Как-то странно изменились его отношения с жильцами микрорайона. Всегда предлагали ему кто деньги, кто выпивку, а тут никто даже не заикнулся. Странно. А почему
странно? Видишь, какой ты, Демид, оказывается, лицемерный. Помогаешь людям, делаешь это от души, а все- таки хочешь, чтобы тебя благодарили. Да нет, просто все узнали, что ты помогаешь бесплатно, вот в чем дело.
— Ну как, понравился тебе Лубенцов? — сразу спросила старуха, как только Демид переступил порог ее квартиры.
— Интересный человек.
— Не просто интересный — гениальный. Ты, когда поступишь, старайся держаться к нему поближе, ни одной лекции не пропускай.
— Для этого надо еще сдать экзамен...
— Сдашь. Садись, будем работать, сегодня диктант...
Через два дня они снова встретились с Лубенцовым.
Устный экзамен по математике он принимал вместе
с тем же ассистентом.
Взглянул на Демида, на экзаменационную карту.
— Вы работаете на ВУМе? В каком цехе?
— В шестом.
— Какие тэзы собираете?
— Чаще всего регулирую, а не собираю. У меня четвертый разряд.
— А скажите, пожалуйста, товарищ Хорол, — неожиданно и будто бы не к месту спросил Лубенцов, — вот, например, вам дали смонтировать тэз, часть арифметического устройства, скажем, сумматора. Вы будете монтировать строго по инструкции?
— Конечно. Иначе контроль не примет.
— Это верно. А как работает этот сумматор, вы знаете? Про Булеву алгебру что-нибудь слышали? Про Булевы функции знаете? Или работаете только по инструкции?
Ассистент смотрел на профессора с удивлением: подобные вопросы не входили в программу экзаменов. Может, нужно вмешаться, с этим Лубенцовым никогда не знаешь, в какую историю попадешь. Нельзя же, в самом деле, требовать от абитуриента знания Булевой алгебры. Взглянул встревожено сначала на Лубенцова, потом на Демида и увидел, что парень почему-то разозлился, тряхнул своей золотисто-медной гривой и спросил:
— А что, разве Булевы функции под силу только профессорам университета?
— Нет, конечно. Но мне хотелось знать, представляете ли вы их себе?
— Представляю.
— И схему какого-нибудь простейшего сумматора можете нарисовать?
— Могу.
— Александр Николаевич, — несмело возразил ассистент, — мне кажется...
— Минуточку, — спокойно перебил его Лубенцов и, обращаясь к Демиду, сказал: — Рисуйте.
Для Демида, который совсем недавно разработал вместе с Павловым сложнейшую схему, это задание было просто детской игрушкой. Нарисовал, показал профессору, тот взглянул, внимательно проверил и сказал:
— Схема производит хорошее впечатление. Будет работать.
— Нет, не будет, — сам пугаясь своей смелости, сказал Демид.
— Почему не будет?
— Вот здесь и здесь недостает двух резисторов.
Лубенцов посмотрел на юношу и вдруг покраснел, а
Демид в страхе подался назад. Но профессор неожиданно рассмеялся, весело, от души.
— Александр Николаевич, — снова попробовал вмешаться ассистент, — мне кажется, наш экзамен...
— Проходит в несерьезной обстановке? — закончил его мысль Лубенцов. — Ничего, зато результаты хорошие. Все, молодой человек, можете идти.
— А экзамен?
— Уже сдали. И отлично сдали. Не сердитесь на меня, просто мне хотелось узнать, какие рабочие сейчас работают на ВУМе. Всего вам хорошего, товарищ Хорол.
Демид растерянно посмотрел на экзаменатора, в груди которого все еще клокотал раскатистый смех, пожал плечами и вышел.
— Александр Николаевич, — сказал ассистент, — вы же не знаете человека. А если этот Хорол захочет пожаловаться?..
— Не думаю. — Смех замер в груди Лубенцова. — Он не производит впечатление неграмотного человека, и вообще, получив пятерку, не жалуются.
— Вы думаете поставить ему пятерку?
— Обязательно. Если бы в нашей системе оценок существовали плюсы, я бы прибавил ему еще и плюс. А теперь пригласим следующего, и будем спрашивать его про бином Ньютона и квадратуру круга. Не бойтесь, никаких неприятностей не будет. Лет через десять этот Демид Хорол таких, как я, за пояс заткнет...
Демид вышел из университета взвинченный до крайности. Ничего не скажешь, гениальный профессор, открыл новую систему экзаменов! А если бы он не смог нарисовать схему, тогда что было бы? Двойка? Нет, тогда профессор, наверное, пошел бы по программе десятилетки, успокоил сам себя Демид и неожиданно подумал: «Он меня так экзаменовал, потому что я работаю на ВУМе, а звание рабочего этого завода, хочешь ты того или не хочешь, накладывает дополнительную ответственность... Надо быть образованным... Подумаешь, Булевы функции, великая тайна... Удивил!»
