Разве это не подвиг?
— Как они сюда попали, эти сокровища? — насмешливо спросила Лариса, мгновенно ощутив острую радость за Демида.
— С моей помощью. Геннадий через одного из старых друзей Баритона — «медвежатника» Колуна — дознался о месте их нахождения.
И вдруг Лариса рассмеялась, громко, весело, заразительно. Она пыталась сдержаться, но вид книг, стопой сложенных на краю стола, фигура замершего в недоумении Тристана, Геннадий, отпрянувший на спинку кресла, вызывали новый приступ смеха.
— Замолчи! — крикнул Квитко.— Слышишь, замолчи!
— Уже замолчала,— тихо, с сожалением поглядывая на адвоката, сказала Лариса.— Как вы просчитались, Тристан Семенович: ведь это я сама отдала их Демиду и когда-то сожалела, что дед завещал их не мне. Подвига никакого нет. Это не сокровища, а всего-навсего описание, технически грамотное и точное, всех сейфов, которые видел мой дед, и ключей, побывавших в его руках. Сейчас это обыкновенная статистика. И вы думали, что украсть эти книги у Демида и вернуть мне — подвиг! Смешно! Не вышло из вас рыцаря, Тристан Семенович, вы стали всего-навсего наводчиком мелкого квартирного вора, не больше. Для того чтобы эти книги превратить в несметные богатства, нужен гений.
— Что ж, Демид Хорол и есть этот гений?
— Не знаю. Возможно, что здесь мой дед допустил промашку. Почему он так поступил, понять не могу. А для вас, Тристан Семенович, или для этого мелкого воришки, вашего помощника, когда-то выгнанного из милиции, книги — не сокровища, а макулатура. Для меня, к великому сожалению, тоже.
— И все-таки их можно продать,— подал голос Геннадий,— если поискать, покупатель найдется...
— Помолчи лучше,— покосился на него Квитко и перевел взгляд бархатистых темных глаз на Ларису.— А вы понимаете, уважаемая Лариса Павловна, что в глубине души вы жаждете какого-нибудь криминального приключения... Это, наверное, у вас в крови, семейное.
— Нет,— спокойно возразила Лариса,— дед, если откровенно говорить, был человеком, которого я очень любила, даже восторгалась им. Сейчас это прошло. И в моей душе живет вовсе не жажда уголовной романтики, а желание встретиться с необыкновенным человеком, хотя бы приблизиться, дотронуться до него. Понимаете, Тристан Семенович? Из вас такого человека не вышло.
— Ты очень скоро откажешься от своих слов,— сказал Квитко. Мое предложение и любовь остаются по-прежнему неизменными.
— Спасибо за высокую честь,— сквозь зубы процедила Лариса,— если разрешите, я пойду, уже поздно, и отец, наверное, волнуется. Книги я забираю.
— Но послушай... — спохватился Геннадий.
— Не беспокойся, я тебя не выдам, ты даже этого не заслуживаешь, — без тени презрения, равнодушно сказала Лариса, взяла книги и вышла.
— Крепкий орешек, — незлобиво бросил Геннадий.
— Ничего, моей будет,— сказал Квитко,— бьюсь об заклад на бутылку коньяка...
— Может, и будет,— согласился Геннадий,— вы мужчина красивый, таких девушки любят. Но одно хочу сказать: больше ваших поручений я выполнять не стану.
— Ларисы испугался?
— А что, и испугался. Говорю откровенно. Но главное не в этом, главное в другом, нет в вас, Тристан Семенович, глубины помыслов. Все есть: ум, внешность, влияние на женщин, а вот помыслы — мелковаты. Вы сегодня этого Демида пригласили в кафе, чтобы дать мне возможность выкрасть книги. Не знаю, как это произошло, почему, только когда я вернулся в кафе, они не ваши речи, а молчание Демида слушали. Вот так. Выходит, этот парень сильнее вас. Всего вам лучшего!
Глава двадцать пятая
Демид, вернувшись домой, не заметил, что книги Вовгуры исчезли. Он уже давно переписал все формулы ключей в тетрадь. Теперь эти математические символы нужно будет перенести на магнитную ленту. Ключей здесь больше полтора десятка тысяч, и работы, следовательно, будет немало, но если хочешь, чтобы твоя машина когда-нибудь ожила, придется сделать и эту работу.
Взглянул на часы: начало первого. Чаю выпить, что ли, да возиться не хочется... Какой-то странный вечер был в «Элионе», зачем его пригласил Квитко? Объявить о своей помолвке с Ларисой? Так какое Демиду дело до этого?
Прозвучал короткий звонок.
Лариса! Он узнавал ее звонок безошибочно. Чего ради она к нему на ночь глядя?
Открыл. Девушка, как утренний цветок, в белом платье, стояла на пороге. В руках три книги. Интересно, это же ведь книги Вовгуры!
— Удивлен?
— А как же? Логичнее было бы тебе быть у адвоката.
— Совершенно верно, но я, как видишь, пришла к тебе. Бери свои книги.
— Как они у тебя очутились? Проходи, садись...
