Тогда они сразу догадаются, кто гостит в его поместье!
– Да брось, – улыбнулся Лиэлле. – Бахрияр любого путешественника с Севера затаскивает к себе в гости, он же известный здесь, как бы это выразиться, любитель и пропагандист криданской культуры. И кому придет в голову, что мы отправились в Арислан, где официально запрещена мужская любовь?
Шло время, и ленивая нега, в которой они проводили дни, стала действовать даже на Итильдина. Грозные видения ему не являлись, а значит, они пока были в безопасности. После нескольких месяцев лишений и тревог так приятно было расслабиться в умиротворяющей обстановке поместья Тамани, посидеть с книгой у фонтана под пение птиц, побеседовать о прекрасном и вечном. Единственное, что не слишком ему нравилось – отношения Альвы и Бахрияра.
Как и следовало ожидать, с каждым днем хозяин поместья все больше подпадал под обаяние леди Аланис. За всю жизнь он не встречал в женщинах подобной раскованности, остроумия, свободы суждений и поступков. В Арислане женщины в маленьких городках и селеньях до сих пор закрывали лицо покрывалом и не появлялись на улице без сопровождения мужчин. Даже в столице все еще жив был обычай носить вуаль разной степени прозрачности, причем не только для девушек и молодых женщин, но и для юношей – чтобы защитить красоту от злого глаза. До сих пор частенько о браке сговаривались с родителями девушки, и она видела своего будущего мужа только на свадьбе. Неудивительно, что столь независимая и смелая женщина, как леди Аланис, совершенно околдовала арисланца.
Итильдин не мог осуждать ни самого Бахрияра, ни своего возлюбленного. Нельзя было сказать, что Альва безбожно флиртует или строит глазки Бахрияру. Напротив, он вел себя куда скромнее, чем на балах в Трианессе, где его видел Итильдин. И вряд ли постель арисланца уж слишком его привлекала. Но, увы, манера Альвы говорить и держаться была насквозь пронизана соблазном, и он совершенно не умел удерживать в узде свою сексуальность. Впрочем, для пуритански воспитанного арисланца многие криданские обычаи могли показаться верхом распутства. Бахрияр был куда более свободомыслящим человеком, чем его сограждане, но и он невольно принимал за заигрывания самые невинные жесты Альвы.
Сложность заключалась в том, что Лиэлле совершенно не привык не спать с тем, кто ему нравится. А Бахрияр ему очень нравился – это понимал даже Кинтаро. Они так долго общались в письмах, и теперь у них было много что сказать друг другу. И с кем еще Альва мог побеседовать о поэзии, не с Кинтаро же и не с Итильдином! Казалось, Альва с легкостью влез в шкуру леди Альдис Аланис и не испытывает ни малейшей неловкости по поводу того, что слишком много скрывает от своего друга: и собственное имя, и пол, и наличие двух любовников.
С легкой печалью в сердце эльф следил за тем, как много времени эти двое проводят вместе, и как Бахрияр все глубже увязает в своей безнадежной влюбленности. Ему было жаль Бахрияра и очень не хватало Лиэлле. Оставались наедине они только ночью, но и тогда приходилось остерегаться откровенных наслаждений и разговоров. Вечная необходимость сдерживать стоны, запирать двери, пробираться в комнату возлюбленного украдкой, говорить шепотом, перепихиваться по-быстрому, стараясь, чтобы кровать не скрипела…
Не хватало порой и более банальных занятий. Как-то раз эльф с удивлением понял, что скучает по стрельбе из лука. Он даже опасался, не изменит ли ему его меткость: ведь залог мастерства – постоянная практика, а он не брал в руки лук со времени боя с энкинами в памятный день затмения. Эльфийский лук, с которым он приехал из Грейна Тиаллэ, Итильдин не смог оставить в становище эссанти и возил с собой, сняв тетиву, но достать ни разу не рискнул. И открыто практиковаться в стрельбе тоже не решался: его выдала бы нечеловеческая быстрота и точность. Кинтаро, как Итильдин не раз уже имел шанс убедиться, предпочитал в бою меч, метательные ножи, короткое копье, однако лук с собой взял на всякий случай – тяжелый и длинный степной лук, похожий на криданский осадный. У эльфа прямо зачесались руки, когда Кинтаро демонстрировал его Бахрияру. Итильдин не сомневался, что будет вторым, кто сумеет натянуть тугую тетиву. Бахрияру так и не удалось, и его главному егерю тоже. Альва даже пробовать не стал, чтобы не портить образ изысканной леди.
