Родриго бросился в воду, подхватил Сигнуса и выволок на берег.
Отплевываясь и кашляя, юноша упал на колени, а Родриго принялся колотить его по спине. Наконец Сигнус повалился на траву, судорожно дыша и содрогаясь всем телом.
Родриго положил руку ему на плечо.
– Снимай мокрую одежду и ступай к огню. Наригорм, быстро за одеялом!
Но Сигнус не мог двинуться с места. Помогая ему стаскивать мокрую одежду, Родриго поднял глаза на Зофиила, который наблюдал за его действиями с довольным выражением.
– А ведь ты намеренно толкнул его, Зофиил.
– Юнцу не мешало охладиться.
– Ты знал, что он не умеет плавать.
– Значит, пришло время научиться. Или он не лебедь? От этих лебедей только и проку, что в жареном виде на столе!
Фокусник присмотрелся к мокрому Сигнусу и неожиданно расхохотался.
– Что я вижу? Кажется, я ошибался! Оказывается, наш принц никакой не лебедь!
Все повернули головы к Сигнусу. Он стоял на коленях, раздетый до пояса. Не было ни крыла, ни перьев. Лишь розовая культяпка длиной не больше ступни с шестью крохотными, размером с женский сосок, бугорками – словно не проклюнувшимися почками плоти.
Зофиил ухмыльнулся.
– Ну, если бы я знал, что он всего лишь несчастный калека, я никогда бы…
При слове «калека» Сигнус дернулся, но закончить Зофиил не успел. Родриго бросился к фокуснику и изо всей силы врезал ему по губам. Зофиил упал на спину, но тут же поднялся, прижимая левую руку ко рту. В правой что-то блеснуло.
Осмонд опередил его. Он вывернул фокуснику руку, и на замерзшую землю упал нож. Осмонд отшвырнул его ногой.
– Не смей, Зофиил, ты сам напросился.
Несколько мгновений Зофиил не сводил с Родриго ненавидящего взгляда, затем слизнул струйку крови с быстро опухавшей губы.
– Берегись, Родриго, – промолвил он тихо. – Ты уже второй раз поднимаешь на меня руку. Третьего я не стерплю.
21
СТОЯЧИЕ КАМНИ
К полудню мы начали собираться в дорогу. Из трубы знахаркиной хижины по-прежнему не шел дым. Меня снедало беспокойство, но остальные думали только о стычке между Родриго и Зофиилом.
Каждый из них молча занимался своим делом, и все же в воздухе висело напряжение. Время от времени Осмонд бросал на спорщиков настороженный взгляд, готовый в любую минуту разнять их. Родриго и Зофиил походили на двух взбесившихся псов – того и гляди, вцепятся друг другу в глотки.
Сигнус был так поглощен своим унижением, что не замечал ничего вокруг. Он стряхнул руку Родриго, когда тот хотел помочь ему подняться на ноги, и удалился, чтобы переодеться в одиночестве. Вскоре, подсохший, стуча зубами и не поднимая глаз, он вернулся в лагерь. Адела предложила ему миску похлебки, но Сигнус молча покачал головой и отправился запрягать Ксанф. Коняга ткнулась ему в плечо носом, но даже эта ласка не развеяла уныния Сигнуса.
Взгляд мой то и дело обращался к хижине. Ничего не поделаешь, придется нарушить собственную клятву никогда туда не возвращаться. Меня мучила совесть. Как могли мы позволить Зофиилу угрожать знахарке? Что, если он пошел дальше угроз? Столкнул женщину в ущелье, и сейчас она умирает от ран, не надеясь на помощь?
Это было чистым безумием – приближаться к жилищу, из трубы которого не валил дым, но мне ничего не оставалось, как снова вскарабкаться по узкой тропе. На крик никто не ответил. Тот же садик, драчливые куры сражаются за семена. Странные плоды, тронутые морозцем, все так же свисают с веток рябины, раскачиваясь от слабого ветерка и поблескивая инеем.
