Аннотация
Фэнтези-роман в эроническом жанре (эротико-ироническом). Любовный треугольник: аристократ, эльф, варвар. Все трое мужчины. Собственный оригинальный мир, романтика пополам с цинизмом, как руки, что слились вместе, как завершение пути и его начало.
Эклипсис
Глава 1
– Мужам, имеющим гордость, не подобает никуда торопиться. Мы устроим большую охоту, игры воинов, танцы и пир, чтобы оказать тебе подобающий почет и уважение, посланник великого северного короля. Поговорим о делах после пира, благородный Альва Ахайре.
Альва с достоинством кивнул, постаравшись скрыть досаду. Он приехал в становище кочевников-эссанти послом от короля Даронги Дансенну, чтобы убедить их вождя присоединиться к походу против энкинов, с недавних пор нападающих на западные границы Криды. Дорога заняла две долгих и скучных недели, и сейчас он ничего так не желал, как поскорее перейти к переговорам. Однако вождь эссанти Кинтаро, похоже, желал прямо противоположного. Альве это не понравилось. Без сомнения, Кинтаро подозревал, какое дело привело к нему «посланника великого северного короля», и эта проволочка могла означать, что он хочет потянуть время до того, как ответить Даронги отказом. Или обдумывает, как бы половчее и повежливее сказать «нет», что, в общем, одно и то же.
Еще две недели кавалеру Ахайре почти не приходилось слезать с седла. Кочевники совершенно явно ожидали, что он будет принимать живейшее участие в их развлечениях, так что Альва на практике узнал, что такое большая охота у эссанти. Они носились по степи на своих могучих жеребцах, с которыми чистокровный верлонский скакун Альвы едва мог тягаться в выносливости и быстроте бега, и сотнями били диких быков и оленей. Привалы устраивали прямо там, где застигла ночь, обжирались жареным мясом, танцевали и пели у костров, состязались в беге, владении мечом, борьбе врукопашную, а потом спали вповалку на траве, не ставя шатров. К концу второй недели Альва уже валился с ног от усталости, однако упрямо лез в каждую тренировочную схватку: надо же держать марку северянина перед дикими кочевниками. На мечах он дрался неплохо и заслужил много одобрительных возгласов. В скачках и прочих конных развлечениях ему тоже сопутствовала удача – не просто так в столице говорили, что кавалер Альва Ахайре родился в седле. Однако Альва не питал большой склонности к военным утехам, считая себя скорее поэтом и дипломатом, чем воином, и потому вздохнул с облегчением, когда эссанти наконец вернулись в становище, где рабы и слуги уже приготовили все необходимое для праздничного пира.
На пиру Альва сидел по левую руку Кинтаро – очень хороший признак, ибо чести такой удостаиваются немногие. Вино в его чашу подливал красивый черноглазый раб, полностью обнаженный, и кавалер Ахайре лениво размышлял, не может ли он хотя бы сегодня преодолеть свое предубеждение против неумелых ласк и нечистоплотных привычек жителей степей. С легким вздохом он решил, что не может. Альва слишком любил изящество, утонченность, нежность, о которых кочевники не имели никакого понятия. Первый же молодой воин эссанти, пробравшийся в его палатку ночью, начал с того, что сдернул с него штаны и накинулся жадным ртом, как голодный на кусок хлеба. Альва вежливо, но решительно выставил его вон. Так же как и остальных, кто по обычаю эссанти предлагал себя гостю вождя. А среди них были очень достойные экземпляры…
Альва задумчиво обвел взглядом толпу, веселящуюся у костров. Красивый народ эти кочевники! Высокие, стройные, бронзовокожие; узкие лица с высокими скулами и чуть раскосыми глазами, длинные черные волосы, которые они заплетают в косы или просто отбрасывают за спину распущенными. Многие юноши не носят ничего, кроме набедренных повязок, открывая взгляду сильные тела с развитой мускулатурой, на которых суровая степная жизнь не оставила ни унции лишнего жира. Если б они только мылись хоть раз в месяц и не вели себя так напористо и развязно! В этом случае Альва не отказался бы завести легкую интрижку. Ему было всего двадцать семь лет, он славился буйными сексуальными аппетитами и не делал различий между мужчинами и женщинами. Собственно, потому именно его и послали к кочевникам, чьи нравы были широко известны. Зато при дворе Трианесса в последние несколько лет в моду вошли умеренность и верность, и блестящий кавалер Ахайре даже стал испытывать затруднения с поиском новых партнеров, чего с ним не случалось с момента, как ему исполнилось пятнадцать. Поэтому он с радостью принял порученную королем миссию. Ну почему его никто не предупредил об этих вонючих дубленых шкурах, о привычке за едой вытирать об себя жирные руки, об отвратительном запахе перебродившего кобыльего молока, которое степняки пьют кувшинами! Концепция мытья водой у эссанти, кажется, напрочь отсутствовала. Сначала Альва дивился, как они охотятся, ведь такое благоухание должно отпугивать зверей за милю. Ну что ж, за прошедшие две недели он имел счастье лицезреть процесс неоднократно и во всех подробностях. Оказалось, что перед выходом на охоту они раздеваются донага и мажутся с ног до головы грязью и пылью. Брр! Альва содрогнулся, вспомнив это кошмарное зрелище. Неудивительно, что он не почувствовал ни малейшего желания ответить взаимностью ни одному из юных немытых красавцев.
