Кавалер Ахайре повторил все то же самое, что уже рассказал королю, но воздержался от прямых обвинений, ограничиваясь формулировками: «мне показалось», «как я подумал», «было похоже, что…». Шум в зале стал громче, и на неверного любовника Альвы стали смотреть с откровенным осуждением. В их глазах эльф не стоил того, чтобы кавалер Ахайре его защищал.
После этого выступили несколько свидетелей, которые уточнили детали случившегося, так что у зрителей не осталось сомнений в том, что Итильдин давно намеревался изменить Альве и наконец осуществил свое намерение хладнокровно и расчетливо.
В зале поднялся возмущенный ропот. Волны ненависти, направленные на эльфа, ощущались почти физически, для этого не надо было обладать способностями Древних. В зале не нашлось бы ни одного человека, испытывающего к нему хоть какое-то сочувствие. Все считали, что в происшедшем более всего повинен Итильдин, а кавалер Ахайре – лишь жертва предательства и обмана.
Король Дансенну мог бы признаться, что рассчитывал на такой эффект, даже добивался его. Это позволило бы ему вынести более мягкий приговор, чем следовало по обстоятельствам дела, даже если бы эльф так и не сказал правды.
Когда Итильдин встал с места, чтобы говорить, зал замолчал, и все взгляды обратились на него. Ясноглазый, тонкий и невозможно красивый, он был как порок в обличье невинности, как Элеан Прекрасная из легенд, разжигавшая кровавую вражду между героями древности.
То, что он рассказал, вызвало грандиозный скандал в Трианессе, который вспоминали еще добрый десяток лет.
На безупречном всеобщем он обвинил первого советника короля Резу Реннарте в том, что тот склонил его к связи со своим любовником Файризом, угрожая убить кавалера Ахайре.
– Он показал мне шнурок с его эполета. Альва даже не заметил, как его срезали. Советник Реннарте сказал, что в следующий раз нож будет нацелен в горло.
И эльф достал и предъявил присутствующим пресловутый шнурок, который прятал на груди, у сердца.
После этого началась страшная суматоха. Экспрессивные кридане повскакивали со своих мест, вопя кто во что горазд, и охране стоило большого труда их успокоить. Король Дансенну, готовый к такому повороту событий, тут же приказал арестовать советника (тот принял это с невозмутимым спокойствием). Альва от переживаний и нервного истощения грохнулся в обморок и очнулся уже в объятиях Итильдина, которому наконец позволили прикоснуться к любимому.
В зале навели порядок, и суд быстро завершился. Реннарте ни в чем не признался, держался уверенно и хладнокровно, однако всеобщее доверие и симпатию он уже утратил. Принуждение к интимной связи было серьезным преступлением в Криде. Обвинение было снято за недостатком доказательств, но Даронги своим решением отправил его в отставку с государственной службы. Первый советник короля не имеет права быть замешанным в таком скандале.
Когда государь готовился объявить приговор Альве, больше половины зала плакало, глядя на влюбленных, которые не могли расцепить объятия. Самого Даронги спасала только королевская выдержка и твердость характера.
Он объявил, что благородный кавалер Альва Ахайре за нарушение кодекса о поединках будет разжалован из офицеров и отправлен на пять лет в крепость Шахш, расположенную на северо-западе, в предгорьях Хаэлгиры. Наказание выглядело более суровым, чем являлось на самом деле. Крепость была спокойным и благоустроенным местом, фактически горным курортом, да и король никогда бы не продержал Альву там все пять лет, максимум года два, чтобы за это время прохладный климат остудил его горячую голову. Когда улеглись бы волнения и слухи, Даронги перевел бы его в другой гарнизон или отправил с миссией за море. И конечно, он не собирался лишать его общества Итильдина. Эльф должен был приехать к нему тайно недели через две, уладив некоторые дела кавалера Ахайре в Трианессе.
Своим приговором король в первую очередь преследовал цель удалить Альву из столицы, где ему было опасно оставаться. Хоть Реннарте и лишился поста первого советника, он все еще сохранял свое влияние в Трианессе. Кроме того, укрепленный Шахш, находящийся за тысячи лиг от Диких степей, защитил бы Альву от гнева энкинов. Даронги не рассчитывал, что такой приговор насытит мстительную ярость кочевников. Их не удовлетворила бы даже казнь кавалера Ахайре – они потребовали бы выдать его живым для пыток.
Король Дансенну дал Альве с Итильдином сутки на прощание, а потом отправил осужденного с большим конвоем в Шахш. До момента, пока оба любовника не окажутся под защитой надежных стен крепости, Реза Реннарте должен был содержаться под домашним арестом. К эльфу, который оставался в столице еще на две недели, приставили охрану – сам он не имел права носить оружие в пределах столицы. Король отослал набальзамированное тело Файриза к его отцу вместе с большим выкупом. Почетный эскорт проводил пятерых энкинов из личной охраны принца до границы под бдительным неусыпным присмотром.