На мои крики по-прежнему никто не отзывался. Пришлось оттолкнуть тяжелую кожаную занавеску, чтобы слабый свет зимнего солнца проник в хижину. Камни, из которых ее построили, образовали естественные выступы и ниши, в которых ютились горшки и кувшины. Связки сухих трав свисали с потолочных балок. Пустой котелок стоял в центре хижины. Огонь под ним почти погас, лишь несколько кроваво-красных ручейков, словно крохотные вены, свидетельствовали, что очаг не мертв. В комнате помещался деревянный шкаф для одежды, две табуретки и узкая кровать всего на несколько дюймов выше утоптанного земляного пола. На кровати свернулась тощая серая кошка, бесстрастно изучая меня громадными зелеными глазищами.
– Ну и где твоя хозяйка?
Кошка моргнула и лизнула лапу.
Снаружи все было по-прежнему. Пришлось приблизиться к краю оврага и заглянуть вниз. Хорошо хоть изувеченное тело знахарки не валялось на острых камнях. Или Зофиил так напугал ее, что бедняжка решила бежать? Позади ревел водопад. Если женщина упала в воду, мне ни за что не разглядеть ее в пенном потоке.
Оставалось только примостить у порога маленькую бутылку Зофиилова вина – дара, о котором ему лучше не знать, – и спуститься вниз.
Внезапно за моей спиной раздался голос:
– Спасибо за вино.
Знахарка стояла у изгороди, положив руку на калитку и заставляя меня гадать: вошла она или вышла?
Мне не хотелось подходить к ней ближе чем на расстояние вытянутой руки.
– Я хочу извиниться за своего товарища, который приходил вчера вечером, и еще… хочу, чтобы ты знала – я не позволю ему навредить тебе.
– Твой друг был до смерти перепуган. Немудрено – вон как завывал прошлой ночью волк! Я дала ему то, о чем он просил, из жалости, а вовсе не потому, что он мне угрожал.
– Значит, ты тоже слышала волка.
– Слышала. Твоему другу не удалось отравить его.
И снова знахарка не спрашивала – она знала. До чего же остер ее слух!
– Волк не тронул приманку. Но тебе нечего бояться – мы уведем его за собой.
– Что мне волк? Он пришел не за мной. Я боюсь священников и тех, кто хочет костром и дыбой умилостивить Христа всепрощающего.
– Я должен идти. Спасибо за помощь. Матери и младенцу стало лучше.
– Я рада.
Меня терзало любопытство. Знахарка все так же неподвижно стояла у калитки.
– Прости, но я не могу так уйти. Скажи, где ты пряталась минуту назад? Ты не слышала моего крика?
Знахарка улыбнулась.
– Слышала. Я все время была здесь.
В памяти мелькнул серый мех и зеленые кошачьи глаза.
– Неужели кошка?
Она рассмеялась.
– И ты считаешь меня ведьмой? Нет, не кошка. Водопад. Прозрачная вода скрывает лучше прочной двери. За водопадом есть пещера. О ней знала еще моя мать. Пещеру нетрудно заметить, но люди не дают себе труда вглядеться. Лучший способ спрятаться – оставаться на виду. Впрочем, тебе ли этого не знать?
Земля промерзла насквозь. Это обрадовало Ксанф и ускорило наше продвижение, но радости мы не чувствовали. Зимнее солнце еще стояло над горизонтом, однако прямо над нами нависла громадная снеговая туча. Адела пыталась веселой болтовней развеять общую хмурость. Распухшая губа Зофиила и без того служила всем немым укором, к тому же фокусник был не из тех, кто способен сносить унижение молча. Только Наригорм избежала его колкостей и насмешек. С той ночи в крипте, когда Наригорм упомянула о волках, которые охраняют пути мертвых, Зофиил относился к девчонке с опаской. Однако с Родриго, Сигнусом и Аделой он не церемонился. Наконец Осмонд не выдержал, и вдобавок к распухшей губе фокусник заработал синяк под глазом. Родриго Зофииловы придирки заботили мало – он не отходил от Сигнуса, но юноша отвечал односложно, давая понять, что хочет остаться один.