Он вздохнул и отвел глаза от Кинтаро, на которого невольно засмотрелся. Вождь эссанти был красив, как молодой бог, и сложен не хуже. Он моложе Альвы, и тем не менее, его уже выбрали вождем за воинскую доблесть. Ахайре не видел Кинтаро в бою, но достаточно было посмотреть на него во время охоты и состязаний воинов, чтобы понять: он держится в седле и владеет оружием с несравненным искусством. Эссанти ценили превыше всего военное мастерство и физическое совершенство – разумеется, из чисто практических соображений, ведь вождь сам вел воинов в битву и всегда сражался в первых рядах. Альва гадал, не ждет ли от него Кинтаро попытки перевести общение в более интимную плоскость, и не поэтому ли он все время откладывает беседу о миссии кавалера Ахайре. Может быть, здесь у них принято проводить переговоры в постели. Ну ладно, решил Альва, ради вождя и ради дела он, пожалуй, сделает исключение и пересилит свою брезгливость. В конце концов, всегда можно заткнуть нос, закрыть глаза и предварительно осушить пару кувшинов вина.
Однако Кинтаро никаких шагов к сближению не делал, хотя иногда и бросал на Альву откровенные взгляды. Вот и сейчас, когда кавалер поднял голову, он встретился с испытующим взглядом черных глаз вождя.
– Наслаждаешься ли ты праздником, доблестный Альва Ахайре? – спросил он, беззастенчиво оглядывая кавалера с головы до ног.
– Праздник великолепен, доблестный Кинтаро, – церемонно ответил Альва, отметив про себя, что он уже стал из «благородного» «доблестным» – тоже очень хороший признак. Не иначе, он произвел самое благоприятное впечатление во время охоты и состязаний.
Кинтаро кивком головы указал на раба-виночерпия:
– Он тебе нравится? Можешь взять его в свой шатер.
– Спасибо, вождь, но я не чувствую себя в подходящем настроении.
– Может быть, тебе нравятся женщины? Могу приказать, тебе приведут одну или двух.
Альва представил, какие у них могут быть женщины, и почувствовал тошноту.
– Я благодарен тебе за гостеприимное предложение, но вынужден отклонить его, ибо на женщин тоже не имею сегодня охоты.
Лицо Кинтаро было непроницаемым, и Альва не мог судить, как тот отнесся к упорству гостя. Вождь смотрел на него еще некоторое время очень внимательно, потом пожал плечами и отвернулся.
Альва вернулся к созерцанию пира. Кумыс, вино и местный самогон лились рекой, туши диких быков над кострами постепенно раздевались до скелетов. Кое-где полуобнаженные воины уже упоенно целовались, лежа друг на друге, и Альва имел очень большое подозрение, что рано или поздно пир превратится во всеобщую оргию. Он от всей души надеялся ускользнуть в свой шатер до того, как это произойдет, а то ему точно не избежать пьяных домогательств. Особа посла, конечно, неприкосновенна, но не в этом смысле. Слава богу, что в их культуре отсутствует концепция изнасилования. Женщина или раб считаются вещью, так что их не берут силой – просто пользуются. А вот с воином, равным себе, по обычаям эссанти, можно делить ложе только по взаимному согласию. И хорошо, а то бы Альва со своей неприступностью мог бы очень здорово нарваться. Конечно, он не новичок в рукопашном бое и, бывало, раскидывал шайку головорезов человек в пять, но портовый сброд по умению драться никак не может сравниться с эссанти, вся жизнь которых проходит на войне и охоте. С легкой дрожью Альва подумал, что, например, стальным мускулам одного Кинтаро он никак бы не смог противостоять.
Кочевники, без сомнения, должны были находить внешность посла с Севера очень необычной и привлекательной. Альва был изящным, стройным, с маленькими руками и ногами, с золотистой от загара кожей. Его глаза были зелеными и прозрачными, как изумруд, огненно-рыжие кудри буйными волнами спадали на плечи. Сейчас, конечно, он уже не юный пятнадцатилетний мальчик, который произвел фурор, будучи впервые представлен ко двору в Трианессе, но в зеркало по-прежнему смотрит с удовольствием, и многочисленные любовники (и любовницы) по-прежнему не скупятся на комплименты.