— Демид! — послышалось рядом, и сразу все обиды и беспокойство юноши как рукой сняло: навстречу шла Софья Павловна, не торопясь, будто прогуливаясь. — Ну как твой экзамен?
— Не знаю, что и сказать... Попал к одному гению... К Лубенцову. То ли он действительно чудак, то ли чудит, как и положено гениальному человеку. Удивительные вещи о нем рассказывают...
— Что рассказывают? — Софья насторожилась.
— Да сплетни скорее всего. Просто он очень нестандартный человек. У него в прошлом были большие неприятности, но можно с уверенностью сказать, что они и в будущем у него будут. Спокойно счастливыми бывают только посредственности.
— Вот уж что правда, то правда, — грустно согласилась женщина, крепко пожала ему руку и пошла к университету. Только теперь походка ее стала энергичной, стремительной, похоже было, что Софья Павловна хотела наверстать упущенное в разговоре с ним время.
Юноша поспешил к троллейбусной остановке, раздумывая о Софье Павловне. Очень она изменилась за последнее время. В спортивном зале — решительная, самоуверенная, веселая, сейчас — какая-то грустная и счастливая одновременно, как влюбленная девчонка.
Скоро вечер опустится на Киев, какие еще он принесет неожиданности? В почтовом ящике газеты и записка, уже привычная: «Помоги моим друзьям», дальше — адреса и внизу приписка: «Вечером приду. Л.».
Сердце радостно забилось, когда прочитал эту приписку; как это славно, что на свете существуют такие хорошие, открытые, простые девчата, как Лиля. И женой она будет хорошей, вот только нужно немного стать на ноги, обзавестись хозяйством, а то что за жених, у которого даже брюк приличных нет?
Пришел домой, сразу же взялся за трубочку телефона.
— Ольга Степановна, как вы там? Какой-то был странный экзамен... Помните Лубенцова?
— Рассказывай.
И он рассказал все подробно, ничего не забыв, даже коридорные слухи. И когда старая учительница поздравила его с успешно сданным экзаменом по математике и пригласила вечером заняться диктантом, он отказался:
— Сегодня не могу, много работы.
— Какой работы?
— Слесарной. Людям помочь надо.
— Понимаю, надо... Да, пожалуй, еще один диктант или сочинение ничего не изменят и не решат. Что знаешь, то знаешь. Все будет хорошо, не забывай меня.
И снова краны, замки... Ох, и здорово научился ремонтировать их Демид! И что приятно: благодарят, а о деньгах — ни слова. Видно, твердую репутацию он себе заработал. Что ж, тем лучше.
Лиля прибежала где-то около девяти, веселая, красивая, желанная.
— Как твой экзамен?
— Нормально.
— Я так и знала. Завтра воскресенье, у меня к тебе просьба...
— Опять краны, батареи?
— А разве плохо — людям делать добро? Вечером мы с тобой сходим в кино, погуляем. Одеть бы тебя непригляднее, но ничего: волосы твои все спасают. До чего же красивый цвет, вот бы мне такой! Все-таки нет правды на земле. Мне нужно — бог не дал, тебя наградил, а ты и внимания не обращаешь. Ну ничего, парик себе куплю. Говорят, когда-то во Франции сама королева парики носила.
Поцеловала Демида, прижалась к нему всем телом и исчезла, словно ее и не было, остался только запах духов да отзвук звонкого милого голоса. Что она нашла в нем, Демиде? Волосы? Смешно...
Утром, как всегда в семь, позвонил Ольге Степановне.
— Доброе утро!
— Доброе! Ну как поживает наша литература?
— Все будет отлично, моя дорогая учительница!
Вечером они с Лилей, перед кино, прошлись по бульвару. На лице Лили — гордое презрение ко всем, кто
осмелится подумать о них худо. «Он, конечно, одет еще простовато, но зато красив и мне нравится», — казалось, говорили ее глаза.
Величав и прекрасен бульвар Ромена Роллана ранним вечером. Где-то далеко, за многочисленными домами Борщаговки, садится солнце, и все пространство между ними, и широкая лента бульвара залиты ласковым золотистым светом.
Если вот так гулять по бульвару, то обязательно встретишь людей, которых вовсе не ожидал встретить. Например, Ларису Вовгуру. Идет легко и грациозно, как балерина, весело и задорно поглядывая на встречных. В руке сетка с пакетами молока и консервными банками, видно, была в гастрономе. Взглянула мельком на Демида и Лилю и не узнала, взгляд равнодушно скользнул мимо, лишь чуть-чуть дрогнули ресницы, и, наверное, не остановилась бы, если бы Демид не окликнул:
— Лариска, ты что, зазналась?
— Ах, это ты? — удивилась она. — Извини, я спешила.
— Познакомься, это Лиля, работает на нашем заводе.
Девушки поздоровались.
— Ну, как вы поживаете? — спросил Демид.
— Можно подумать, что ты не знаешь, как мы живем, — не глядя на Лилю, ответила Лариса. — Все по- старому. Что было на Фабричной улице, то и здесь — одинаково. Экзамены сдаешь?
