Середины для нее не существовало.
Скай отличалась явно невротическим складом характера и не один час провела в кабинете психиатра. Сама себя она частенько называла психованной. При этом ей удавалось оставаться привлекательной, самоуверенной и оригинальной женщиной, которая благодаря своим успехам в разных сферах жизни пользовалась уважением в кругу друзей и знакомых, не говоря уже о ее любовнике – красивом, преуспевающем хирурге-ортопеде. И все же Скай не покидала мысль о том, что ее родители не вполне довольны ею.
Радость родителей составляла краеугольный камень ее существования; ей хотелось оправдать их надежды на ее будущее, пусть даже они идут вразрез с ее собственными.
– Ты не понимаешь, как тебе повезло, – таков был всегдашний ответ родителей на ее попытки пооткровенничать. Это говорилось отнюдь не критически, а приглушенным тоном, каким обычно читались молитвы. Родители молили Бога о том, чтобы их дитя избежало тяжелой судьбы, которая выпала на их долю.
Когда бы Скай ни обращалась мыслями к родителям и родственникам, в ее сознании возникала череда печальных лиц. Они шумно веселились на свадьбах и религиозных праздниках, смеялись шуткам, смысл которых был понятен только им, танцевали до изнеможения. Скай многого не понимала, но чувствовала, что они скрывают какую-то тайну, которой не могут – или не хотят – с ней поделиться.
Это ощущение отдаляло Скай от семьи. Она каждый день видела номера на руках у родителей и подозревала, что именно здесь скрыта причина, по которой она не способна наслаждаться праздником жизни. Неотступное, неослабное, всепоглощающее чувство вины – мы выжили, когда другие погибли; мы едим, когда другие голодают; нам лучше, у нас есть больше, – не говоря уже о постоянно присутствующей ауре дурных предчувствий, мешало родителям и самой Скай жить, не опасаясь, что в любой момент может что-то произойти.
Скай понимала их. Понимала значение излюбленного выражения родителей: «Чем меньше знаешь, тем лучше», равно как и их нежелание обсуждать чьи-то проблемы или недомогание. Не дай Бог кто-нибудь подумает, что у них в семье что-то не так! Гитлер в первую очередь отнимал жизни у тех, кто ослаблен и болен. Гитлер поощрял тех, кто доносит на соседей. Гитлер собирался уничтожить целый народ только на том основании, что это евреи. Молчание – это единственный способ выживания.
И все же большую часть своей сознательной жизни Скай пыталась освободиться от цепей, которые привязывали ее родителей к прошлому. Вместо того чтобы стать тихой, незаметной учительницей в провинциальной школе, как хотелось супругам Штраус, Скай ворвалась в богемную среду Сохо и стала жить так, как в ней было принято. Она противилась жизненному укладу Штраусов своим ранним браком, долго выбирая между двумя противоположностями: Эзрой Эдвардом Кларком, человеком с Уолл-стрит, и итальянским скульптором, который полагал, что его сексуальные возможности с лихвой покроют недостаток таланта. Не стоит говорить о тех, кто составлял ряд претендентов в мужья, которые не выдерживали никакой критики.
Но вот тут-то она и встретила Сэма Хоффмана. Сказочного принца. Идеал ее родителей: еврей, преуспевающий врач, красив, умен, предан своей семье и влюблен в их дочь до беспамятства. Их союз казался правильным Сэму и утомительно скучным Скай. Неужели она влюбилась в него потому, что их брак может сделать счастливыми ее родителей? Или потому, что он может сделать счастливой ее? На протяжении пяти лет Скай то подпускала его ближе, то отталкивала; то радовалась тому, что все получается, то рушила все в одночасье. Она не забавлялась. Она испытывала судьбу.
Сэм оказался терпеливым, как святой, но даже его терпение было не бесконечным.
– Мисс Хейзел, – сказал он ей однажды у нее дома. – Я прошу вашей руки. Этот простой вопрос подразумевает столь же простой ответ. Варианта два: первый – «Да, я люблю вас и хочу остаток жизни провести рядом с вами»; второй – «Нет, я не люблю вас, но давайте останемся друзьями».
Приехав в Санта-Фе в июне восемьдесят восьмого года, Скай намеревалась задать Изабель два вопроса: согласится ли она быть свидетельницей на их с Сэмом свадьбе в декабре, и станет ли «гвоздем программы» на открытии ее галереи в октябре.
Изабель несказанно обрадовалась.
– Что касается свидетельницы, то можешь не сомневаться, – ответила она, посмеиваясь над подругой, которая в тридцать два года впервые решила примерить хомут семейного счастья. – А ты еще что-то говорила о галерее…
– Да, представь себе! Я открываю собственную галерею! Я! Толстая маленькая Хейзел Штраус из Куинса!
Скай откинулась на спинку дивана и расхохоталась. Затем посерьезнела и выжидательно посмотрела на подругу.
