Он понадеялся, что эльф скоро сам в этом убедится, если он еще способен воспринимать реальность и не переселился полностью в мир своих грез.
Он выбрал для пленника простую тунику и штаны из своих вещей и жестами показал, что тот может одеться. Эльф повиновался. Альва наконец прикрыл одеждой собственную наготу, достал гребешок и расчесал свои спутавшиеся рыжие волосы. Еще бы им не спутаться, если Кинтаро всю ночь с превеликим удовольствием запускал в них пальцы. Он поморщился, нащупав на шее болезненный след от укуса. Да, темперамент эссанти не зря вошел в поговорку.
Эльф смотрел на него искоса, из-под ресниц. Заметив это, Альва протянул ему гребень, который эльф взял осторожно, будто видел в первый раз, и растерянно покрутил в пальцах. Потом он так неловко попытался повторить движения молодого человека, что тот невольно рассмеялся и, забрав гребень, взялся за дело сам. Он слышал байки о ручьях Великого леса, от купания в которых волосы сами собой разделяются на пряди и долго потом не запутываются, а иногда даже заплетаются в косички или в другие прически похитрее. Видно, была в этом какая-то правда – или просто Древний народ для расчесывания волос употреблял другой инструмент, совсем не похожий на гребень.
Он сел за спиной эльфа и принялся расчесывать его густые, длинные, волнистые пряди, придерживая у корней, чтобы ненароком не причинить боль. Попытался стереть с одной прядки пыль и был вознагражден, когда под пальцами проявился настоящий цвет волос пленника – жемчужно-серебристый, как лунный свет. Молодой человек наконец увидел и знаменитые заостренные эльфийские уши, которые раньше были прикрыты спутанными волосами. Почему-то они показались ему очень трогательными.
Альва водил гребнем по волосам эльфа так нежно, что это напоминало ласку. За столь интимным и мирным занятием легко было забыться и представить себя с возлюбленным после ночных наслаждений… Кавалер Ахайре вздохнул. Чтобы эльф стал возлюбленным человека? Да раньше мир перевернется. Слишком уж Древний народ ненавидит людей, и есть за что, Альва не мог этого не признать, особенно в данном конкретном случае. С усилием отвлекаясь от мыслей, которые почему-то грозили навеять безмерную тоску, он отложил гребень и, полюбовавшись на результат своих трудов, сказал:
– Ну вот, теперь ты больше похож на человека, – и сам засмеялся, поняв, какую сморозил глупость.
Он снова ушел и, порыскав возле костров, вернулся с остатками вчерашнего пиршества и водой для питья. Эльф сначала отвернулся от предложенного ему жареного мяса, но когда кавалер Ахайре со зверским аппетитом набросился на еду, пленник нерешительно присоединился к нему. Ел он очень неторопливо, аккуратно и выглядел при этом благородно, как прирожденный принц, воспитывавшийся при дворе. Альва невольно залюбовался им.
После еды он решил, что самое время познакомиться, рассудив, что добрые намерения были продемонстрированы достаточно внятно. Он интернациональным жестом ткнул себя в грудь и сказал:
– Альва Ахайре, – а потом указал на пленника и вопросительно поднял брови.
Эльф прикрыл глаза ресницами и отвернулся. Тоже интернациональное выражение чувств, с досадой подумал Альва. Не хватало только презрительной мины, чтобы полностью передать фразу: «А не пошел бы ты со своими вопросами, приятель!»
Снаружи уже доносился шум пробуждающегося лагеря. Ахайре собрался все-таки поискать сброшенную вчера как попало одежду и вернуть хотя бы пояс, к которому очень привык. Кроме того, он ощущал странную обиду на эльфа за то, что тот не хотел назвать свое имя. «А ты чего ждал? Что он кинется тебе на шею и расцелует, особенно после вчерашнего?» – спросил он себя. Может быть, у Древнего народа табу на то, чтобы называть свои имена людям. Да мало ли что! Но эти мысли не помогли прогнать чувство горечи.
Пока Ахайре шарил в поисках своего пояса на том месте, где вчера сидел с вождем (и лежал тоже, если уж на то пошло), голый Кинтаро, зевая, выполз на четвереньках из своего шатра. Он встал на ноги, потянулся, потом удалился за шатер справить нужду. Вернувшись, вождь опрокинул в себя недопитый кувшин с вином. Выглядел он цветущим и хорошо отдохнувшим, никаких признаков похмелья или усталости, что было странно, учитывая, сколько он вчера выпил, чем всю ночь занимался и как мало спал.
– Доброе утро, доблестный вождь эссанти, – буркнул Альва, продолжая рыться среди шкур, которыми было застелено возвышение у костра. – Надеюсь, мы хотя бы сегодня обсудим поручение моего короля.
Кинтаро подошел к нему, без лишних слов перекинул через плечо и потащил в шатер.
– Вот черт! – только и выговорил Альва, слишком потрясенный, чтобы сопротивляться.
Насчет целей вождя заблуждаться не приходилось – у него стояло так, что хоть седло вешай.
