Глава восемнадцатая
Неожиданное горе обрушилось на него. Не стало верного друга, хорошего, доброго человека, преданного тебе до самого последнего часа. Нет Ольги Степановны, ушла навсегда, и ничем тут не поможешь. Человек рождается и умирает, и не только человек — все живое... Но мысль эта не принесла облегчения: горе оставалось горем, потеря — потерей.
Вот так, выходит, остался он на свете один-одинешенек... Взглянул на тахту, на пакет, переданный старой учительницей. Нельзя сейчас читать ее последнее письмо.
В дверь постучали: управдом просила помочь перенести гроб с телом Ольги Степановны в машину.
И снова Демид один в своей комнате, а вокруг тягостная тишина. Хотя бы раз еще услышать знакомый, род-» ной голос. Он взял пакет, карманным ножом взрезал его. На тахту упали письма и деньги — большие желтоватые купюры по сто рублей. Кровь прилила к лицу: будто Ольга Степановна с того света протягивала ему руку помощи.
«Мой дорогой Демид,— читал он исписанный крупными буквами лист бумаги,— я давно хотела помочь тебе рассчитаться с Колобком, но боялась обидеть тебя, ты бы наверняка не взял этих денег. Теперь уже не боюсь. Рассчитайся с ним и раз навсегда плюнь на все краны и унитазы, которые тебе приходилось ремонтировать. Вспомни, что на свете есть театры и кино, стадионы и друзья, книги и хорошие девушки, среди которых наверняка есть и твоя невеста. В жизни ты дал мне большое утешение, ты был моим сыном, а может, больше, чем сыном,— другом. Я никогда не умела экономить деньги, поэтому скопила их не много, но тебе, наверное, хватит. И не плачь, прощаясь со мною, мы с тобой провели вместе столько чудесных часов: и в театре, и в кино, и на улицах... В жизни я желаю тебе только одного, найди себе девушку, хоть немного похожую характером на тебя. Это, конечно, сложно, но найди. Это письмо я пишу в прекрасный солнечный день, чувствую себя великолепно и совсем не собираюсь умирать, а все-таки почему-то пишу. Прощай, мой верный киноспутник, моя душевная опора, мой верный друг. Счастья тебе!..»
И может, не зная, как подписаться, потому что фамилия здесь выглядела бы неестественно и странно, подписалась «Ольга».
И именно это ничем не защищенное, сиротливое имя, каким его никогда не слышал Демид, помогло продиться слезам. Он плакал горько и сладко, плакал Долго, пока слезы не высохли сами собой. «Любимая моя учительница, какое счастье, что вы были у меня, что судьба свела нас...»
Он положил деньги в конверт — пятнадцать бумажек, полторы тысячи. С Колобком он рассчитается не позже завтрашнего дня, еще и на жизнь останется. Да на какую жизнь! Без долгов, без осточертевшей работы и... без Ольги Степановны. Лучше бы вечно ремонтировал унитазы и краны, только бы она жила!
...Демид думал, что будет много хлопот с организацией похорон, а оказалось, что друзей у Ольги Степановны много, два часа шли и шли люди к гробу, стоявшему в большом и светлом зале, где звучала тихая, торжественно-печальная музыка. Потом пятнадцать пионеров вынесли красные подушечки, на каждой из которых лежали ордена и медали: боевые и трудовые награды заслуженной учительницы Ольги Степановны Бровко. Какие- то пожилые люди, ее бывшие ученики, обнимались, неожиданно встретив друг друга. Когда-то Ольга Степановна вела их через чащобы букваря, теперь они стали рабочими и артистами, инженерами и врачами. И Демиду на минуту показалось, будто высокий, ярко освещенный зал, в середине которого стоял гроб, походит на большую гостиную, где хозяйка собрала своих старых друзей для последнего прощания.
И эта минута настала. Демид подошел к гробу и поцеловал холодные губы своей учительницы. Солнечный луч скользнул по восковому лицу, и Демиду показалось, будто оно улыбнулось. Так и унес он в душе на всю жизнь эту ласковую улыбку.
Потом был путь в автобусе на Байково кладбище. «Какая здесь буйная зелень»,-— почему-то подумалось Демиду. Слова над могилой, громкие удары первых пригоршней земли, а потом целая пирамида из венков и... абсолютная тишина.
Демид вдруг осознал, что стоит перед этой горой из цветов не один, кто-то был рядом, и это присутствие постороннего человека раздрало, нарушая течение тяжелых, но, как ни странно, уже не столь болезненно-горьких мыслей. Оглянулся: Лариса. Стоит- и смотрит на портрет, врезанный в грань зеленой пирамиды. Взглянув на Демида, девушка тихо проговорила:
— Вот тоже прощаюсь с Ольгой Степановной...
— Разве ты ее хорошо знала?
— Лучше, чем ты думаешь. А сейчас поехали домой, не нужно тебе здесь долго оставаться.
«Она же только что перешла в десятый класс,— подумал Демид,— а разговаривает, как старшая...»
Молча доехали до Борщаговки.
— У тебя есть немного свободного времени? — спросил Демид.