— Спасибо... Это не имеет значения. Важно, что очутились. И еще важно, что ты забыл о просьбе моего Деда.
— Откуда ты знаешь, что забыл?
— Потому что иначе давно бы похвастался. Вы все хвастуны, и ты — не исключение. Не можешь ты создать такую машину.
— Ты пришла, чтобы сказать мне об этом?
— Нет, я пришла, чтобы вернуть тебе книги. Их у тебя украли, а ты и не заметил. Все. Будь здоров. Жаль, что. не оправдал ты надежд деда. Спокойной ночи.
— Подожди, я провожу тебя.
— Проводи, буду благодарна. И вправду страшновато: на улице темень, а я в белом платье...
— Вот видишь. Идем.
Он подошел к девушке, неожиданно взяв за талию, легко приподнял на вытянутых руках.
— Какая ты красавица!
— Не смей меня трогать! Все вы одинаковые.
Демид бережно опустил девушку и, не отрывая от
нее взгляда, распахнул дверь.
Они вышли на бульвар и долго шли молча. Теплый, но по-ночному свежий ветер дремотно, тихо перебирал легкие пряди Ларисиных волос, дотрагивался до ее обнаженных рук, ласково касался разгоряченного лица Демида.
— Ты и вправду пойдешь за него? — наконец нарушил он молчание.
— Нет,— ответила Лариса,— не пойду.
Демид молча внимательно поглядел на нее и вдруг обнял за хрупкие плечи, прикрытые легким шелком. «Ты же совсем замерзла».— «Нет, мне тепло». Шли они по ночному пустынному городу, казавшемуся от этого торжественным и чужим.
— Теперь отпусти меня,— сказала девушка.— Вот я и дома. Отец ждет у подъезда, а от него не знаешь чего ждать... Удивительное дело все-таки, книги украсть можно, а знания, талант — нет.
Демид остался один. Видел, как из подъезда вышел отец Ларисы, как прощально мелькнуло и исчезло белое
платье. Удивительный покой охватил душу. Он чувствовал около груди тепло Ларисиного плеча, тепло ее ладони... Век бы стоял так, не трогаясь с места и глядя в ее окна. Он и не знал раньше, что это и есть счастье...
Теперь он обязательно докажет всем, и в первую очередь Ларисе, на что он способен, он непременно сделает и запустит свою машину!
С первого августа ему идти в отпуск, но он никуда не поедет, примется за работу, за месяц многое можно успеть.
На следующий день в цехе Павлов, присмотревшись к своему наладчику, весело спросил:
— Что хорошего случилось в твоей жизни, Демид?
— С чего вы взяли, Семен Александрович?
— Выглядишь ты сегодня, как именинник. Весь так и светишься, уж не влюбился ли часом?
— Нет, эта забота не для меня. Невесту еще в люльке качают, — ответил Демид.
— Ошибаешься, она уже по земле ходит совсем близко, рядом с тобой. Подожди немного, постучится и к тебе радость. Она никого не обходит стороной. А пока, чтобы не скучать в ожидании, принимайся за отладку канальных отводов.
Эту работу Демид любил больше всего. ЭВМ со своим комплексом канальных разветвлений — это особый мир, с множеством различных проблем и возможностей. Разобраться в этом, сделать так, чтобы все хитросплетения схем раскрыли свои секреты, — как этого хотелось Демиду! Но он понимал, сколько еще темных закоулков, непройденных коридоров, непознанных возможностей встанет перед ним, как многому еще надо учиться, многое знать, чтобы стать настоящим мастером. И верил, настанет эта минута, счастливая для мастера-наладчика, когда его ум, словно подключившись, сольется с мозгом электронной машины...
Странная мысль.
А почему странная? Может, будущее электронно-вычислительной техники и состоит в том, чтобы суметь подключить мозг человека непосредственно к машине.
Беспочвенная эта фантазия или реальность? Сможет ли человек когда-нибудь достигнуть подобного? Поговорить бы с кем-нибудь, разбирающимся в этой головоломке.
Лубенцов! Демид вспомнил это имя и взглянул на часы. Через две минуты перерыв. Вряд ли в ближайшее
время ему удастся поговорить с профессором о будущем кибернетики. Разговор состоится, но скорей всего по другому поводу.
— Галя, посмотри-ка сверхоперативную память, кажется, она барахлит, не все команды проходят, — попросил Демид, уже шагая к выходу.
— После перерыва, — послышалось в ответ.
Демид выбежал из цеха, через проходную — к телефону-автомату. Набрал номер регистратуры поликлиники, попросил позвать Софью Павловну, страшась услышать что-то неожиданное, но в трубке голос медсестры спокойно ответил: «Сейчас позову». Демид вздохнул с облегчением, а когда услышал ровный голос Софьи, обрадовался и тут же спросил, как идут ее дела.
— Сложно. Когда я вчера сообщила ему, что иду в театр, он только и смог сказать: «Я так и знал, иначе и быть не могло». Слышал бы ты его голос! Тусклый, будто мертвый. Пожалуй, мы напрасно...
— Нет, не напрасно!
— Понимаешь, Демид, мы неправы, так нельзя... Слышал бы ты его голос. Я... — и добавила совсем тихо: — Люблю его...