– Ты просто оскорбила бы меня, если бы попросила об этом кого-то другого, – отозвалась Изабель.
– Я очень-очень рада. – Скай вдруг замялась, засмотревшись на свое обручальное кольцо. – Послушай, а что ты скажешь, если я сообщу тебе, что мой проект финансирует Филипп Медина?
Изабель остолбенела. Скай была ее лучшей подругой, ей она безоговорочно доверяла. Но в Филиппе она уверена не была.
– Послушай, Из. Решать тебе. Если тебя это задевает, я откажусь. Мы обо всем забудем, не стоит нервничать понапрасну. А если ты не против, то я подпишу контракт и вышлю его тебе. Пусть твой адвокат просмотрит.
Изабель понимала, как важно это для Скай. По правде говоря, для нее это тоже было прекрасной стартовой площадкой. Она больше никак не связана с Джулианом: у него, конечно, оставались права на многие ее картины – в том числе на серию «Видения в голубом», – но не на те, что были у нее. Если она выставит свои работы и они будут проданы, он обязан предоставить ей пятьдесят процентов от сделки. Но самое главное, теперь она могла заключить контракт с кем угодно. Предложение Скай устраивало ее более всего.
– Мне необходимо выставляться, – задумчиво проговорила Изабель, притворяясь, что размышляет. – А твое имя известно в прессе и среди коллекционеров. Ты, возможно, принесешь мне настоящий успех. Я согласна. Я буду рада, если ты выставишь мои работы в своей галерее. Пусть твой адвокат позвонит мне завтра утром.
Неделю спустя Скай сообщила Изабель, что Филипп приезжает в Нью-Мексико на праздник, который устраивают Джонас и Сибил по поводу ее помолвки с Сэмом.
В то время как Изабель старалась забыть Филиппа, Миранда и Луис пришли в неописуемый восторг. Сначала Скай и Сэм объявили о своей помолвке – одного этого уже было достаточно, чтобы их пульс учащенно забился, – Джонас и Сибил устраивали грандиозную вечеринку в Ла-Каса в честь новобрачных, и в довершение всего в Санта-Фе приедет Филипп Медина!
Он остановился в их отеле. Сначала возникла некоторая неловкость. Изабель держалась подчеркнуто корректно, даже устроила Филиппу экскурсию по окрестностям, но все время сохраняла дистанцию. Медина принял ее правила игры и строго следовал им, не рискуя нарушить. Вечером Миранда устроила праздничный ужин в честь гостя, на котором присутствовали также Джонас и Сибил, Сэм и Скай и Ребекка с мужем Маком.
Филипп очаровал всех присутствующих с той же легкостью, с какой очаровал когда-то Флору. Он говорил о гольфе с Джонасом, обсуждал с Сибил и Мирандой проблему возросшей в последнее время популярности юго-западного искусства, политические новости с Маком и современные особенности туристического бизнеса – с Луисом.
Миранда, в свою очередь, поинтересовалась, как он намерен поступить с коллекцией Нельсона.
– Я нанял специалистов, которые взялись провести полную инвентаризацию и оценку. Огромная коллекция отца, к сожалению, не систематизирована. Основная часть ее останется на вилле «Фортуна», но кое-что я готов передать крупным музеям.
После обеда Сэм предложил съездить в «Эль Фароль», бар и ресторанчик на Каньон-роуд. Чета Дюран и старшие Хоффманы отказались, Ребекка с Маком, сославшись на необходимость присматривать за детьми, тоже не поехали.
Здание, олицетворяющее веху в истории Санта-Фе, представляло собой лабиринт маленьких залов, которые в тот вечер были переполнены.
Посетителей проводили за дальний столик в самом углу, и десятки любопытных глаз, щурясь от едкого сигарного дыма, проследили за ними из-под широких полей надвинутых на лбы ковбойских шляп. Впрочем, особого интереса никто из вошедших не вызвал.
Мужчины заказали текилу для себя и «маргаритки без соли» для дам. Когда им подали выпивку, Филипп произнес тост за здоровье жениха и невесты. Официант повторил заказ, и все четверо выпили за галерею Скай и ее дебют в новом качестве. Изабель одобрительно кивнула и отвернулась, поскольку мальчишеская улыбка Филиппа лишала ее самообладания.
– Завтра я собираюсь отправиться в одно весьма необычное место. Не хочешь поехать со мной?
Филипп склонился к ней совсем близко, так что она прекрасно слышала его, несмотря на громкую музыку. От него пахло сандаловым деревом, и этот запах тревожил ее, вызывая в памяти волнующие воспоминания.
– Конечно. Почему бы и нет?
Они уехали до завтрака, прихватив с собой корзину, в которой лежали горячие оладьи, термос с кофе и фрукты. Когда Филипп повернул к северо-западу от Санта-Фе, Изабель предположила, что они направляются к развалинам огромной фермы Анасази, которая теперь приобрела статус национального памятника. Что ж, ей нравилась перспектива побродить среди древних руин, вскарабкаться на утесы.