Оказалось, что Кинтаро не упустил тоскливый взгляд Итильдина, брошенный на его лук. На следующий день рано утром он заявился в комнату Альвы, где эльф спал в обнимку со своим возлюбленным (по их настоянию, всем троим отвели смежные покои) и сказал:
– Одевайся, куколка. Я иду на стрельбище, а ты составишь мне компанию.
И почему-то эльфу совершенно не хотелось возражать.
В молчании они дошли до поля с мишенями. Вокруг было тихо и пустынно, только птицы щебетали в листве. Так же в молчании они установили мишени и принялись стрелять по очереди, пока руки не устали и поднявшееся солнце не стало припекать. Тогда они спрятались в тенечке под деревьями, за густым кустарником.
– Наигрался? Вас, эльфов, хлебом не корми, дай за лук подержаться, – добродушно сказал Кинтаро, растянувшись на траве.
– А вас, варваров, хлебом не корми, дай потрахаться, – парировал эльф. – Я думал, ты меня за этим и позвал.
– Ха, уж один-то день я могу выдержать без секса, что бы ты там себе ни думал.
Итильдину вдруг стало смешно и… как-то уютно, что ли? Он сказал, еле сдерживая улыбку:
– Да ну? А если я сейчас разденусь? Сколько ты выдержишь?
– Ты? Сам? Разденешься? Не гони.
Эльф снял с головы платок, которым прикрывал уши, распустил косу, тряхнул головой, чтобы рассыпались по плечам выкрашенные в пепельный цвет волосы. Снял туфли и взялся за подол платья. Помедлил немного и стащил его через голову.
Тесные трусики, призванные маскировать наличие мужских половых признаков, Кинтаро содрал с него сам. В остальном он не был и вполовину так неистов, как обычно. Они занимались сексом так же, как практиковались в стрельбе – неторопливо и старательно. И поцелуи Кинтаро были почти нежными. Да, атмосфера безделья и спокойствия действовала на всех, даже на дикаря-эссанти.
Итильдин уже привык к тому, что довольно хорошо ощущает настроение степняка. Лежа с ним рядом, касаясь плечом его мускулистого плеча, смежив веки, Итильдин вдруг сказал:
– Ты собирался поговорить со мной.
– Угу. Пострелять, потрахаться, поговорить.
– Про Альву?
– Угу.
– Ну, говори.
– А что тут говорить… – выдохнул Кинтаро и надолго замолчал. Потом сказал: – Слушай, Итильдин, что происходит, черт побери?
Эльф пожал плечами, не затрудняя себя ответом. Они еще немного полежали молча. Кинтаро сорвал травинку и принялся задумчиво ее жевать. Итильдин повернулся на живот, положил подбородок на локти и стал смотреть на проползающую мимо букашку. Великие боги, он лежит рядом с варваром – и чувствует себя уверенно. В безопасности. Очень необычно.
– Зачем рыжий кружит башку этому парню? – нарушил молчание Кинтаро. – Из этого все равно ни хрена не выйдет, я же вижу.
– Тебе-то что? – Эльф посмотрел на него искоса. – Ревнуешь?
– Может, и ревную, – согласился Кинтаро. – Чего ему не хватает?
Итильдин подумал и ответил коротко:
– Флирта.
