К сожалению, традиционному врачеванию они не подвластны. Вам следует обратиться в Гильдию магов.
Альва был совершенно ошеломлен. Все слова по отдельности были понятны, но вместе производили впечатление полной бессмыслицы.
– Какой еще магический огонь? Это ожоги от факела, понимаете, в Джинджарате очень смолистое дерево, оно вспыхивает, как…
Морейли перебил его – мягко, по сравнению с его обычной холодной манерой речи, и что-то похожее на сочувствие прорезалось в его голосе:
– Кавалер Ахайре, я понимаю ваше замешательство. К сожалению, я не могу знать обстоятельства данного несчастного случая лучше вас. Я имею дело только с его последствиями. Но судите сами: какой факел дал бы столь обширное поражение кожных покровов, столь заметные коллоидные рубцы, практически не показывающие тенденции к заживлению на протяжении полугода, устойчивые к любому симптоматическому лечению? Несмотря на то, что на лечение уже потрачены силы, время и препараты, мы решили вернуть вам все деньги в качестве компенсации за допущенную ошибку.
'И еще потому, что лечение у магов обойдется вам на порядок дороже' – эти слова остались невысказанными.
– Но если там был магический огонь, откуда он взялся? Я сомневаюсь, чтобы амулет…
Меда Морейли отвел глаза, как будто ему было тяжело смотреть на Альву.
– Осмелюсь предположить, что вы в некотором роде… сотворили его сами. По всем признакам это больше всего напоминает спонтанную инициацию, то есть самопроизвольное пробуждение магических способностей.
– Что за чушь вы городите? – тихо и зло выговорил Альва, поднимаясь из кресла.
Кавалер Ахайре редко бывал так невежлив. Одно это показывало, как он потрясен.
– У меня в роду никогда не было магов. Это какое-то… мракобесие – приплетать магию ко всему на свете! – И он выбежал вон.
Меда Морейли нисколько не оскорбился. Он посмотрел вслед кавалеру Ахайре и вздохнул.
Магический дар во все времена казался больше проклятием, чем благословением. И мало кто из взрослых стремился его развивать. Магов предпочитали готовить с подросткового возраста, пока психика еще гибкая, а характер не сформировался. И немало учеников бросало обучение на полдороги, не вынеся отказа от привычного уклада вещей.
Альва хотел закричать прямо с порога: «Они совсем там с ума посходили, лекаришки несчастные!» Но стоило только ему увидеть обращенные к нему глаза Итильдина и Кинтаро, стоило лишь произнести мысленно «магический огонь», и барьер, выстроенный им самим в сознании, рухнул. Кавалер Ахайре вспомнил все, что было в ту страшную ночь, вместе с деталью, которая до сих пор ускользала из его памяти.
Он побледнел так, что Кинтаро молниеносно подхватил его под локоть.
– Ог-гнива н-не б-было, н-не было… – выговорил он онемевшими губами и разрыдался, уткнувшись в широкое плечо степняка.
Альва зажег тот злосчастный факел без огнива, без угля, без искры, без ничего – все было брошено на стоянке, где они приняли с оборотнями первый бой!
Он плакал долго, безутешно, так, как не плакал давно, разве только у ложа Кинтаро, вот-вот грозившего стать смертным. Еще вчера казалось, что не может быть ничего ужаснее того, что с ним произошло. Но теперь он был готов носить свои шрамы всю жизнь, лишь бы никогда не услышать правды.
– Хватит реветь, – сказал наконец Кинтаро, когда разобрался в сбивчивых объяснениях молодого кавалера. – Посмотри на это с другой стороны. Если ты станешь магом, то плевать тебе будет на всех Таргаев вместе взятых.
– М-мне б-будет вообще на все плевать, и на секс в том числе, – сказал вредным голосом Альва, но реветь перестал.
Итильдин подал ему платок, посмотрел спокойным ласковым взором.
– Целомудрие для магов – добровольный выбор, ми эрве. И магом ты можешь вообще не стать. Например, это был разовый выплеск или ограниченная магическая способность, как у меня – пророческие видения.
– Уж лучше бы видения, – буркнул Альва.
– Я видел гибель моих предков, когда мне было двадцать лет от роду. Я видел, как льется кровь, слышал их крики. Поначалу видения не разбирают прошлого и будущего. Годы прошли, прежде чем я научился вспоминать об этом без содрогания. Я видел смерть Миэ, хотя не знаю, когда она произойдет – через год или тысячу лет. Ты все еще думаешь, что видения лучше?
– Прости, – сказал Альва и закрыл лицо руками.
Кинтаро ногой пододвинул стул, сел и усадил Альву к себе на колени.
– Слушай, рыженький, – начал он проникновенно. – Плюнь ты на все. Поехали отсюда. В степь или куда захочешь. Дались тебе эти шрамы. В степи ты ими хвастаться будешь. Да и кому какое дело вообще?