Казалось, что были предприняты все меры предосторожности. Однако никто не знал, что Реза Реннарте давно вошел в сношения с энкинами (как ни двусмысленно это звучит в контексте). Еще в ночь убийства принца он отправил Таргаю весть о случившемся с рекомендациями по разрешению «щекотливой ситуации». Вождь энкинов прислушался к его советам. Большие деньги перешли из рук в руки, лихие люди взялись за оружие, наняли мага из Фаннешту и вырезали конвой в трех днях пути от столицы, а кавалера Ахайре увели с собой. В этот же день на Итильдина было совершено покушение, во время которого все его охранники погибли. Однако нападавшие не учли силы, скрытой в хрупком теле эльфа, и его воинского опыта, и ему удалось убить и ранить нескольких человек, а остальных обратить в бегство. Сам же он не получил ни единой царапины.
Король разослал во все концы Криды военные отряды, которые безуспешно пытались обнаружить следы похитителей Альвы. С каждым днем таяли шансы найти его живым и невредимым. Даронги был безутешен. Леди-полковник Лэйтис Лизандер не слезала с седла, совершая рейды по степи, чтобы не дать похитителям проскользнуть мимо Селхира на земли энкинов. Итильдин, неестественно спокойный и сосредоточенный, в один день закончил все дела, державшие его в Трианессе: продал по поручению Альвы его коллекцию произведений искусства, получил с издателя деньги за его последнюю рукопись, рассчитал слуг, кроме садовника, который должен был присматривать за домом и садом, и исчез из столицы бесследно, скрывшись от своих телохранителей. Одновременно с ним столицу покинул и вождь эссанти Кинтаро, попрощавшись с королем и поблагодарив его за гостеприимство. Вместе со своим отрядом из пятидесяти воинов он направился к юго-восточным границам Криды, в сторону земель эссанти.
Король Дансенну предполагал, что эти два события связаны между собой.
Не склонный к рефлексии, Итильдин редко размышлял о себе и своем отношении к жизни. Он просто знал, что три месяца у эссанти бесповоротно изменили его целомудренную эльфийскую натуру. У Древних не принято уделять жизни плоти какое-то значение – говорить или думать об этом; даже принятие пищи у них – всего лишь ритуал, совершаемый механически, потому что эльф может долго обходиться без еды, не ощущая в ней потребности. Итильдин прожил двести пятьдесят лет по человеческому летоисчислению и ни разу за это время не испытал никаких телесных удовольствий, даже наслаждения материнским молоком во младенчестве, потому что эльфийки не кормят своих детей грудью. Лишения тоже были ему незнакомы: голод, боль, страх, усталость, потребность в сне – все это было для него пустым звуком, пока он не попал в плен. Страшным унижением для него стало осознание, что в нем теперь видят не личность, а всего лишь тело для удовлетворения низменной, животной похоти: анус, губы, язык, пальцы, ладони… волосы можно намотать на руку, за ягодицы полапать, чтобы быстрее встало, ноги задрать повыше, чтобы глубже засадить, в пах, в живот или в лицо ударить, чтобы подавить сопротивление. Вот все, что он представлял собой для эссанти.
Он прошел через ужас, омерзение, отчаяние, и осталось только равнодушие. Больше не имело значения, кто и что делает с его телом, даже к боли он привык. Но рыжий зеленоглазый смертный вдруг прорвался через стену безразличия, защищающую эльфа от реальности, и снова перевернул его мир. Новое потрясение ожидало Итильдина: оказалось, в нем могут видеть и тело, и душу одновременно и желать его и телом, и душой. Лиэлле открыл перед ним целую вселенную радостей плоти: любовь, нежность, сладкое изнеможение после ласк, тепло тела любимого зимней ночью под меховым одеялом, запах его кожи, вкус его губ, глоток вина вместе с поцелуем из его рта, долька яблока из его рук, жаркий шепот, щекочущий ухо… Как никогда раньше Итильдин чувствовал жизнь – в стуке сердца, в биении крови в жилах, в прикосновении кожи к коже – и как никогда раньше ощущал хрупкость этой жизни, ее уязвимость и тленность. Неумолимое время убивало смертного за годы, жар лихорадки – за недели, холодная сталь – за считанные мгновения. Одно движение острого лезвия – и жизнь вытечет из любимого вместе с кровью из перерезанной артерии. Итильдин видел это словно наяву, когда онемевшими руками сжимал шнурок с одежды Лиэлле и слушал вкрадчивый голос советника.