Когда эссанти разложил его на полу и начал целовать, расстегивая на нем одежду, кавалер Ахайре сердито запротестовал, пытаясь уклониться от требовательных рук и губ:
– Послушай, вождь, хватит с меня ваших развлечений. Ты обещал поговорить о делах после пира. Я требую, чтобы ты сейчас же выслушал предложение моего короля и дал ответ как можно скорее!
Кинтаро выпустил его и сел на пятки, улыбаясь и сверкая белыми зубами в полутьме шатра.
– Я знаю, зачем ты приехал, – бросил он снисходительно. – Твой король умен, он хочет воевать чужими руками. Скажи ему, что эссанти пойдут вместе с ним на энкинов. Мы возьмем себе всю военную добычу, а что дать нам сверх того, пусть определит щедрость твоего короля.
Вдруг он засмеялся и, придвинувшись к Альве, прижал ладонь к его щеке.
– Вряд ли он будет настолько щедр, что отдаст мне тебя. Я бы, может быть, пошел к нему на службу навечно, если бы ты всегда оставался со мной.
Кавалер Ахайре молчал, опустив глаза, не зная, как реагировать на эти слова.
– Скажи, а у тебя есть возлюбленный? – спросил эссанти с детской непосредственностью.
Альва вздохнул и ответил честно:
– Уже давно нет.
– У тебя было много любовников?
Молодой кавалер не знал, сердиться ему или смеяться – просто форменный допрос!
– Я их не считал. Много, наверное, – сказал он, пожимая плечами и невольно улыбаясь.
– А я был лучше или хуже, чем они? – Во взгляде Кинтаро мелькнуло наивное опасение.
Теперь рассмеялся и Ахайре, совершенно искренне ответив:
– Да ты просто жеребец, вождь эссанти, я никогда не встречал подобного тебе!
– Тебе было хорошо прошлой ночью?
– Да. – Альва нисколько не покривил душой.
– Ты хочешь меня? Хочешь, чтобы я снова взял тебя и делал с тобой, что пожелаю? – Теперь взгляд Кинтаро был тяжелым, полным открытого и примитивного желания, и Альва почувствовал себя голым под этим взглядом.
Вождь эссанти обладал в его глазах аурой необузданной сексуальности, возбуждающей и притягательной, – странной магнетической силой, которой Альва не мог противостоять. Он был живым, горячим и близким, в отличие от недоступного Древнего, не желающего даже назвать свое имя. Кинтаро питал искреннюю страсть к своему гостю, и Альва не мог не признать, что ему это приятно. Сам он находил степняка очень привлекательным, конечно, далеко не столь красивым, утонченным и изящным, как эльф или хотя бы как многие придворные, считавшиеся в Трианессе эталонами мужской красоты. Но в нем была яростная, завораживающая красота дикого зверя, и сила его желания просто сводила с ума, затмевая рассудок.
Кавалер Ахайре облизал пересохшие губы и ответил:
– Да.
В последующие три дня Альва почти не появлялся в своем шатре, проводя все время с Кинтаро. Казалось, вождь совсем не знает усталости, он никак не мог насытиться телом своего рыжего зеленоглазого любовника. Они перепробовали практически все позы и виды секса, кроме тех, что заставили бы эссанти оказаться в пассивной позиции. Альва давно понял, что вождь предпочитает быть сверху и только сверху: то ли положение вождя племени диктовало именно такое распределение сексуальных ролей, то ли таковы были личные пристрастия Кинтаро, но тот никогда не ласкал Альву ртом и не позволял ему овладеть собой. Северянин не задавал вопросов, его вполне устраивало добровольное подчинение. Несмотря на всю свою агрессивность, эссанти обходился с ним довольно бережно и никогда не делал по-настоящему больно.
Относя своему пленнику еду, Альва старался на него не смотреть. Отстраненное, равнодушное до презрительности выражение на лице эльфа ранило его самолюбие. Молодой человек все еще желал его, и мысль, что он вызывает у эльфа только отвращение, была непереносима. Просто овладеть им было мало, он мечтал, чтобы прекрасное тело отзывалось на его ласки, губы шептали бы слова любви, но он понимал абсолютно ясно, что этого никогда не будет: «Ты бы еще луну с неба захотел, приятель!» Альва дал себе клятву, что не прикоснется больше к эльфу ни при каких обстоятельствах, и был намерен выполнить ее любой ценой.
На четвертый день после исторического пира с неба к нему спустилась птица-вестник, разыскавшая его стараниями мудреца Неро Некроссы, королевского придворного мага. Как и следовало ожидать, король интересовался ходом переговоров. Альва написал короткую записку, где сообщал королю, что возвращается с добрыми вестями, отпустил птицу и засобирался домой. Он боялся, что Кинтаро захочет его удержать, но этого не случилось. Про эссанти говорили, что они легко сходятся и легко расстаются, и долговременные отношения между ними редкость.