В довершение всего теперь дорога шла по кромке древнего леса. Солнце просвечивало сквозь покрытые инеем черные ветки, тем не менее нам было не по себе. И хотя листья с деревьев давно опали, толстые стволы и заросли прошлогодней ежевики мешали обзору. Мы еще не пришли в себя после страхов прошедшей ночи. За этими стволами мог прятаться кто угодно, и неизвестно, кого следовало бояться сильнее: зверя или человека. Каждый птичий крик, каждый шорох мог быть условным сигналом шайке грабителей.
День близился к вечеру, лес не кончался, и мы ускорили шаг, надеясь миновать его до темноты. Мы не останавливались, пока не добрались до развилки. Ровная широкая дорога исчезала за деревьями, а узкая в колдобинах уводила в чистое поле. Никому из нас не хотелось провести ночь на лесной опушке, поэтому мы, не сговариваясь, свернули на узкую.
Солнце опускалось к горизонту, и в воздухе уже веяло холодом. За нашими спинами темнел лес, впереди на фоне розовеющего закатного неба выделялся круг из камней. Местность выглядела унылой и безлюдной. Не хотелось даже думать о жестоких богах, которым здесь некогда поклонялись.
Вскоре стало очевидно, что дорога ведет прямиком к камням. Мы попали в ловушку. Возвращаться назад было поздно, поэтому нам ничего не оставалось, как устало толкать повозку вперед.
Мы насчитали дюжину камней высотой в человеческий рост. Самый высокий, похожий на древнюю воительницу, стоял поодаль от круга, а между ним и остальными в два ряда лежали камни поменьше. Вблизи место навевало жуть, но одновременно внушало чувство покоя – сколько веков пронеслось над этими камнями, а они все так же стоят, неизменные и величественные.
У подножия камня-воительницы мы обнаружили закругленную, словно ракушка, чашу. Капли дождя стекали вниз, до краев заполняя каменную впадину. Дно скрывала тина, но, разбив тонкую ледяную корку, мы обнаружили под ней чистую и прозрачную воду. По крайней мере, хватит, чтобы напоить Ксанф и приготовить ужин.
Не успело солнце опуститься за горизонт, как на небе высыпали звезды, принеся с собой пронизывающий ветер. Мы занялись ужином. Зофиил опять оставил неподалеку от лагеря отравленную приманку, хотя никто из нас больше не видел в этом смысла. Похоже, не видел его и сам фокусник, но приманка была своего рода амулетом, чтобы оградить нас от беды. Что бы ни говорил Зофиил, он не меньше прочих нуждался в надежде. С наступлением сумерек фокусник принялся беспокойно ходить взад-вперед, всматриваясь во тьму за камнями, но не покидая спасительного круга.
– Ты разве не будешь ужинать, Наригорм? – бросила Адела через плечо, наполняя бараньей похлебкой мою миску.
Девочка скорчилась в тени одного из камней, всматриваясь в освещенный костром круг под ногами и до боли знакомым жестом водя руками над землей. Грудь моя сжалась.
– Наригорм, ты не слышала, что сказала Адела? Быстро сюда!
Адела, удивленная резкостью моего тона, обернулась. Наригорм не сдвинулась с места.
– Я и не заметила, – сконфуженно пробормотала Адела. – Не стоит трогать девочку, когда она ворожит над рунами, камлот. Чего доброго, накличешь беду. Я оставлю ей поесть.
В темноте древние камни словно увеличились в размерах. Странные тени плясали в свете костра, как будто нас окружала людская толпа, но мы видели только их мятущиеся очертания.