Он даже не колебался, соглашаясь на «сделку». Его собственная жизнь казалась небольшой ценой за жизнь возлюбленного, а то, чего домогались Реннарте с Файризом, вообще было сущей безделицей. Разве могли они сравниться с эссанти, которые трахали его днями и ночами напролет, неистово и грубо, не признавая другой смазки, кроме слюны и крови, били, полосовали плетью… После такого Итильдин мог лечь под кого угодно не задумываясь, тело стало разменной монетой, которой можно заплатить за жизнь, за возможность чувствовать, любить и быть рядом с возлюбленным.
Вождь эссанти был прав тогда, когда назвал его шлюхой, подстилкой, и за это Итильдин ненавидел его еще больше. Эльф спокойно вынес осуждающие взгляды своих родичей – они считали, что он осквернен и опозорен, но ему не было дела, потому что теперь он обрел любовь и вместе с ней – смысл жизни. Но слова Кинтаро заставили его взглянуть на себя глазами любимого, ибо в жизненном опыте, в образе мыслей у Альвы было куда больше общего с кочевником, чем с эльфом. «Ему все равно, с кем трахаться. Просто шлюха, для которой ты – двухтысячный мужик». Это была правда – как ее видел варвар, как ее мог когда-нибудь увидеть Альва.
Итильдин испытывал ужас при мысли, что Альва может хотя бы на секунду поверить, будто ему нет разницы, с кем спать. Ведь разница была – как между небом и землей, днем и ночью, луной и солнцем. Только с Лиэлле простые и банальные телодвижения превращались в наслаждение, наполненное радостью, счастьем, чувственным экстазом и еще множеством разных ощущений, которых он никогда раньше не испытывал и не мог бы испытать больше ни с кем.
Он пытался объяснить все это возлюбленному, среди торопливых жадных ласк в то краткое время, которое им было отпущено после суда. И с легким холодком понял, что пропасть между ними все еще велика, что они все время ходят по краю, рискуя сорваться…
– Мне больно оттого, что ты решил отдаться этому ублюдку без всяких чувств, только из-за меня, – сказал Альва грустно.
– Но я этого и боялся: что ты подумаешь, будто я питаю к нему какие-то чувства.
– Почему, Динэ? Если бы тебе нравился Файриз, я сам бы привел его к тебе, чтобы заняться любовью втроем. Ты можешь любить кого хочешь и спать с кем хочешь, моя любовь к тебе от этого не изменится.
– Но я ведь люблю тебя, как мне может нравиться кто-то еще?
– Постой, а разве тебе не нравится Лэй, или Озра с Вейстле, или Ирис?
– Они твои друзья, они тебя любят, и я это чувствую. Мне нравится находиться рядом с ними. Кроме того, они интересные собеседники, я узнаю от них много нового.
– И это все? – Альва вздохнул.
– Да, – немного удивленно сказал Итильдин. – Лиэлле, эльфы любят редко. Даже родственные привязанности нам не свойственны, просто представителям одного рода легче чувствовать друг друга.
– Ты же любишь свою сестру.
– Да, люблю, но не потому, что она моя сестра. Мы с детства много времени проводили вместе, были очень похожи по характеру, у нас совпадали увлечения и интересы. Она мне ближе, чем кто-либо еще из моего народа. Если бы мы захотели вырастить ребенка, мы не искали бы других партнеров.
– В смысле? – осторожно переспросил Альва.
– У нас нет понятия кровосмесительной связи, как у вас, – спокойно пояснил Итильдин.
– Интересно, сколько должно пройти времени, чтобы я перестал удивляться вашим обычаям…
– Люди тоже не перестают меня удивлять. Ваша жизнь так богата чувствами. Лиэлле, ты способен любить столь многое и столь многих, ты как солнце, которое светит всем…
– Боже милосердный, да я никого никогда и близко так не любил, как тебя!
– Я вовсе не претендую на всю твою любовь, Лиэлле. Мне доставляет наслаждение видеть, как ты одариваешь других теплом своего сердца. Но сам я на это не способен. Для меня существуешь только ты.
Альва долго молчал, и Итильдин чувствовал, что его возлюбленный смущен и озадачен услышанным. Он хотел снять с его плеч груз беспокойства, а вместо этого только усилил его. Это было как-то связано с тем, что люди называли «ответственность» и «зависимость».
– Тогда я гнусно воспользуюсь своей властью над тобой, – сказал наконец Альва и криво улыбнулся. – Обещай мне, что больше никогда не будешь решать в одиночку вопросы, касающиеся моей и твоей жизни.
– А с кем я могу советоваться, если тебя не будет рядом? – серьезно спросил Итильдин.
– С любым человеком, которому ты доверяешь.
– Хорошо, Лиэлле. Я обещаю.
– И обещай, что никогда не будешь мне лгать, даже ради спасения моей жизни.
– Я не могу обещать. Правда слишком часто причиняет боль.
– Динэ, ложь причиняет боль еще большую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47