– Ах, вот почему я так запросто прошел проверку, – сказал Кинтаро, изогнув бровь. – Туфли целовать, ну-ну.
Он наслаждался выражением замешательства на лице мальчишки, а заодно и его лицом тоже, не закрытым на сей раз платком.
При взгляде на халиддина возникало желание целовать отнюдь не туфли, а, например, его красивый пухлогубый рот, или ушко в обрамлении черных вьющихся прядей, оттянутое тяжелой золотой серьгой, или стройную шею, или… Более чем вольный наряд принца открывал слишком много возможностей для выбора. Его безрукавка была такой короткой, что не доставала бы до пупка, даже будучи застегнута на все пуговицы. А в данный момент она была не только расстегнута сверху донизу, но и распахнута, открывая юношеские мускулы под атласной кожей цвета самого нежного молочного шоколада. Богатая вышивка на шальварах принца, кокетливо спущенных на бедра, отнюдь не скрывала того факта, что сделаны они из прозрачного газа. Проследив глазами дорожку темных волосков, убегающую от впадины пупка за пояс шальвар, Кинтаро убедился, что нижнее белье в жарком Арислане явно было не в почете, тем более в домашней обстановке. Принц переступил с ноги на ногу, и тончайшая ткань шальвар на одно волшебное мгновение обрисовала столько всего интересного, что Кинтаро проглотил слюну. А потом чертов мальчишка вдруг ухмыльнулся и посмотрел степняку прямо в глаза. Не было никаких сомнений, что он в курсе, какое впечатление произвел. Да, охота обещала быть увлекательной.
– Надеюсь, я не сказал ничего, что могло бы испугать тебя, доблестный воин, – сказал принц с непередаваемым нахальством и прошествовал в коридор. Его округлые ягодицы, просвечивающие сквозь шальвары, соблазнительно покачивались. Кинтаро не сводил с них глаз, пока принц не скрылся за поворотом.
Один из стражников, белокурый великан с растрепанной бородой, хлопнул его по плечу:
– Эй, степняк, очнись. Еще успеешь насмотреться, Ллидом клянусь!
Через час Кинтаро был зачислен в охрану Малого дворца, а на следующий день приступил к службе. Когда начальник вышел посмотреть на учебные поединки с участием нового охранника, у него отвалилась челюсть. Раньше он никогда не видел, на что способен эссанти с длинным мечом и щитом.
– Дружище, да тебя можно в цирке показывать! – заявил бородач-северянин, с которым они как-то быстро сошлись с самого первого дня. Звали его Сигмар, был он родом с острова Белг в Фалкидском море, к западу от Криды, клялся именем Ллида, хлестал вино, как бык на водопое, отличался добродушным нравом, огромной силой и был единственным человеком в дворцовой охране, превосходившим Кинтаро по росту и ширине плеч.
Кинтаро, однако, был не слишком собой доволен. Длинный меч и щит хороши были в седле, на просторах степи, а в замкнутых помещениях, на тесных улицах от них было не так много проку. Следовало срочно обзаводиться вторым мечом, покороче. Кроме того, эссанти обнаружил, что сильно отвык от пешего боя, да и от боя вообще, если уж на то пошло. Решение пойти на службу, несомненно, было правильным. Он слишком обленился за спокойные сытые месяцы в поместье альвиного дружка. Ну понятно, под конец ему почти не приходилось вылезать из кровати. С вечера нализавшись вина, под покровом ночи хозяин поместья становился ненасытен, как мартовская кошка. Правда, это не мешало ему днем отчаянно смущаться и краснеть от любой шутки или шлепка по заднице. Он был первым темнокожим арисланцем, которого трахнул Кинтаро, и степняк от души надеялся, что не последним. С недавних пор арисланский тип мужской красоты волновал его необычайно, особенно если сочетался с юностью и дерзостью.
После всесторонней проверки боевых навыков Кинтаро был переведен в личную охрану халиддина. Об этом решении сообщил ему старший наставник принца, после чего прочел длинную лекцию, полную недомолвок и покашливаний.
– Халиддин молод и горяч… – бубнил старичок дребезжащим голосом. – Он склонен совершать необдуманные поступки… Возможно, обращение его с телохранителями может показаться несколько вольным… Однако вы, молодой человек, обязаны свято чтить традиции нашей культуры, каковы бы ни были ваши собственные привычки и склонности… Вам не следует переступать границ приличия в отношениях с вашим подопечным и поощрять фамильярность…
Кивая с самым глубокомысленным видом, Кинтаро веселился в душе. Он едва преодолел искушение спросить нарочито наивным тоном: «Так нам что, нельзя будет трахаться?» Впрочем, покрутившись во дворце среди стражников, послушав сплетни и разговоры, Кинтаро уже не был так уверен, что дело дойдет до постели. Особенно красочно просветил его по этому поводу Сигмар, с которым они отправились в кабак отпраздновать назначение Кинтаро.
– Я и сам раньше был в личной охране, – рассказывал тарн, размахивая жареной телячьей ногой. – Выдержал полгода, потом ушел, потому что никаких человеческих сил нету. Этот бесенок такое вытворял, что хочешь не хочешь, а бегай во двор и дрочи. Ллидом клянусь, никогда меня мальчишки не привлекали, но он только плечиком поведет, ресничками взмахнет – и в глазах темнеет. Ведь прекрасно знает, бляденыш, что с мужиками от него делается. Некоторых еще и нарочно доводит. До меня был один, головорез криданский, мастер меча, все дела. