– Ты пахнешь им.
Альва беззвучно выругался.
– Прости, – сказал он, просто, чтобы что-то сказать. – Я не думал, что это причинит тебе боль.
«О чем ты вообще думал, идиот? Вернее, чем?»
– Не ты причинил мне боль. Воспоминания. Тебе не за что извиняться.
Итильдин опустил голову, так что серебряные волосы закрыли лицо, но Альва успел увидеть в его глазах слезы. Понимание накрыло его, как холодная снежная лавина.
– Ты… ты помнишь его запах? Он… был с тобой? – деревянным голосом произнес Альва, прежде чем сам понял, о чем он спрашивает.
– Прости, я не могу об этом говорить, – обычно спокойный и бесстрастный, теперь голос Итильдина дрожал.
Не поднимая головы, эльф повернулся и почти выбежал из комнаты.
«Ахайре, ты точно трахнутый идиот!» – думал Альва, ожесточенно растираясь мочалкой, будто хотел содрать с себя чертов запах вместе с кожей. Выпивка плюс сексуальное желание равно помрачение рассудка – простая формула жизни кавалера Ахайре. Черт возьми, он сделал больно Итильдину, своему любимому, просто потому, что примитивные инстинкты отбили у него всякую возможность соображать…
Ему было за что извиняться. Разве можно просто сделать вид, что ничего не было, что жизнь их началась с того момента, когда Итильдин ступил на порог его дома? Прошлое всегда с ними, от него никуда не денешься. Надо научиться жить с ним. Научиться, по крайней мере, не поворачивать нож в ране, если не можешь вынуть его.
Он завернулся в полотенце и поднялся в спальню.
Там было темно, и Альва скорее угадал, чем увидел, что Итильдин лежит на краю кровати, уткнувшись в подушку. Молодой человек лег с ним рядом, и эльф, облегченно вздохнув, прижался к нему.
– Люби меня. Заставь меня забыть. Твоя любовь – единственное противоядие, – тихо сказал Итильдин, проводя руками по его телу, находя его губы. Его рот был нежным, чувственным, сладким…
«Как мне удержаться от дурацких поступков, если наказание за них будет именно таким?» – успел подумать кавалер Ахайре, впиваясь страстным поцелуем в губы своего возлюбленного эльфа.
Будущее снова казалось безоблачно-солнечным. Любовь больше не была затмением – она была светом. И жизнью.
Глава 3
Селхир, шумный город-рынок, сухопутный порт у самой границы Диких степей. Его лавки ломятся от товаров, его улицы заполнены пестрой разноязыкой толпой, в гостиницах всегда не хватает мест для купцов и путешественников, и везде царит этот неповторимый, неотвязный запах, одновременно приятный и раздражающий – южных пряностей, экзотических фруктов, дорогого шелка, конского пота, парусины, колесной мази для степных кораблей и еще тысячи разных вещей. Ничего не изменилось с того момента, как Альва был здесь в первый раз десять лет назад.
Белая крепость на холме издалека выглядит игрушечной, но чем ближе подъезжаешь, тем выше вздымаются стены с прорезями бойниц, и у ворот ты уже сам себе кажешься карликом. Самая мощная крепость Севера, выстроенная три тысячи лет назад, когда здесь еще кипели кровавые войны за плодородную землю будущей Криды, ворота на четыре стороны света – к Фалкидскому морю, горным грядам Хаэлгиры, равнине Терайса и Диким степям. Сейчас здесь размещается гарнизон Селхира – кавалерийский полк под командованием Лэйтис Лизандер.
И в крепости тоже ничего не изменилось. Каждый дюйм белого камня казался привычным и знакомым, как стены родного дома. Все тот же маленький домик, из которого Лэй не переехала, даже став полковницей, окна гостиной-столовой-кухни выходят на огромный плац, окна спальни – в сад с апельсиновыми и гранатовыми деревьями. Как часто он валялся на этой кровати до полудня, дожидаясь, пока Лэй вернется с учений, разгоряченная и веселая, с розой или кистью винограда в руке. Он прожил здесь шесть счастливых месяцев, и память о них все еще жива в его сердце. С тех пор он был в Селхире всего раза три – все дела, увлечения, поездки, да и Лэй сама достаточно часто приезжала в Трианесс.
Он не мог дождаться встречи с ней: здесь, в Селхире, где каждое дерево, каждый камень помнят их юными и безумно влюбленными, она становилась ему еще ближе. Его обожаемая Лэй, нежная и нахальная.
Солдатская прямота и напористость полковника Лизандер могла смутить даже варвара, не говоря уже о стыдливом представителе Древнего народа. Итильдин покраснел, когда она бесцеремонно повернула его к окну и завопила:
– Да он красавчик, Алэ! Сладенький блондин, и глаза как звезды, настоящий эльф! Добро пожаловать в Селхир, дорогой! – и чмокнула его в губы.
В этом была вся Лэй – шумная, громкоголосая, смешливая и экспрессивная, обожающая шокировать, обескураживать и привлекать внимание. Так она всегда вела себя на людях, и мало кто знал, какой нежной и романтичной она могла быть наедине с близким человеком.
Альва захихикал, глядя на явное смятение Итильдина:
– Я тебя предупреждал, тут на границе и слыхом не слыхивали о придворных манерах. Познакомься с моей старинной подругой Лэйтис, она же леди-полковник по прозвищу Хазарат, гроза энкинов и командир гарнизона Селхира.
– Твое письмо пришло две недели назад – адское пламя, ты не представляешь, как я была за тебя рада. За вас обоих. Эссанти подойдут к Селхиру только через два дня, так что все это время вы будете моими гостями. Возражения не принимаются.
– А когда они у меня были? – удивился Альва, крепко обнимая ее и целуя. – Только не надейся залезть к нам в постель, мы прекрасно справляемся вдвоем.
Итильдин снова покраснел, а Лэй только засмеялась и взъерошила рыжие кудри Альвы.
– Если бы я не знала твоих родителей, я бы решила, что ты воспитывался в борделе, братец!
– Уж не в этом ли, которым ты сейчас заведуешь, леди-полковник? Я тут когда-то провел полгода, и они оставили у меня незабываемое впечатление!
Она согнулась пополам от хохота и с трудом выговорила:
– Ничья!
– А что значит Хазарат? – застенчиво спросил Итильдин, явно стараясь отвлечь их обоих от постельной темы.
Альва с Лэйтис переглянулись и захохотали, как ненормальные.
– Это богиня смерти у одного из племен Диких степей, эутангов, – отсмеявшись, объяснила леди-полковник.
– Угу, и когда она приходит за воином, она… она… ну, в общем, затрахивает его до смерти, – прорыдал кавалер Ахайре, вытирая слезы с глаз.
Итильдин машинально представил себе картину… и не смог побороть смех.
Эссанти прибыли в Селхир на день раньше.
Было солнечное утро, Альва с Итильдином сидели у стола в большой комнате дома Лэйтис и проверяли оружие и амуницию. У эльфа, помимо меча, был еще и длинный лук – он привез его из Великого леса и, как выяснилось, мастерски с ним обращался. Сейчас он сосредоточенно перетягивал тетиву.
Альва услышал, как за спиной хлопнула дверь, и в то же мгновение Итильдин вдруг вскочил, опрокинув стул, и с лица его сбежала краска. Напряженный, как струна, сжав кулаки, он смотрел на вошедшего. Раньше, чем Альва повернулся, он уже знал, кто это.
– Что тебе здесь нужно? – спросил кавалер Ахайре сухо. – Это дом полковника Лизандер, а я не припомню, чтобы она тебя приглашала.