Пришлось взять миску с похлебкой и, подойдя к Наригорм, заслонить собою свет от костра. Хоть бы густой аромат отвлек ее от гадания, заставив вспомнить про голод!
– Прошу тебя, Наригорм, – меня удивил собственный молящий голос, – брось ты их, лучше поешь. Не нужно рун, девонька. Не здесь.
– Какой вред от рун? – возразил Осмонд. – Может быть, она подскажет нам, как извести волка. Да и неплохо бы узнать, почему он нас преследует.
Какой вред от рун? Мне не хватило смелости рассказать им о том, что прочла в рунах Наригорм в ночь, когда родился Карвин и был убит Жофре. Мы так боялись за Аделу и малыша. Мне хотелось верить, что Наригорм лишь облекла в слова наши тайные страхи и смерть Жофре совпала с рождением младенца по чистой случайности. Нет ничего проще, чем переиначить любое предсказание. Да и сами предсказатели, боясь оплошать, любят выражаться туманно. Наверняка и о смерти Плезанс Наригорм узнала не из рун, а просто подглядывала за ней. Должно же быть какое-то разумное объяснение!
Наригорм подняла руну с земли и поднесла к свету. Символ на ней походил на горшок, лежащий на боку.
– Перт перевернутая.
Осмонд посмотрел на руну и быстро отвел глаза.
– Там есть что-нибудь про волка?
Перт означает тайну, которую кто-то скрывает. Осмонд нервно усмехнулся.
– Мы все что-то скрываем. Вот я мальчишкой был без ума от служанки моей матери, но так и не отважился ей признаться. Ты про такой секрет?
Наригорм покачала головой.
– Когда перт перевернута, она означает темный секрет. Темный секрет, который скоро будет раскрыт.
Позади меня кто-то подавил вздох.
– Камлот прав, ступай есть, Наригорм, – тихо промолвил Осмонд.
Наригорм подняла вторую руну, на которой были вырезаны две буквы V – одна напротив другой.
– Йер. Время жатвы. Время расплаты.
Белые волосы Наригорм в свете костра вспыхивали оранжево-красным. Она подняла глаза на Осмонда.
– Когда йер ложится рядом с перт, это означает, что скоро кому-то придется пожинать плоды темных тайн.
На лице Осмонда отразился ужас. Он перевел взгляд на Аделу, которая застыла с черпаком в руке – содержимое черпака свободно выливалось на траву.
– Перестань, Наригорм!
Больше мне не удалось ничего сказать – из темноты раздался надтреснутый, почти молящий голос Зофиила:
– Руны показывают то, что может случиться, если мы не вмешаемся в ход событий. Они предупреждают, что нельзя сидеть сложа руки.
Наригорм подняла глаза. Всполохи света плясали на ее бледном лице, словно под кожей извивался клубок змей. Затем, не дожидаясь вопроса, она подняла третью руну. Рисунок на ней напоминал крест с наклоненной поперечной перекладиной.
– Наутиз, – промолвила Наригорм. – Руна судьбы. Означает, что ничто не может отменить первых двух. Судьба, предсказанная ими, неизбежна. Темный секрет будет раскрыт, наказание неотвратимо.
Все молчали, только трещал костер да между камнями завывал ветер.
Наконец Родриго прервал молчание.
– Для кого это предсказание, Наригорм?
Девочка снова нагнулась и подняла что-то с земли. На этот раз в свете костра мы увидели не руну, а круглый кусочек черного мрамора.
– Для того, кто обронил это.
Мы тревожно вглядывались друг в друга.
– Я знаю! Зофиил, ты помнишь фокус, который показывал нам на Рождество… – Адела запнулась.
Зофиил стоял, вжавшись в камень спиной, глаза его округлились от ужаса. Даже в сумраке было видно, как его бьет дрожь. Фокусник закрыл руками лицо и осел на землю, словно пронзенный кинжалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55