Пир уже начал утомлять Альву. Вернее, его утомляла необходимость держать свои чувства в узде в атмосфере всеобщей раскованности и доступности. В неверном свете костров бронзовые тела выглядели на диво привлекательно. Конечно, на таком расстоянии не заметно ни вони, ни грязи… Долгое воздержание – две недели пути и две недели, проведенные у эссанти – начинало действовать Альве на нервы. Поскорее бы покончить с переговорами и вернуться в Трианесс. В данный момент у него не было постоянного любовника, но кавалер Амарго Агирре оказывал ему довольно многообещающие знаки внимания, и Альва не сомневался, что путь к постели красивого сорокалетнего вельможи окажется очень коротким.
Стараясь думать о холодной ванне, Альва рассеянно скользил взглядом по пирующим, периодически отхлебывая вино из своей чаши. Потом, много позже, он часто вспоминал этот миг, когда перед ним колыхалось море смуглых людских тел, и он еще не знал, что случится в следующее мгновение, когда толпа случайно расступится, чтобы он мог увидеть скорчившуюся у одного из шатров фигуру.
Потом, много позже, он спрашивал себя, что привлекло его взгляд. Может быть, ослепительно белая кожа, отливающая то ли серебром, то ли перламутром, просвечивающая даже сквозь покрывающую ее грязь. Раб, сидящий у врытого в землю столба, обнимал себя руками за плечи, как будто ему было холодно, хотя от больших костров распространялся настоящий жар, заставлявший блестеть от пота кожу кочевников. Голова его была опущена на грудь, спутанные длинные волосы закрывали лицо. Цвет их из-за пыли и грязи разобрать было почти невозможно, но Альве показалось, что они должны быть светлые. Он не увидел, а скорее угадал, что шею раба охватывает ошейник и что он прикован цепью к столбу.
Альве нестерпимо захотелось увидеть его лицо, он не знал почему.
Без долгих раздумий он вытянул руку и указал Кинтаро пальцем в ту сторону.
– Доблестный вождь, кто это и почему вы держите его на цепи?
– Пленник, – равнодушно бросил Кинтаро. Окликнул одного из воинов, жестом приказал привести. – Мы захватили его три месяца назад на равнине Терайса возле Великого леса. Он из Древнего народа.
– Эльф? Вы захватили эльфа? – воскликнул Альва, пораженный до глубины души.
– Их было пятеро, и каждый убил пятерых наших воинов, прежде чем умереть. Этого мы взяли живым. Он доблестный воин и храбро сражался. Теперь он услаждает своим нежным телом воинов эссанти.
Альва был шокирован.
– Если он храбро сражался, вы могли бы избавить его от такой участи. Следовало убить его сразу из уважения к его мужеству.
Кинтаро посмотрел на него с удивлением.
– Напротив, мы оказали ему честь. Быть рабом для удовольствий гораздо почетнее, чем пасти скот, как женщина, или погибнуть после боя, в плену. По нашим поверьям, когда делишь ложе с воином, тебе передается часть его умения и доблести. Так что этот раб никогда не остается без внимания.
Альва впился глазами в эльфа, которого тащили к ним через толпу на цепи. Опустив голову и слегка пошатываясь, тот покорно брел за кочевником, все так же обнимая себя руками, будто стремился защититься от нескромных взглядов. Он был полностью обнажен, и сердце у Альвы сжалось, когда он заметил, что эльф худ и измучен, что его тело покрыто синяками и царапинами. Если эссанти были так грубы с тем, кого желали соблазнить, то кавалер не мог себе даже представить, насколько они могли быть жестоки с рабом.
Пленника швырнули перед ним на колени, и тогда Альва, ни секунды не медля, протянул руку, взял его за подбородок и поднял ему голову, чтобы взглянуть в лицо.
И этот момент он тоже часто вспоминал и даже пытался описать свое первое впечатление в стихах, но неизменно рвал бумагу, потому что выходило банально и плоско, несмотря на его признанное поэтическое мастерство. Он смотрел на воплощенную красоту. Лицо пленного эльфа, пусть изможденное и лишенное красок жизни, поражало совершенством линий. Альве даже страшно было вообразить, как он мог выглядеть в свои лучшие дни, когда был весел и счастлив – конечно, если Древний народ умел веселиться и быть счастливым. Великий боже, казалось, что его лицо и все тело просто светятся в полутьме мягким серебристым светом. Альва застыл и никак не мог наглядеться на эти миндалевидные глаза с необычным разрезом, прикрытые светлыми, блестящими ресницами, на эти красивые, чуть припухлые губы странного сиреневого оттенка – искусанные, запекшиеся, но все равно соблазнительные. Эти губы созданы для поцелуев, подумал Альва. Кожа эльфа была матовой, нежной, тонкой, и шрамы, покрывающие его плечи и спину, были едва заметны – но все-таки заметны, и при виде их Альва ощутил жалость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47