Кинтаро ухмыльнулся и прошел в комнату, ступая мягко, как огромная кошка, в своих мокасинах. При взгляде на него Альва почувствовал легкий холодок, и по спине у него пробежали мурашки – инстинкт подсказывал приближение опасности. С этим блеском в глазах, с плавными движениями хищного зверя, вождь выглядел угрожающе.
Незаметно он пододвинул поближе свой меч, лежащий на столе.
– Ты неприветлив, северянин. Я просто решил навестить своего старого друга, – сказал эссанти с явной издевкой.
– Тебе лучше уйти, – с нажимом произнес Альва.
– Не бойся, я не причиню тебе вреда. И твоей куколке тоже. – Тут он повернулся к Итильдину, окинул его с ног до головы взглядом, под которым эльф попятился. – Я вижу, служба у тебя пошла ему на пользу, сейчас он выглядит куда лучше, чем раньше.
– Итильдин не слуга мне, – резко возразил молодой кавалер.
– Ага, просто я забыл, как это называется у вас на цивилизованном Севере. Эссанти обычно говорят: «подстилка», – теперь тон Кинтаро стал откровенно глумливым.
Щеки Альвы пошли красными пятнами. Он глубоко вздохнул, стараясь унять мгновенно закипевший гнев. Нельзя позволить эссанти затеять ссору. Кавалер Ахайре здраво оценивал свои шансы. Сила, быстрота и боевое искусство позволят вождю расшвырять их обоих, как котят, если дело дойдет до схватки.
– Пожалуйста, уходи, Кинтаро, – сказал он ровно.
– И ты даже не предложишь мне поразвлечься с твоим рабом, как гостеприимный хозяин? – Вождь сделал несколько шагов к Итильдину. Ресницы эльфа были опущены, лицо не выражало никаких чувств, но пальцы так вцепились в край стола, что побелели костяшки.
– Чем он так хорош для тебя, северянин? Ему все равно, с кем трахаться. Просто шлюха, для которой ты – двухтысячный мужик.
– Если ты сейчас же не заткнешься… – прорычал Альва, хватаясь за меч. Его душила ярость, и сейчас он готов был наплевать на свои шансы.
– Я с ним спал раньше, он тебе не говорил? Ничего особенного, разве что узкая задница и нежный ротик, – с этими словами Кинтаро поднял руку и провел пальцами по щеке Итильдина.
С коротким гневным криком эльф схватил со стола кинжал и прижал отточенное лезвие к горлу Кинтаро.
– Итильдин, нет! – крикнул Альва.
Его ярость испарилась в мгновение ока. Он слишком хорошо мог представить себе последствия убийства Древним вождя эссанти.
Кинтаро по-прежнему ухмылялся, как будто для него обычное дело – стоять с кинжалом разгневанного эльфа у горла.
– Он того стоит, северянин? – Он посмотрел на кавалера Ахайре, подняв бровь. – Он стоит того, чтобы отказывать мне? Этот раб, которого имели все подряд, этот Древний с холодной кровью?
– Замолчи, или я вырежу тебе язык! – прошипел Итильдин.
Альва и не подозревал, что его спокойный, уравновешенный эльф способен на такую дикую ненависть, что сверкала сейчас в его глазах. Он был словно одержим. Плохо дело, подумал кавалер Ахайре, заметив, как дрожит рука Итильдина, сжимающая кинжал.
– Как долго я еще должен оскорблять твою эльфийскую куколку, прежде чем он решится перерезать мне глотку? – издевался Кинтаро.
Альва отшвырнул меч, выставил перед собой руки ладонями вперед и заговорил, стараясь вложить в слова всю свою силу убеждения:
– Итильдин, если ты убьешь его, тебя казнят, а я этого не переживу. Ради меня, ради нашей любви, дай ему уйти.
– Ты думаешь, меня так легко убить? – с этими словами Кинтаро почти неуловимым для глаза движением схватил эльфа за запястье и вывернул его.
