Однако, очутившись на террасе, она застыла как вкопанная.
Со всех сторон ее окружала синева – бирюзовые воды залива, ярко-голубое небо. У нее закружилась голова. Синий цвет пугал ее. Прислонившись к стене, она испуганно зажмурилась. Но страшные видения так и не возникли, и тогда она осторожно приоткрыла глаза. Вокруг ни жутких бесов, ни искаженных ненавистью лиц. Только яркое мерцание живительного синего цвета. Теперь он не угрожал, а, наоборот, радовал глаз. Изабель решила запечатлеть эти новые для нее ощущения.
Поначалу Филипп ничего не заметил. Он шел впереди, повествуя о строительстве виллы и вдруг почувствовал за спиной пустоту. Он обернулся и увидел, что Изабель потянулась к холщовой сумке на плече, вытащила оттуда блокнот и коробочку с пастелью и принялась переносить на бумагу окружающий пейзаж.
Глядя, как она откликается на картины природы и превращает реальность в художественные образы, Филипп в который уже раз восхитился ее стремлением к самовыражению. Что его удивляло, так это ее способность изолировать себя, не отгораживаясь от окружающего, ее самокритичность и предельная искренность. Он по-хорошему завидовал Изабель.
Передохнув с дороги и переодевшись, они спустя какое-то время встретились в гостиной. На Изабель был ярко-красный брючный костюм. Распущенные волосы, алые губы, на запястьях – серебряные браслеты, в ушах – серебряные кольца. Все в ней так естественно и просто, кроме чувства, которое она пробуждает.
– Еще ни разу не видел вас в цвете, – пошутил Филипп. – И белое, и черное вам к лицу, но в красном вы просто неотразимы. – Он коснулся губами ее щеки, вдохнув с наслаждением слабый аромат пачулей.
За обедом Изабель попросила его рассказать о «Сиско комьюникейшнз». Пока он описывал обширную сеть газет и телеканалов, она мысленно возобновила нескончаемый диалог с самой собой. Тщетно пытаясь заглушить внутренний голос, постоянно сравнивающий Филиппа и Джулиана, она хотела бы сейчас избавиться от мыслей о Рихтере.
Возможно, она вспомнила о нем потому, что Филипп был одет в черное, но выглядел совсем неофициально. В нем не было никакой театральности, он вовсе не стремился выгодно себя подать. А вот Джулиан, напротив, все время играл, даже когда они оставались одни. Его роли – начальник, советчик и, конечно, «отец». Филипп тоже выказывал уверенность, решительность, умел вести дела, но не ждал от нее одобрения, согласия или восторженных отзывов.
После обеда они расположились на террасе. Им подали каталонское десертное вино. Это была божественная ночь! Из скрытых динамиков, обволакивая террасу и устремляясь к заливу, тихо льется нежная музыка. Едва стало прохладнее, как Филипп накинул свой пиджак на плечи Изабель. Она оперлась о перила балкона и подставила лицо свежему ветру. Филипп затаил дыхание.
– Не знаю, что и делать, – наконец промолвил он с обескураживающей прямотой. – Я не привык ощущать себя безоружным.
– Тебе со мной неуютно?
Он рассмеялся и, словно сдаваясь, поднял руки.
– Совсем наоборот. С тобой мне хорошо, спокойно, интересно, тревожно и…
Изабель обхватила ладонями его лицо и поцеловала в губы. Он тотчас обнял ее, с силой прижал к себе. Поцелуй становился все жарче, объятия – крепче, но внезапно Изабель отстранилась.
– Ты тоже меня смущаешь, – еле слышно выдохнула она. – Поэтому я иду спать. Прямо сейчас. Одна.
Филипп проснулся среди ночи и вышел из комнаты. Его внимание привлек слабый свет с террасы. Там перед деревянным мольбертом стояла Изабель в легком халате, в одной руке она держала палитру с красками, а в другой – широкую кисть. Она работала с увлечением, как одержимая, накладывая на холст все новые и новые мазки. Даже издалека было видно, как на полотне постепенно возникает ночной пейзаж: серебристая луна, темно-синее небо с бледно-серыми облаками. Он, словно зачарованный, наблюдал за ее работой.
Внезапно она бросила кисть, устало собрала краски, уложила их вместе с палитрой в коробку и, сладко потянувшись, подошла к балкону. Подняв лицо к небу, она взглянула на луну. Может, ждала нового всплеска вдохновения или надеялась получить чье-то одобрение?
– Почему ты рисуешь в темноте? – спросил Филипп, встав рядом.
– Отец всегда повторял, что луна нам покровительствует. Ведь мы – де Луна, она нам как родственница. Когда я была маленькой, то в такие ночи, как сегодня, он часто брал меня с собой в башню Кастель. Из окна башни я смотрела на темное небо и голубую луну, а отец говорил, что луна побледнела, потому что тоскует обо мне. А сегодня я тоскую по нему.