– Кому нужно это дерьмо… – пробормотал степняк. – Не понимаю я. Ну хочешь ты его – возьми да трахни, делов-то. А так только зря парня мучает.
– Он тебе что, нравится?
– Может, и нравится.
«Тут тебе ничего не светит», – хотел злорадно сказать Итильдин. Отвлечь Бахрияра от леди Аланис хоть на какое-то время не представлялось возможным. Но вместо этого он сказал:
– Не вздумай к нему приставать. Здесь это запрещено.
– Да знаю. Только тоскливо мне здесь как-то… как в клетке.
– Не тебе одному, – проронил Итильдин, глядя в сторону.
Кинтаро продолжал, воодушевленный его поддержкой:
– Мы тут прилипли, как мухи на мед. Лично я уже подыхаю со скуки. Сколько можно плевать в потолок, полоскаться в фонтане и жрать персики? Даже трахнуться толком нельзя, все время надо прятаться по углам. Чего молчишь?
– Жду, чего еще скажешь.
– Черт, жизни здесь не хватает. Все как будто спят наяву. И нас это болото затянет.
– А ты хочешь всю жизнь драться? – поднял тонкие брови эльф.
– Хорошая драка – как хороший секс и хорошая выпивка, а здесь ни черта этого нет. Хорошо рыжему, он играется с Бахрияром, как кошка с мышкой. А мне что делать?
– Ну, есть еще женщины…
– Ты еще скажи, книжки читать, – усмехнулся Кинтаро. – На хрена мне эти пустоголовые дуры? В Криде женщины еще ничего, наглые, их любо-дорого объездить пару раз. А тут… тьфу.
– Тебе не хватает острых ощущений.
– В точку, куколка.
– Езжай на охоту.
Степняк фыркнул.
– Птичек стрелять или диких кошек?
– Между прочим, Альве нравится мирная жизнь, в отличие от тебя. Всегда было ясно, что мы трое слишком разные.
– А теперь ты скажешь: скатертью дорожка, тебя никто не держит, ага. По-моему, ты только и думаешь о том, чтобы я свалил куда подальше.
– Сейчас я думаю не об этом, – вырвалось у эльфа.
Он сел, и Кинтаро выразительно скосил глаза на его эрекцию.
– О том, чтобы трахнуться?
– О том, чтобы трахнуть тебя, – ровно проговорил Итильдин и лег к нему на грудь, легонько потираясь бедрами. – Хочешь острых ощущений – вот тебе шанс.
– Вот как щас дам в морду, – ухмыльнулся Кинтаро.
Эльф сощурился.
– Попробуй. Все равно закончится тем, что ты захочешь трахаться.
– Эй, эльф, ты какой-то странный сегодня. На солнце не перегрелся?
– Может, и перегрелся, – в тон ему ответил Итильдин. – У нас как будто перемирие сегодня. Ты меня, я тебя – все честно.
Вот за это эльф больше всего не любил варвара: в его присутствии в голову лезли совершенно дикие желания, неизвестно откуда появлялись непристойные мысли и образы. Вот и сейчас перед глазами упорно стояла картина: потная смуглая спина, выгнутая поясница, крепкие ягодицы… Может, дело было в непривычной мягкости Кинтаро. Захотелось снова почувствовать власть над ним. С Лиэлле было не так, он и в пассивной позиции умудрялся вести, и трудно сказать, кто кого берет, когда тебя хватают за гениталии и укладывают на себя. А Кинтаро отдаваться не умел – и оттого брать его было особенно сладко.
И все же до последнего момента Итильдин не ожидал, что Кинтаро повернется на живот и раздвинет ноги. Все было так, как он себе представлял: и спина, и поясница, и бедра, ходящие ходуном, и лопатки, и позвоночник, и ребра, и иссиня-черная коса на плече, и вздохи в такт, и – перед самым концом – сбивчивые тихие ругательства.