Все произошло мгновенно: стук кинжала, упавшего на пол, вскрик Итильдина, полный боли, – и вот уже Кинтаро держит эльфа, заломив ему руку за спину и обхватив поперек груди. Итильдина била дрожь, лицо его побледнело еще больше, а в глазах был ужас, как будто он ждал, что степняк изнасилует его прямо здесь и сейчас.
– Ты не ответил мне. Он правда так хорош? – Не отрывая взгляда от Альвы, Кинтаро медленно провел ладонью по груди эльфа, прижался к нему бедрами. – Может быть, мне стоит освежить мои воспоминания? – Он потерся щекой о волосы Итильдина, коснулся его виска губами, продолжая вызывающе смотреть на Альву.
Глаза эльфа закрылись. Он еще стоял на ногах, но был близок к обмороку.
– Стоит того твоя сладкая эльфийская куколка, чтобы отказывать вождю эссанти?
– Ты все равно не поймешь, даже если я объясню, – тихо сказал Альва. – Если б ты был способен понять, что такое любовь, ты бы не стал задавать таких вопросов.
– Любовь заставляет делать странные вещи, – сказал Кинтаро, и на этот раз в его голосе не было насмешки. – Я мог бы завтра перейти на сторону энкинов. Тогда в первом же сражении северяне будут разбиты, и ты станешь моим рабом.
И, не дожидаясь реакции Альвы, толкнул к нему Итильдина и вышел.
– Что это за черномазый хам, а, братец? Он чуть с ног меня не сбил в дверях моего собственного дома! – влетая в комнату, выпалила Лэйтис. – Боги, что здесь произошло?
– Это в-вождь эссанти, – Альва слегка заикался от нервного напряжения. – Если я правильно п-понимаю, он закатил мне тут сцену ревности в обычаях Диких степей.
Он обнял Итильдина, которого по-прежнему трясло, увлек за собой в кресло и посадил к себе на колени.
Лэй смотрела на них некоторое время молча, хмурясь. Потом налила в кубок вина и сунула его в руки Альве, попутно поцеловав его в щеку и погладив по плечу Итильдина.
– По-моему, вам обоим не помешает выпить и побыть немного наедине.
– Прости меня. На меня будто затмение нашло. Я не понимал, что делаю.
– Любовь моя, опять ты извиняешься. Не надо, перестань.
– Это все правда… Все, что он говорил – правда…
– Мне наплевать, что он говорил. Не думай об этом, забудь.
– Эльфы не забывают. Я… я помню каждого, кто прикасался ко мне, кто был со мной, их запах, их голоса, все… Но только его я ненавижу.
– Не надо,Динэ…
– Ты должен знать. Он мог меня убить – и не сделал этого, сохранил мне жизнь, чтобы я… ублажал его воинов. Он был… первым… и потом еще… несколько раз… Я его ненавижу. Даже ради спасения жизни… никогда… с ним… не дам себя тронуть…
– Мой любимый эльф… Я эгоист, но я рад тому, что ты жив. Если бы мы не встретились, я бы всю жизнь был несчастен, не понимая отчего. Скажи, чем я могу тебе помочь? Я не могу видеть, как ты плачешь. Как мне осушить твои слезы?
– Поцелуй меня. Да… Лиэлле…
– Ненавижу осень. Ненавижу это неудобное седло и эту глупую лошадь. Ненавижу таскать на себе кучу громыхающего металла.
Итильдин с трудом подавил улыбку. Временами у Лиэлле случались приступы плохого настроения, и тогда он капризничал, ныл и жаловался так, что любого мог довести до белого каления. Любого, только не уравновешенного и спокойного эльфа.
– Энкины – хорошие лучники. Без кольчуги нельзя идти в бой, – сказал Итильдин терпеливо, будто разговаривал с маленьким ребенком.
– Бой, как же, – пробурчал Альва. – Демоны-эссанти и кавалерия делают за нас грязную работу, а мы торчим в прикрытии и мерзнем на ветру. Холод и сырость доконают меня раньше, чем стрелы энкинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47