— Сдаю.
Она будто совсем не замечала присутствия Лили, обращалась только к Демиду, и игра эта была такой детской, что Лиля рассмеялась и спросила:
— Ты в какой класс перешла? В седьмой?
— В шестой, — ответила Лариса и добавила: — Простите, мне некогда, мама ждет. До свидания.
Кивнула головой и ушла.
— Хорошая девушка, — заметила Лиля.
— Мы соседями были на Фабричной.
— Ты с ней там, на Фабричной, целовался?
— Ты что, в своем уме? Она же совсем ребенок!
Они пошли в кинотеатр «Лейпциг», на площадь, где
пересекается проспект Космонавта Комарова с улицей Гната Юры. Там недавно закончили строить подземно- надземный трехэтажный переход, где никто друг другу не мешает: ни машины трамваю, ни трамвай пешеходам. Демид всегда любовался этим чудесным сооружением, характерным для нового Киева, столь не похожим на тесный центр столицы, любовался с восхищением. Для него это был будто наглядный пример, как может воплотиться в сталь и бетон богатая фантазия архитектора. Но на этот раз такое чувство не возникло, а даже наоборот — почему-то вспомнилось, как однажды зимней ночью к нему пришла озябшая Лариса и он оттирал ей пальцы на ноге, прихваченные лютым морозом...
— Эта Лариса произвела на тебя глубокое впечатление, — посмеиваясь, сказала Лиля. — Ты молчишь вот уже целых десять минут.
— Твоя правда, она хорошая девушка и очень несчастная.
— Возможно, она и хорошая, а вот несчастная ли — не думаю. Я ее недавно видела около кафе «Элион» в одной недурственной компании.
— Компании? Какой?
— Как тебе сказать... Опытной компании. Эта компания, если схватит — не выпустит.
— А ты откуда знаешь?
— Бывала в ней, правда, не школьницей. Ну да ладно, вряд ли стоит твоя Лариса, чтобы о ней так много говорили. Идем, скоро сеанс начнется.
Через два дня Демид написал сочинение по литературе, допустив одну орфографическую ошибку и пропустив три запятые. Он стал студентом заочного отделения мехмата. Вернувшись домой, после того как нашел свою фамилию в списках зачисленных студентов, он заглянул к Ольге Степановне и, поздоровавшись, упал в кресло.
— Смешно, — сказал он, — мечты, которые сбываются, перестают быть мечтами и оборачиваются обыкновенной работой. Мечтал я — не передать как — об университете, а поступил — и вместо радости вижу перед собой целую махину работы, шесть лет каторжного труда. Ольга Степановна, а не проще бы было собирать тэзы в шестом цехе и не засорять себе голову всякими мечтами? Получить пятый разряд, хорошо зарабатывать, жениться на хорошенькой девушке, славного мальчонку, смешного и замурзанного, сыном назвать...
— Конечно, проще,— ответила учительница.
— Так зачем же я стараюсь?
— Самолюбие не позволяет. Хочешь быть современным рабочим. По всем статьям.
— Это что, плохо — самолюбие?
— Плохо себялюбие, а самолюбие — понятие сложное. Иногда, конечно, плохо, а иногда благодаря этой огромной движущей силе делают великие открытия, пишут прекрасные стихи.
— Ну, к таким высотам я не рвусь.
— Может, и не рвешься, но быть в последних тоже не согласишься.
— Ну, и как вы думаете, хорошо это или нет?
— Трудно сказать. Ясно одно: сложно.
Глава четырнадцатая
Просто странно, как мало и как удивительно много — двадцать четыре часа, вмещающиеся в одни сутки. Можно ничего за это время не успеть, а можно переделать гору всяких дел, прямо диву даешься. Работа на заводе, потом разные слесарные дела (чтоб они пропали, столько времени отнимают!), свидания с Лилей (тут время летит — и не заметишь!), а поздно вечером, когда все спят, приятно включить паяльник и поколдовать над своей первой электронно-вычислительной машиной. Пожалуй, это слишком громко сказано, и все же: пусть его машина умеет только складывать элементарные числа — все равно она машина, ЭВМ, иначе ее не назовешь.
Что ж, отнесем свой «собачник» в радиоклуб, подключим к питанию, попробуем щелкнуть тумблером. Все правильно, вспыхнула «единица». Поднимем вверх ручку второго тумблера, должна загореться «двойка», а «единица» погаснуть. Ничего подобного не произошло, как горела «единица», так и горит. Где же кроется ошибка? Отключим осциллограф, возьмем наконечники, посмотрим на схему. Здесь должен быть ток, он и есть. А здесь его не должно быть, а он почему-то есть. В чем же дело? Ага, припай растекся и замкнул два контакта. Ясно. А сейчас как? Щелк, щелк.
Теперь все верно: погасла первая лампочка, зажглась вторая. Пойдем дальше.
Только через день таким же поздним вечером стали исправно загораться все лампочки точно так, как предписано схемой. Сначала Демид чуть было не заплясал от радости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45