Прежде чем встать и одеться, Итильдин наклонился к уху Кинтаро и сказал:
– Судьбу нельзя погонять, можно только следовать за ней. Нельзя узнать, что будет завтра, но можно быть готовым к этому. Когда нечего делать – ничего не делай. Когда наступает время действовать – действуй. Затишье долго не продлится, будь уверен.
«В моей жизни веками ничего не происходило, пока не появился ты», – хотелось ему сказать, но вместо этого он только молча прикоснулся губами к плечу Кинтаро и принялся одеваться.
На следующий день вечером Альва с Бахрияром здорово перебрали вина, и случилось то, что давно должно было случиться. Итильдин мог бы удержать Лиэлле, поскольку был совершенно трезв, но не стал и сделал знак Кинтаро не вмешиваться, когда Бахрияр вышел вслед за Альвой во внутренний дворик. Эти двое должны были объясниться.
Однако вначале объяснением и не пахло. Оказавшись наедине у фонтана, в сумерках, наполненных ароматом жасмина, Бахрияр и Альва сами не заметили, как начали целоваться, пьянея от желания все больше и больше. Сами собой подвернулись подушки, разбросанные вокруг фонтана, руки сами собой зашарили по телу…
Итильдин и Кинтаро услышали удивленный вскрик, потом двое у фонтана заспорили, и с каждой минутой все громче. Они переглянулись, хмыкнули и отправились выяснять, в чем дело.
– Доигрался, рыженький? – ласково сказал Кинтаро, окидывая взглядом мизансцену.
Итильдин мельком взглянул на степняка и поразился перемене в нем. К нему снова вернулась вся его самоуверенность, и наглая улыбка снова была при нем, и хищный похотливый огонек в глазах. Вчерашний день казался сном. Полно, было ли это – плечи, лопатки, бедра, покорные тихие вскрики?
– Я не понимаю, – жалобно говорил Бахрияр, держась за голову. Он слегка пошатывался и отпихивал Альву, который пытался его поддержать.
– Я вам потом все объясню, – уговаривал Альва, но Бахрияр его не слушал, повторяя:
– Нет, ну как же это, а? Зачем? Как вы могли? Я же вам доверял… Я же не знал… Вы меня обманули!
– Подумаешь, невидаль, – сказал Кинтаро, подставляя арисланцу плечо, на которое тот немедленно оперся, и повел его, спотыкающегося, в дом. – Пойдем, поговорим, как мужчина с мужчиной.
Альва вдруг сдавленно захихикал, уткнувшись в плечо Итильдина.
– Как мужчина с мужчиной, ой не могу. Знал бы он, что это значит по обычаям Дикой степи! Прости, это нервное… Представляешь, у меня будто туман в голове случился…
– Знаю этот туман, называется «Алазанская долина», красное, – ехидно подсказал Итильдин.
Лиэлле снова зашелся смехом, тщетно пытаясь зажать себе рот.
– Умира-а-ю… хоть ты не дразни. Мне надо куда-нибудь лечь. Черт… смотри, до сих пор стоит, – и он положил руку эльфа на свой твердый член, очень хорошо прощупывающийся под тонким шелком платья. – Ох, кто бы врезал мне по морде… Я же не знал, что он так расстроится…
– Так ты, значит, все-таки дал ему залезть себе под юбку, – усмехнулся Итильдин и поцеловал пахнущий вином и Бахрияром рот Лиэлле. Постанывая, тот повис у него на шее, подставляя губы.
– Динэ… хочу… – шептал он в перерывах между поцелуями. – Трахни меня… до беспамятства… господи, какая же я сука… эльф, мой эльф… любовь моя…
– Здесь или в спальне?
– Здесь… а потом – в спальне…
Итильдин завалил Лиэлле на спину и сделал с ним то, о чем он просил.
За кавалером Ахайре водилась одна особенность, давно замеченная Итильдином, – после секса он стремительно и необратимо трезвел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47