спросил Догги, невольно оглядываясь вокруг. — Уверены ли вы в том, что говорите?
— Джентльмен носит довольно странное имя... Оно состоит из одного слога...
— Может быть — Трип? — вскрикнуло зеленоватое существо с этим прозвищем.
— Нет, не так...
— Так, может быть — Моп! — сказал другой, делая шаг вперед.
— И не так...
— Тогда, возможно, — рискнул сказать Догги, — это Бам...
— Бам, Бам! Да, да, вы правы...
Это воровское прозвище как бы оскверняло ее детские уста.Двое субъектов с такими же односложными именами почувствовали ревнивое разочарование. Искали Бама. Почему Бама, а не Трипа и не Мопа?
— И вы действительно ищете Бама? — вкрадчиво обратился к ней Догги. Он приблизил лампу к своему лицу, делая таким образом последнюю попытку предложить собственную персону.
— Я сказала — Бам! — отчетливо проговорила незнакомка.
Послышались три вздоха разочарования.Трип, Моп и Догги движением, полным безропотной покорности судьбе, указали под стол, не произнося ни единого слова.
— Где же он? — спросила красавица.
— Под столом, — коротко ответил Догги.
Он опустил лампу и она осветила груду лохмотьев, в которой трудно было определить человека.
— Что он делает под этим столом? Догги колебался.
— У него в шляпе был слишком тяжелый кирпич... Вот он и перетянул...
— Я не понимаю...
— Тысячу извинений! — сказал Моп, снисходя к ее невежеству в области лингвистики, — он пьян, как кентук-киец.
Молодая леди побледнела.
— А! Он пьян! — прошептала она. — Пьян! Пьян!
И она еще раз повторила это слово с выражением ужаса... Трип взял за плечи валявшегося без чувств на жирном полу человека и выволок вперед. Затем, продев свои руки ему под мышки, сказал:
— Эй, ты, старый черт! Очнись чуть-чугь... С тобой хотят поговорить!
Свет лампы падал на лицо несчастного, голова его бессмысленно качалась. Лицо было синим. Красноватые веки едва прикрывали тусклые глаза. Нижняя губа отвисла, ее покрывала белесоватая пена. Из груди вырывалось глухое хрипение.
— Вот видите, — сказал Догги, — от него ничего не добьешься.,.
Девушка низко склонилась над пьяницей. Она пристально смотрела на него, как будто желая выспросить о чем-то эти обезображенные пороком черты.
Затем, выпрямившись и взглянув на остальных, смотревших на нее с напряженным вниманием, сказала:
— Джентльмены, отнесите этого человека в мои сани.
— Что? Что вы говорите?.. — спросил озадаченный Трип.
— Но, — сказал Догги, — не можете же вы увезти его в таком состоянии!..
— Последний раз, — сказала молодая девушка, — я вас предупреждаю, что я не имею ни времени, ни права ждать!
Догги первый решился заговорить смелее.
— Ручаетесь ли вы, по крайней мере, что наш достойный друг — так как он все равно что наш брат — не подвергнется никакой опасности?..
— Довольно разговоров! Думаю, это положит конец вашей недоверчивости...
И незнакомка бросила на грязную стойку кошелек, звон содержимого которого прозвучал неотразимым аргументом.Без дальнейших колебаний все трое взяли Бама, по-прежнему неподвижного, и приподняли — кто за голову, кто за руки и ноги...
Незнакомка вышла и села в сани.
— Благодарю! — сказала она.
После этого она дернула вожжи и тут же скрылась в пелене пурга.
2 КАК УМИРАЮТ БАНКИ И БАНКИРЫ
Уолл-стрит — улица банков и страхевых обществ. Там устраиваются все финансовые дела, там считаются, катятся, падают и собираются доллары.К Уолл-стрит примыкает Нассау-стрит, которая имеет вид груды мусора и камней. Она заканчивается кварталом Бродвей, великолепные дома и роскошные магазины которого тянутся в бесконечную даль и здесь же, с угла церкви Троицы, восхищенному глазу открывается «Река Востока», усеянная кораблями, испещренная их стройными мачтами и дымящимися трубами пароходов.
Около Малого Казначейства обращает на себя внимание богатый двухэтажный дом. Его высокие остроконечные окна закрыты шторами. Четыре широкие ступени ведут к подъезду. Первый этаж украшен фронтоном, поддерживаемым колоннами с коринфскими капителями.
Черная мраморная плита, укрепленная четырьмя золочеными болтами, красуется у двери. На ней видны следующие слова: «С. Б. М. Тиллингест — Банк Новой Англии».Имя Тиллингеста очень известно. Его подпись принимается всеми и он пользуется большим кредитом. Одним взмахом карандаша в своей записной книжке он решает вопросы процветания или упадка других банкирских домов. Дом же его — храм, воздвигнутый торжествующей спекуляцией.
В одной из комнат первого этажа сам Тиллингест лежит на кушетке, бледный, с лихорадочно горящими глазами. Его бледные губы конвульсивно подергиваются. Возле него стоит за пюпитром поверенный, который пишет под диктовку и передает банкиру один за другим листы, заполненные цифрами.
Тиллингест умирает. Два часа тому назад его осмотрел доктор и на настоятельный вопрос о его болезни, ответил, что смерть последует не позже чем через сутки.
Банкир улыбнулся. Смерть для него — тот же вексель, подлежащий уплате, — вот и все...
— Продолжайте, — сказал он поверенному сухим голосом, — граф д'Антони, Кравель и компания...
— Сто двадцать тысяч долларов.
— Хорошо. Прибавьте к пассиву. Что еще? В Альбан-ский банк?
— Семьдесят пять тысяч...
— Хорошо. В Филадельфию?
— Двести пятьдесят шесть тысяч...
— Хорошо...
— Итог?
— Вот он.
Сухой смех вырвался из груди умирающего.
— Семь миллионов семьсот восемьдесят тысяч долларов... М-да... трудно, очень трудно!..
В эту минуту послышался с улицы скрип саней. Лошадь остановилась под окном банкира.
— Мисс Эффи приехала, — сказал поверенный.
— Наконец-то! — воскликнул Тиллингест... — Идите, я должен остаться один...
Он прислушивается. По лестнице идут... Легкие шаги принадлежат дочери банкира, мисс Эффи Тиллингест. Она открывает дверь.За ней двое слуг вносят человека, голова которого закатилась, а руки неподвижно повисли. Это был Бам.Тиллингест взглянул на пьяницу, которого положили на ковер, и который стал ворчать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25