– Мне. – Альва тяжело вздохнул. – У меня нет ничего, кроме моей красоты. Ни силы, ни умения драться, ни… – Он скривился, но все-таки закончил: – …Ни особого ума. Только это.
Он чуть наклонил голову, чтобы кудри закрыли пол-лица, взялся за ворот рубашки и принялся его расстегивать. Медленно, пуговку за пуговкой, обнажая плечо, оставшееся гладким, потом грудь и живот. На несколько секунд оба – и Итильдин, и Кинтаро – забыли, что хотели сказать, ловя взглядом каждое его движение.
Кавалер Ахайре откинул волосы, чтобы стали видны шрамы, и чары тут же развеялись. Контраст был слишком велик.
– Я хочу вернуть свое лицо.
Кинтаро посмотрел на Итильдина, безмолвно прося о помощи. Но эльф ответил ему печальным взглядом и еле заметно покачал головой.
На следующий день кавалер Ахайре встретился с атторне Гильдии магов – кем-то вроде секретаря, регулирующего контакты магов с остальным миром. Не то чтобы магам был нужен советник. Просто дела людей были для них скучны и чужды, а в некоторых случаях даже непонятны. Прожив лет триста среди амулетов, эликсиров и книг, можно забыть даже лица своих детей, если они когда-то были.
При ближайшем рассмотрении, впрочем, оказалось, что слухи о враждебности магов к смертным сильно преувеличены.
– Добро пожаловать, благородный кавалер Ахайре! – приветливо сказал атторне и отвесил вполне куртуазный поклон.
Альва посмотрел на него вопросительно. Он был уверен, что не знает этого милого юношу в скромной темно-синей мантии.
Словно прочтя его мысли, юноша улыбнулся:
– О нет, мы незнакомы. – Тут Альва ожидал услышать, как много раз прежде: «…Но я читал вашу последнюю книгу…» Ни один сборник стихов кавалера Ахайре не обходился без цветного портрета. Издатель говорил, что так они продаются в два раза лучше. – Но глава Гильдии лекарей предупредил меня о вашем приходе, – сказал юноша. – Мы всегда рады новым адептам.
– Видите ли, я не слишком заинтересован в обучении. Гораздо больше меня волнует, как избавиться от последствий этой самой, как вы говорите, спонтанной инициации.
– Вы должны понимать, благородный кавалер, что банальное врачевание не слишком интересует членов нашей гильдии.
– Тогда направьте меня к женщине, – с очаровательной улыбкой подсказал благородный кавалер и насладился легким румянцем атторне, уловившего пошлый смысл шутки.
Юный маг уткнулся в бумаги, стараясь скрыть замешательство, и перешел на сугубо официальный тон:
– Завтра или послезавтра в Фаннешту прибудет Дэм Таллиан. Я советую вам обратиться к ней. Она маг Воды Первой ступени, а магия воды, как известно, лучше всего справляется с врачеванием, особенно при ожогах.
Про таких женщин, как Дэм Таллиан, в древних хрониках говорилось: 'Се дева грозная и прекрасная, как выстроенное к битве войско, ликом подобная блеску щита, стройностью равная обнаженному клинку'. Альве всегда казалось несколько надуманным употребление военизированных эпитетов по отношению к представительницам сугубо мирных профессий – чародейкам, прорицательницам, лекарицам и просто возлюбленным; хотя преподаватель классической литературы в Академии объяснял, что для авторов подобных хроник холодная сталь и горячая битва были высшим мерилом красоты. Теперь Альва понимал их лучше.
Именно – грозная и прекрасная, как море, которое нежится под солнцем в своих берегах и грезит громокипящими бурями. Море было в ее глазах, прозрачных и чистых, как аквамарин, камень воды. Ее волнистые зеленые волосы, спадающие до пояса, напоминали морские водоросли, колышущиеся в подводных течениях. Кое-где в них были вплетены настоящие водоросли с бледными цветами – верно, магия хозяйки не давала им увядать. Ресницы и брови у нее тоже были зелеными – странное дело, это не выглядело фальшиво или претенциозно. Кожа чародейки светилась белизной, такой совершенной, какой не может быть человеческая кожа, словно в жилах Дэм Таллиан текла настоящая голубая кровь, которую аристократам приписывают лишь метафорически. Платье… ах, платье было действительно волшебным. Оно струилось и переливалось, подобно шелку, если про шелк говорят, что он струится подобно бегущей воде. По нему сновали яркие рыбки, подол украшали причудливые кружевные кораллы, морские анемоны и белопенные волны, словно бы чародейка укротила морскую волну и завернулась в нее, как в полотнище ткани. Судя по тому, что говорили о магах, это вполне могло быть правдой.
Маг Воды, Мастер Иллюзий, Леди Моря, повелительница изменчивой водной стихии – вот кто была она каждой черточкой своей, каждым взмахом ресниц.