— Конечно.
— Помоги мне... перенести книги.
Они нашли управдома, Стеллу Ивановну Громову, и та, увидев Демида, встретила его, как своего спасителя.
— Выручи, пожалуйста,— попросила Громова,— выброси всю эту рухлядь из квартиры. Понимаешь, когда жилец уезжает, я от него требую убрать, вымыть квартиру и уж потом даю справку о выписке из домовой книги. А здесь... Может, подружка твоя поможет?
— Помогу, разумеется.
— А ключи потом принесете мне. Если что захочешь, возьми себе. Кому это старье нужно?
В квартире Ольги Степановны еще держался слабый запах табака и кофе.
— Ты не куришь? — спросила Лариса.
— Нет. А ты?
— Иногда. Когда захочется немного пофасонить.
— Брось,— строго сказал Демид.
— Хорошо, брошу, — покорно согласилась девушка, и вдруг лицо ее осветилось улыбкой, не очень уместной в эту минуту.— Послушай, Демид, ведь в эту квартиру в скором времени переедут новые жильцы, и наверняка это будет молодая пара, потому что квартира маленькая... Давай приготовим им подарок; сделаем здесь все так, чтобы они сразу почувствовали себя, как дома.
— Прекрасно придумала, Лариска, а ты, оказывается, не такая легкомысленная, как тебя охарактеризовал твой дед Аполлон Вовгура.
— Аполлон Вовгура был ярчайшей личностью,— быстро подхватила девушка.— А вот почему он свое внимание остановил на тебе — и по сей день для меня остается загадкой. И в этом причина того, что я тоже заинтересовалась тобой. Не мог он ошибиться, должно в тебе быть что-то необыкновенное. Может, это я по своей глупости не вижу.
— Во мне и нет ничего необыкновенного,—сказал Демид.— Ты, выходит, права.
— Нет, все-таки должно что-то быть.
Они работали до самого вечера, и когда все было вымыто, вычищено, расставлено по местам, позвали Громову.
— Принимайте квартиру.
— Я же сказала: все выбросить.
— А разве так хуже?
И вдруг Громова, эта вечно озабоченная и чем-то недовольная женщина, улыбнулась.
— Повезло кому-то. Хорошо придумал, Демид.
— Это не я придумал — Лариса.
— Неважно, кто придумал. Важно, что хорошо сделали. Спасибо.
И снова улыбнулась, на щеках заиграли лукавые ямочки, и лицо вдруг помолодело, стало добрым и привлекательным.
— Ко мне не зайдешь? — спросил Демид Ларису.
— Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Сейчас, наверное, отец ждет.
— Спасибо тебе.
— Ну что ты! Не за что,— и побежала вниз, забыв о лифте, каблучки звучно процокали по ступеням, словно отбивали чечетку.
— Хорошенькая девочка,— вдруг сказала Громова.— А будет еще краше. И все же не женись на ней...
Демид оторопело взглянул на женщину, не поверив своим ушам.
— Жениться?.. Я вообще не собираюсь жениться. Что это вам взбрело в голову?
— Хотела тебя предупредить... Понимаешь, я не один день живу на свете и заметила, что дурные люди к дурным, как иголки к намагниченным ножницам. Может, я ошибаюсь, и Лариса неплохая девочка, но почему-то она всегда оказывается в центре сомнительной компании,.. Хотя, извини, конечно, если я сказала что-то не так... Только знаешь, если ты имеешь на нее влияние, то отвлеки ее от дурной компании, где верховодит этот адвокат...
— Тот, что с бородкой?
— Вот видишь, и ты знаешь... Сам он сухим выйдет из воды, скользкий, как уж, а Ларису мне. Запутается — потом не выберется. Впрочем, не моя печаль. И ей не брат и не сват, пусть сама Думает. Счастливо тебе!
Повернулась и пошла вниз по ступеням, видно, тоже забыв о лифте. Выходит, и управдому этот разговор был неприятен. Демид постоял немного, раздумывая, посмотрел на дверь, которая не Один раз хивалась, впуская его в уютную, пропахшую табаком и кофе комнату старой учительницы, и медленно направился к себе.
Книги высились вдоль стен стопами. Какую прекрасную библиотеку подарила ему Ольга Степановну! И не только библиотеку, подарила и время для чтения! Он же теперь свободен, как вольная! Вот только ходит к Гафии Дмитриевне, в раз, скажет, что ее наряды ему больше не нужны. Потом купит бутылку шампанского и отправился к Колобку, отдаст ему долг, до последней копеёчки, с великой благодарностью. Они выпьют по бокалу шампанского и распрощаются, как мужчина с мужчиной, а на прощание Да обязательно скажет Трофиму Ивановичу, что в случае необходимости всегда готов прийти ему на помощь.
А на сердце — печаль и тревога, все переплелось: и смерть Ольги Степановны, и беспокойство за Ларису. Что это за компания завелась у нее? Хотя, в сущности, ему дело? Пусть сама разбирается в своих делах...
Тишина, покой и грусть в его заваленной книгами квартире. Молчит детский телефон, никогда уже не отзовется голосом Ольги Степановны.