Кинтаро дал Альве еще трех лошадей – для пленника, припасов и даров. Он сам с почетным эскортом воинов проводил гостя на расстояние одного дня пути от лагеря. Они провели последнюю ночь вместе, и стоны и крики Альвы разносились далеко по ночной степи. На рассвете эссанти и криданин попрощались горячо и нежно, Кинтаро вскочил в седло и умчался, не оглядываясь, сопровождаемый своими воинами, а кавалер Ахайре направил свой небольшой караван к границам Криды. Он собирался выполнить до конца свою миссию, а потом подумать, как вернуть эльфа к его родичам.
Его прекрасный пленник послушно садился в седло утром, так же послушно слезал с коня вечером, ехал молча и безучастно, вероятно, не интересуясь тем, куда его везут. Альва видел, что ему тяжело путешествовать верхом, что сознание его временами затуманивается от боли. Он понял, что эльф пострадал сильнее, чем казалось на первый взгляд, и ему становится все хуже. Случайно прикоснувшись к его руке, Альва поразился, как стала горяча раньше прохладная кожа, как будто эльфа сжигала лихорадка. Он слышал, что Древний народ неподвластен человеческим болезням, что они болеют и умирают только от горя. Сейчас, похоже, был тот самый случай. Перемена участи пробудила эльфа к жизни, но вместе с тем вернулась ясность сознания и память о пережитом, и теперь, наверное, жизнь казалась Древнему такой ужасной, что он сам стремился к смерти.
Перед очередным привалом эльф, сходя с лошади, покачнулся и упал на руки подоспевшему Альве в глубоком обмороке.
«Я не дам ему умереть!» – исступленно подумал Ахайре, прижимая к груди легкое тело, отводя от его лица рассыпавшиеся волосы и целуя его в горячие губы, на мгновение забыв о собственной клятве.
Он достал одну из самых ценных вещей, которую всегда брал с собой, отправляясь в путешествие, – свиток магического портала, сломал печать и прочел заклинание. Одновременно с тем, как свиток рассыпался в прах, пространство перед ним сгустилось и заиграло радужными красками. Так выглядел портал в Фаннешту, Храм всех богов, одно из самых древних сооружений в Пандее, где жили мудрецы, монахи, маги, предсказатели, лекари, и где каждый путник всегда мог получить любую помощь (если у него, конечно, были деньги).
Альва проверил, надежно ли привязаны лошади. Расседлывать их не стал, так как намеревался отсутствовать не более часа. Тем временем эльф пришел в себя и открыл глаза, но был еще слишком слаб. Держа его на руках, Альва шагнул в портал.
В приемном зале Фаннешту всегда было многолюдно, но Альва бывал здесь не один раз и уже знал, с кем нужно поговорить и кому сунуть пару монет, чтобы его приняли побыстрее. Его провели в комнату, где ожидал глава Гильдии лекарей Меда Морейли, криданин по происхождению, судя по его двойному имени.
– Добро пожаловать в Фаннешту, – сказал он церемонно. – Что привело сюда высокородного кавалера из Трианесса Альву Ахайре?
«Дурацкий вопрос, – со злостью подумал высокородный кавалер. – Как будто он не видит у меня на руках больного в почти бессознательном состоянии!» Он посадил эльфа в ближайшее кресло и сказал:
– Это эльф, он жестоко пострадал от насилия и побоев. Вылечите его, и я щедро заплачу.
Морейли подошел ближе, протянул длинную костлявую руку, повернул к себе лицо эльфа, глядя ему в глаза, потрогал лоб, пощупал пульс, откинул волосы, чтобы взглянуть на уши, отвернул ворот рубашки, из-под которого виднелся шрам.
В глазах пленника вдруг полыхнул страх, такой очевидный и явный, что Альву будто обожгло. Он мгновенно догадался о его причине: эльф решил, что его собираются продать, как раба. «Ты бы ему еще мускулы проверил и в рот заглянул, лекаришка несчастный!» – подумал он с досадой.
– Мне очень не хочется разочаровывать кавалера Ахайре, но скромные возможности нашей Гильдии не простираются так далеко, чтобы мы могли успешно лечить представителя Древнего народа, – произнес Морейли.
Нахмурившись, Альва взглянул на него и сказал, тщательно подбирая слова:
– Храм Фаннешту славится своими искусными врачевателями. Я верю, что вам подвластна любая болезнь, душевная или физическая. Возможные расходы меня не пугают, – он высыпал на стол кучку золота, добрую половину всей своей наличности.
Меда Морейли побарабанил пальцами по столу, взялся за подбородок и снова посмотрел на эльфа.
– Не знаю, – произнес он с сомнением. – Здесь понадобится много усилий, придется готовить эликсиры по индивидуальным рецептам, заживлять все эти следы… хм… небрежного обращения. Кроме того, пациент очень истощен, как душой, так и телом, лечение будет чрезвычайно трудным…
Альва с облегчением вздохнул, поняв, что лекарь просто набивает цену, и добавил к горке монет на столе остальное золото из мешочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47