Сдержанная сила, могущество, неподвластное простым смертным, безошибочно угадывались в ней. Альва дорого бы дал, чтобы узнать: была ли то обычная аура, сопровождавшая магов Первой ступени, или сила личности самой Дэм Таллиан. Прежде он никогда не видел Высших магов. Увидеть их было куда труднее, чем королей.
Он сидел напротив нее и не знал, с чего начать. Откинувшись на спинку кресла, Дэм Таллиан изучала его своими аквамариновыми глазами, глубокими, как морская пучина, и такими же загадочными. В них не было враждебности, но никакого тепла и расположения тоже не было.
Она заговорила первой – текучим грудным голосом, который, казалось, отдавался приятной дрожью во всем теле. Слова были суровы, но тон голоса смягчал их:
– Я хочу, чтобы вы поняли кое-что, кавалер Ахайре. Я не собираюсь нянчиться с вами, гладить вас по плечу и держать вашу руку. Я не лекарь, не друг и не проститутка. Но у меня вы найдете понимание, которое мало кто другой способен проявить. Моя инициация произошла в пятнадцать лет, при крушении корабля. Вся моя семья погибла, а меня несколько дней носило по морю, пока не подобрали рыбаки. Расскажите, что произошло с вами, кавалер Ахайре, подробно и точно.
И Альва ей рассказал. Ее прямота и деловой настрой облегчали ему задачу. Изредка она задавала вопросы, уточняя ту или иную деталь, но не проявляла праздного любопытства. Ей было все равно, как трианесский дворянин оказался в Джинджарате и кто были его спутники.
Когда он упомянул амулет, она попросила разрешения взглянуть на него поближе.
– Слабая магия, но эффективная. Почему вы носите его здесь, за тысячи лиг от Джинджарата?
– Привычка, – соврал Альва.
– Если вы собираетесь лгать мне, разговор окончен, – спокойно сказала Дэм Таллиан.
От неожиданности Альва вспыхнул и ругнулся про себя. Чтобы он, Альва Ахайре, был пойман на лжи, да еще смутился при этом – немыслимо! Видно, он совсем утратил навыки придворной жизни.
– Вы не хотите отвечать, потому что один из ваших спутников заразился? Насколько мне известно, доступ в Фаннешту открыт всем. Для вашего друга пребывание здесь безопасно. Его особые способности заблокированы, так же как использование большинства видов магии.
– Я не привык к откровенности, леди Таллиан, – помедлив, ответил Альва. – Меня слишком часто пытались убить за последнюю пару лет.
– Должно быть, вы выбрали себе плохую компанию, кавалер Ахайре, – сказала она без улыбки.
– Не вам об этом судить, – отрезал он.
– Вы их очень любите, верно? С этой безделушкой вам практически ничего не грозило. Большинство инициаций происходит при непосредственной угрозе жизни потенциального мага. Редко когда человек способен с ее помощью защитить близких людей.
Отголосок печали прозвучал в ее голосе, и Альва легко мог понять, о чем она думает. Где-то там, за неприступными манерами, скрывалась женщина с любящим сердцем, способная страдать. Дэм Таллиан сказала правду: они и впрямь понимали друг друга как никто другой.
– Простите меня. Я действительно отвык от доверия. И – ответ 'да' на оба ваших вопроса.
Описывая, как он зажег факел, Альва встал и в волнении заходил по комнате.
– Огонь просто… просто вспыхнул, и все. Я не чувствовал никакой потусторонней силы. Просто вдруг оказалось, что я держу в руках пылающий сук, на мне горит рубашка, пахнет палеными волосами, а потом – ужасная боль, и больше ничего. Может, память сыграла со мной злую шутку? Может, у меня было огниво, или я прихватил с собой уголек из костра и не помню этого?
– Кавалер Ахайре, магия может дремать в человеке всю жизнь, до самой смерти. Но как только она проявилась, ее больше не упрячешь под замок. В вас просто кипит сила огня. Любой высший маг способен это почувствовать. Вас лихорадит, вы не спите, у вас случаются вспышки гнева? Это ваша сила напоминает о себе.
– Единый боже… – прошептал Альва и прикрыл глаза ладонью.
– Вы ведете себя так, будто магия – что-то вроде дурной болезни. На самом деле это дар, сила и выбор. И мужество, чтобы принять их. А еще магия – это ответственность. Что вы будете делать, если в следующий раз от вашего огня пострадают невинные люди? Вам следует научиться контролировать себя или обзавестись блокирующим талисманом. Если я правильно помню, законы Криды, Марранги и Арислана требуют этого прямо и недвусмысленно.
Молодой кавалер подавленно молчал. Дэм Таллиан была убийственно права. Он мог бы сам подумать об этом, если хоть на минуту перестал оплакивать свою драгоценную особу.
– Выпейте. – Леди Таллиан протянула ему бокал с прозрачным напитком.
'Что это?' – хотел с подозрением спросить Альва, но удержался. Если даже ей он не может довериться, то для него не остается вообще никакой надежды. 'Из таких красивых рук и яд можно принять', – подумал он и выпил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47