— Давайте сделаем так: я зайду к вам сразу после работы, а от вас пойдем слушать «Запорожца за Дунаем».
— Разве сегодня идет «Запорожец»?
— Вот так раз! — засмеялся Демид. — Собираетесь в театр, а не знаете, что там идет. Все будет хорошо, Софья Павловна.
— Все должно быть хорошо, — неуверенно сказала Софья, и, как бы подбадривая себя, добавила: — А как же иначе! Мы с тобой делаем из простого посещения театра целое событие — смешно! Я всегда ходила и буду ходить в оперу, когда хочу и с кем хочу.
Жила Софья Павловна в большом доме на бульваре Шевченко. Прямо из окна виден памятник Щорсу, а если вглядеться в даль, то и шумная улица Коминтерна, и вокзал. Квартира была коммунальной, Софья с матерью занимали в ней две комнаты, но Демиду показалось, что живет она отдельно, такая стояла тишина.
— Хорошо у вас, — сказал он, оглядывая книжные полки, стол, кресла, какие теперь найдешь в любой квартире.
— Ничего особенного, — окинула критическим взглядом свое жилье Софья,
И в самом деле все было просто, обычно — комната как комната, но Демид понял, что по-особому уютной ее делает присутствие Софьи, она здесь хозяйка, и потому все освещается ласковым светом, комната будто тепло улыбается гостям.
— Вы сегодня очень красивая, — сказал Демид.
Она была уже одета в праздничный костюм — синий с низким вырезом, открывавшим высокую белую шею, нитка жемчуга оттеняла ее матовую белизну, светлые волосы, зачесанные вверх, открывали маленькие уши, в которых сверкали, как капельки росы, сережки. Красавица? Вряд ли можно сказать это о Софье, но наверняка многие были бы счастливы почувствовать, не увидеть, а именно почувствовать ее улыбку.
— А волноваться нет причин, — мягко сказал Демид, желая ее успокоить.
— Садись. Давай чаю выпьем, перекуси, ведь после работы, наверное, голодный?
Демид не успел ответить на приглашение, как в дверь позвонили, тихо и коротко.
— Он! — выдохнула Софья.
Вышла в коридор и вскоре возвратилась с Лубенцовым. Он окинул Демида непонимающим взглядом.
— Почему ты здесь?
— Мы с ним идем в оперу, — поспешила ответить Софья.
— Как же так, Софья Павловна? А я? Или мне уже нет места рядом с вами? Разве вы не видите... Я... Я никогда в жизни не сделаю вам ничего дурного, я люблю вас...
Софья видела только его глаза, ликующие и одновременно измученные, глаза умоляли ее, были полны любви. Им можно было верить. Она почувствовала неловкость от того, что объяснение происходит при Демиде. Но Демида в комнате не было. Как удалось ему выйти, осталось загадкой, она готова была поклясться, что дверь не открывалась...
— Вы поняли? Вы слышите меня? — тревожно спросил Лубенцов.
— Слышу, — тихо ответила женщина — и, пожалуйста, простите меня.
— Вы не согласны быть моей женой?
— Согласна. Всю эту историю... с оперой... простите.
— А что? — воскликнул Лубенцов. — В оперу мы обязательно пойдем. Великолепная идея! А потом вернемся сюда, упакуем ваши вещи. Вы сегодня же переедете ко мне!
— Только не сегодня, подождите немного, дайте мне привыкнуть. — Софья замолчала на мгновение и вдруг спросила: — А почему не сегодня? Конечно, сегодня! Сейчас же. Помоги мне достать чемодан...
Демид вышел на бульвар, залитый мягким светом предзакатного солнца, оно победно пылало между зеленью тополей, весело сверкало на крышах машин, окнах домов, пламенело в высокой синеве неба, перечеркнутого двумя белыми линиями, оставшимися от самолета.
Взглянул на прощание на четвертый этаж, улыбнулся грустно: в кои веки собрался в театр... пропадут билеты. А может, они догадаются пойти? Может, и догадаются...
Глава двадцать шестая
Первого августа, в жаркий киевский день, когда начинают блекнуть зеленые листья каштанов, Демид вышел из проходной. Впереди у него был целый месяц отпуска. В цехкоме профсоюза можно было приобрести с тридцатипроцентной скидкой путевку в какой-нибудь санаторий Крыма или на Кавказ. Отказался, потому что знал, как проведет отпуск. Во-первых, нужно перейти с заочного отделения на вечернее. Это, конечно, много времени не отнимет, в крайнем случае можно обратиться за помощью к Лубенцову... Во-вторых, настало наконец время закончить работу над своей машиной, утвердить себя в качестве наладчика, мастера своего дела.
Первый блок, который даст возможность занести на магнитную ленту все данные, выписанные пока на полях Баритоновых книг, можно сделать уже сейчас. Потом пойдут платы, на них он смонтирует схемы сравнительных данных, расчеты, регистры, схемы, которые добавят к уже известным данным иные, взятые из другого, а может, и из третьего или четвертого источника, и все это для того, чтобы машина выдала размеры нужного ключа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45