Стало прохладнее, Изабель зябко поежилась. Филипп тотчас протянул ей стаканчик горячего кофе, который она с благодарностью приняла.
– Где мы? – Они остановились высоко в горах посреди чащи леса.
– Неподалеку от Лос-Аламоса.
– Вот уж не думала, что тебя интересуют научные исследования, – сделала Изабель новое предположение.
В Лос-Аламосе некогда существовали секретные лаборатории, где разрабатывалась первая атомная бомба. В шестидесятые город был открыт, и военные лаборатории превратились в научно-исследовательские.
– Вовсе нет, – ответил Филипп и тронулся вверх по серпантину прочь от города, где смыкались гора Хемес и пик Крови Христовой.
Они медленно ехали по подъездной аллее вдоль грубых деревянных бараков, перемежающихся с футбольными и теннисными полями. Впереди маячило скопление дощатых построек и небольшой огород, засаженный овощами, который напоминал садик викторианской эпохи. Кроме того, Изабель заметила в стороне причал с лодками, которые колыхались на волнах рукотворного пруда. Филипп припарковал машину и провел Изабель в главное здание.
– Прекрасно, – сказала она. – Это лагерь. Он принадлежит тебе.
– Правильно.
Тут двери столовой распахнулись, и Изабель невольно замедлила шаг. Оказалось, это не обычный летний лагерь для мальчиков, где отдыхают загорелые, розовощекие и физически крепкие ребята. Изабель увидела немощных детей, больных и малокровных, с искривленными позвоночниками и ссохшимися конечностями, астматиков с ингаляционными приборами, разложенными здесь же на обеденных столах.
Удивительно, но она не заметила ни одной пары несчастных глаз. Напротив, дети радовались и счастливо улыбались, когда Медина приветствовал каждого из них по имени. Изабель была поражена, когда он пообещал своим воспитанникам принять участие в футбольном матче.
Затем они прогулялись по лагерю, и Изабель заметила, что территория убрана и обихожена. Только теперь она поняла, скольких усилий стоило мальчикам привести ее в такое состояние.
– Цель этого лагеря – приучить мальчиков к жестокости нашего мира. Им придется в нем жить. Пусть это чересчур сурово, но зато честно, – пояснил Филипп.
– Здесь холодно.
– Нет, просто прохладно, и они в состоянии справиться с этим. Точно так же, как они в состоянии вынести не всегда доброе отношение к ним окружающих.
Изабель подняла глаза на Филиппа. Им обоим пришел на память их разговор на пляже.
Они задержались возле теннисного корта, где играли девятилетние мальчики. Били они метко, но некоторые из них с трудом двигались. Ничего, главное, что все вместе играли в одну игру, подбадривая друг друга. Филипп подбросил им мяч и, уступив их настойчивым просьбам, включился в игру.
Изабель присела на деревянную скамью и стала с интересом наблюдать за игрой. Филипп, переживший в детстве полиомиелит, вдруг показался ей таким же больным мальчиком, как его партнеры. Он был одним из них, и они это знали. Более того, он вселял в их души надежду когда-нибудь поправиться и стать такими же сильными и ловкими.
– Мне было девять с половиной лет, когда меня выписали из больницы, и отец отправил меня в такой вот реабилитационный лагерь, – рассказывал Филипп, показывая ей конюшни и гимнастический центр. – Сначала я ненавидел всех, кто меня окружает. Спустя какое-то время появилось ощущение, что я становлюсь сильнее, независимее и могу заботиться о себе самостоятельно.
Мальчики здесь занимались также боксом, карате и другими боевыми искусствами. Они поднимали тяжести, осуществляли горные восхождения на велосипедах и плавали в холодном горном озере. Все, что они делали, требовало нечеловеческих усилий и зачастую приводило к болезненным ощущениям. Но с каждым днем им становилось легче.
Перед вторым завтраком Филипп посадил Изабель в машину и повез в гольф-клуб.
Она три раза не попадала по мячу и наконец, совершенно потеряв равновесие, сдалась.
– Смотрите на мяч, – посоветовал ей какой-то малыш.
– И согните ноги в коленях, – сказал другой.
– Голову вниз, – почти приказал третий.
Изабель сосредоточилась, размахнулась и послала мяч далеко вперед. Удивительно, но мяч описал плавную дугу и приземлился вблизи лунки. Аплодисменты зрителей она восприняла как должное.
– Неплохо, – усмехнулся Филипп.
– Что теперь? – спросила она, притворившись, что устала.
– Облегченный футбол.
Изабель притворно застонала, но когда они оказались на поле, с радостью надела перчатки и заняла место слева. Она всех поразила способностью отражать удары и подавать мяч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50