С завтрашнего дня он начнет жизнь по новой программе. Оглядел свою комнату и улыбнулся ей, как можно улыбнуться доброму живому существу: «Я запустил тебя немного, но теперь у меня будет свободное время после работы и кое-какие деньги, ведь я радиомонтажник пятого разряда и получаю двести пятьдесят рублей, иногда и побольше, сделаю тебя такой уютной, как игрушку, чтобы девушка, которая когда-нибудь заглянет к нам, сказала: «Ой, как здесь хорошо!»
И вдруг рассердился на себя за эти мысли: нашел время! Вновь посмотрел на телефон, неожиданно для себя нажал кнопку, поднес трубку к уху — нет, не бывает чудес на свете: Ольги Степановны не стало, но в памяти остался ее прокуренный голос, ее добрые слова... И ее жизнь.
На другой день с портфелем в руке, в котором лежала бутылка шампанского, он позвонил в Лилину квартиру. Дверь открыла Гафия Дмитриевна и испуганно отпрянула, загородив вход в комнату Лили.
— Как поживаете, Гафия Дмитриевна, все ли в добром здоровье?
— Все здоровы, будь здоров и ты, проходи ко мне,— проговорила Гафия Дмитриевна, с опаской поглядывая на Демида.
— А к Лиле вы меня уже не пускаете? — спросил Демид, слыша доносящийся из-за двери мужской голос.
— Понимаешь...— Женщина пыталась что-то объяснить, но тут дверь в комнату распахнулась и на пороге появилась Лиля.
— Что случилось, мама? Мы с Омаром всегда рады гостям. Проходи, Демид. Знакомься, мой жених Омар На- зири, сегодняшний студент политехнического института и будущий эмир, или по-нашему король. Правда, королевство не очень большое, но богатое.
Навстречу Демиду поднялся темнокожий юноша и протянул на удивление мягкую и гибкую с длинными пальцами руку.
— Очень рад познакомиться с друзьями Лили.
Произнеся имя девушки, он сделал ударение на последнем слоге, и от этого оно стало незнакомым, будто бы иностранным. Волосы, причесанные на косой ряд, блестели от брильянтина, на смуглом лице ослепительно сияли белки глаз и зубы.
— Извините,— немного смущенно сказал Демид,— я, собственно, к Гафие Дмитриевне.
— Почему? — строго спросила Лиля.
— Поблагодарить за все доброе, что она сделала для меня.
— Проходи, раз уж пришел, садись к столу,— овладела положением Гафия Дмитриевна,— пожалуй, сейчас выпить шампанского самое подходящее время.
— Мама, как всегда, права: я выхожу замуж и, возможно, когда-нибудь стану шахиней,— объявила Лиля.
— Вполне вероятно,— сказал Омар,— но только в том случае, если я стану эмиром. И потому должен предупредить честно: отец мой, да продлит аллах его дни, еще молодой, ему только сорок четыре года, так что стать супругой эмира у тебя шансов немного.
— Ничего,— уверенно сказала Лиля,— там посмотрим.
— Вы прекрасно владеете русским языком,—удивился Демид.
— Я на пятом курсе политехнического,— сказал будущий король,— было время выучиться. Я лично считаю, что каждое дело, за которое берешься, надо доводить до конца. Так и с языком.
— Хорошее правило, — сказал Демид. Будущий король маленького эмирата нравился ему все больше и больше.— Но согласитесь, немного странно: сын эмира — и учится в Советском Союзе...
— Ничего в этом нет странного,— ответил Омар,— у вас учатся разные студенты, и далеко не все они коммунисты. Образование в Советском Союзе, я имею в виду техническое образование, лучше и дешевле, чем в других странах. Мой эмират очень богатый, но все равно деньги надо считать — на то они и деньги.
— Вот что правда, то правда, деньги надо считать,— сказал Демид и вздохнул с облегчением, как человек, стряхнувший с плеч тяжелую ношу.— До того это справедливо, что прямо смешно.— Он рассмеялся без видимой на то причины, и Гафия Дмитриевна поняла его по-своему, сверкнула на Демида колючими глазами остро и настороженно и, встав из-за стола, позвала:
— Выйдем-ка на минутку.
— Нет, сначала надо выпить,—потребовала Лиля и, как из пушки, выстрелила пробкой из бутылки.— Люблю, когда стреляет.
— Я тоже,— заметил Омар.
— Ты же, наверное, масульманин,— сказал Демид, не замечая, что перешел с эмиром на «ты»,— а масульманам нельзя.
— Можно,— ответил будущий король,—религия давно отреклась от смешных нелепостей.
— Тогда — за ваше счастье! — провозгласил Демид.
Они выпили холодное, шипучее вино, и тогда Гафия
Дмитриевна увела все-таки Демида в другую комнату.
— Что же ты: Ольга Степановна умерла, а ты смеешься?
— Она бы меня поняла. Смеюсь оттого, что на душе полегчало: работа моя у вас окончилась. Передумал я покупать дом.
— Почему передумал? Лилькино замужество охоту отбршо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45