Филипп протянул ей руку, и они молча обнялись. Так они стояли долгое время, вслушиваясь в шорохи ночи, затем направились в его комнату. Он закрыл стеклянные двери, но луна все равно проникла вслед за ними в спальню. В ее голубом свете Филипп неспешно развязал пояс халата Изабель. Она осталась в легкой шелковой комбинации с глубоким вырезом. Он заскользил взглядом по ее совершенным формам. Ему нравилось это визуальное путешествие, и она позволила ему вдоволь насладиться зрелищем. Как художник, она лучше чем кто-либо другой понимала, какое сильное эротическое удовольствие можно получить одними лишь глазами. Зрение тоже обладает властью над нашими чувствами.
Как и прикосновение. Изабель еле заметным движением плеча сбросила халат на пол. Филипп воспринял это как приглашение. Скользнув руками по спине Изабель, он привлек ее к себе. Она вздрогнула, но он тут же впился ртом в ее губы, и ее тело постепенно затопила жаркая волна. Вот она уже обвила его руками за шею, а он все еще пробовал ее на вкус, скользя ладонями по шелковистой ткани и лаская ее грудь.
Соблазнительный шелест шелка действовал на нее как наркотик. Она совершенно потеряла голову от его прикосновений и торопливо распахнула ему халат. Ей почудилось, что он застонал, когда она коснулась его груди, но в ушах ее гулко отдавались удары собственного сердца, а в висках пульсировала кровь. Никогда еще ей не приходилось испытывать такого дикого желания.
Филипп стащил с нее комбинацию, сбросил свой халат, и они повалились на постель, лаская друг друга с какой-то безумной страстью. Не в силах утолить жажду обладания ею, он ласкал ее руками и губами, с трепетной нежностью прикасаясь к ее плоти, вдыхая ее аромат. Все вокруг плыло как в тумане, и тем не менее он понимал, что возбуждает его вовсе не запах, а ее аура, ее суть и сознание судьбоносной неотвратимости происходящего.
Ее руки подвели его к страждущему лону, но он почему-то все дразнил и дразнил ее, доводя до безумия. Наконец, будучи уже не в силах выносить эту сладостную муку, Филипп овладел ею, и она с готовностью прильнула к нему. И все, что произошло до сих пор – день, проведенный в Барселоне, вечер, знакомые и даже возлюбленные, – оказалось всего лишь прелюдией к этому мощному взрыву страсти.
Потом, когда они лежали в объятиях друг друга, утомленные и умиротворенные, испытывая восхитительные мгновения, следующие за физическим и духовным слиянием, потоки их жизней изменили свое направление. Теперь уже не важно, готов ли к этому Филипп, готова ли Изабель. Не важно, поспешили они или нет, наговорили друг другу лишнего или же, наоборот, чего-то не досказали. Изменить ничего невозможно.
В голубоватом свете луны на Мальорке родилось не поддающееся никакой логике нечто.
* * *
Открыв глаза, Филипп ощутил рядом с собой пустоту. Рука его нащупала простыни, на которых лежала Изабель. Они были еще теплыми. Зажмурившись, он встал, натянул плавки и халат, умылся и отправился искать Изабель. В домике для гостей дверь была не заперта. Войдя в комнату, он окликнул ее. Никто ему не ответил. Он заглянул в платяной шкаф и вздохнул с облегчением. Одежда на месте – значит, она не уехала.
Глубокие, сильные чувства, захватившие Филиппа прошлой ночью, стали для него тревожным сигналом. Он вовсе не верил в интимные отношения: в его жизни было не так уж много удачных примеров, поэтому он и сам не стремился к подобному.
В общем, от отца он усвоил: лучше иметь вещи, которые тебе принадлежат, чем самому стать чьей-то вещью.
Облачившись в защитный панцирь привычных уже умозаключений, Филипп продолжил поиски Изабель в доме и на террасе. Но стоило ему заметить ее на пляже, как все его бастионы вмиг рассыпались. Узкие полоски бикини, волосы забраны в пучок, на голове повязка из перекрученного жгутом платка. Боже, она занимается йогой! Он смотрел, как Изабель меняет позы, с изяществом танцовщицы превращая упражнения в своеобразные композиции отточенных движений, ловкости и грации.
Прошлой ночью он был поражен тем, как много у них общего: любовь к искусству, одинокое детство, независимость, темперамент.
А сегодня утром обратил внимание на то, что их отличает друг от друга. Если ее можно назвать поэмой, то уж он, без сомнения, проза. Он классифицирует и объясняет, рассуждает и холодно оценивает. Руководит огромным конгломератом средств массовой информации и испытывает трудности в выражении собственных эмоций. Он попросту спрятался за энергией и здравомыслием, не давая волю чувствам.
– Я по тебе соскучился, – сказал Филипп и нежно поцеловал ее в затылок.
Потянувшись за спину, она дернула завязки купальника, затем распустила волосы и развязала узелки бикини на бедрах.
Пока они занимались любовью на пляже в первых лучах восходящего солнца, Изабель захватил целый сонм ощущений. Каждой клеточкой своего тела она жадно принимала Филиппа и готова была еще больше отдавать в ответ. Ее влекло к Медине с самой первой встречи, и подсознательно она не раз воображала себе близость с ним.
Лежа рядом с ним на песке, она потом пришла к выводу, что их связывает не только секс. Ей нравится говорить с ним, смеяться, молчать. Но вот вопрос – любит ли она его? И знает ли она, что такое любовь?
Большую часть дня они провели на пляже. Позавтракав, расположились в шезлонгах под огромными зонтиками. Изабель взяла с собой блокнот и принялась рисовать Филиппа. Это занятие настолько ее поглотило, что она не сразу заметила его беспокойство.
– Не любишь, когда разглядывают твое тело? – удивилась она. – Осмелюсь заметить, на меня оно произвело самое благоприятное впечатление.
– Как ты относилась к отцу? – внезапно спросил он.
– Я его любила, – коротко ответила она.
– Даже после того как его обвинили в убийстве твоей матери?
– Да, – твердо произнесла она.
– Видишь? – Он указал на свою левую ногу.
Она кивнула, догадываясь, о чем пойдет речь. Его икроножная мышца была сильной, а мышцы бедра – гораздо слабее и тоньше. То же самое и с левой рукой: предплечье такое же мощное и упругое, как и мышцы правой руки, а левый бицепс слабый.
– Отец не простил мне несовершенства. В его глазах это выглядело как уродство.
– У нас обоих было тяжелое детство, Филипп, – отозвалась Изабель. – Это тяжелый груз, но в наших силах его облегчить.
– Тебе это удалось?
– Почти, – кивнула она. – Правда, мне еще многое предстоит сделать, чтобы избавиться от него окончательно.
– Что же тебе мешает? – спросил он, пытаясь разгадать ее тайну.
Изабель ответила не сразу. Филипп напрягся: может, она решает, стоит ли ему доверять? Вроде бы она с ним откровенна, но вот что касается семьи, тут она многое скрывает.
– Хочу восстановить доброе имя семьи, – отозвалась она наконец.
– И потому собираешься выкупать «Дрэгон текстайлз»? Изабель с явным сожалением пожала плечами.
– Я бы с радостью выкупила предприятие, но вряд ли мне удастся. Компания не продается, а если бы и продавалась, у меня все равно нет денег.
Филипп понял, что предлагать свою помощь не стоит. Он вернулся к тому, с чего они начали.
– Ты думаешь, что спустя столько лет люди все еще обсуждают вашу семью?
– Наверное, нет, но доказать невиновность отца для меня очень важно.
– А у тебя нет никаких догадок насчет того, кто мог это сделать?
– Есть кое-какие подозрения, но нет доказательств. Мне же было всего семь лет. Я ничего не помню из событий той ночи.
Она вдруг задрожала всем телом, и Филипп крепко ее обнял. Он ей сочувствовал: его ведь тоже преследовали загадки прошлого. Почему мать отказалась от него? Может, в этом виноват он сам? Или кто-то ее заставил? Как и Изабель, он постоянно ощущал, что ответ от него ускользает. Впрочем, если бы он захотел, то мог бы встретиться с матерью и потребовать объяснений. А Изабель уже некого расспрашивать. Ее тайна либо так и останется неразгаданной, либо будет разгадана самой Изабель.
На следующее утро Филипп преподал Изабель первый урок игры в гольф. Затем они поехали в Пальму и позавтракали в маленьком бистро в квартале Портела. Неторопливо потягивая вино, Изабель вдруг заметила, что в скверике толпятся какие-то люди. Несколько минут она внимательно наблюдала за ними, потом улыбнулась, и в глазах ее блеснул задорный огонек.
– Сейчас будут танцевать сардану! – Схватив Филиппа за руку, она повлекла его за собой.
Вот все взялись за руки и встали в круг. Филипп кое-что слышал о сардане, но танцевать ни разу не приходилось. Знал только, что это национальный танец Каталонии, гордость каталонцев.
Как из-под земли возник маленький инструментальный оркестрик – два гобоя (тенор и сопрано), барабан и флейта, – и танцующие медленно и грациозно сделали первый шаг. Рядом собралась толпа зевак и туристов. К танцорам присоединились какие-то желающие, и Филиппа и Изабель разъединили.
Темп музыки все ускорялся, и один из танцующих, вероятно, ведущий, что-то громко крикнул, призывая всех двигать руками вверх и вниз. Изабель подняла руки, затем опустила, поклонившись, потом снова подняла, гордо вскинув голову. Филипп наблюдал, как ловко она выстукивает ритм, как владеет своим гибким телом, каким вдохновением горят ее глаза. Сам он не знал ни единого па и то и дело спотыкался, но это его ничуть не смущало.
На обратном пути в Форментор и весь остаток дня танец Филиппа и гольф Изабель были предметом их взаимных шуток и подтруниваний. Оба решили чаще упражняться и достигнуть приемлемого уровня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50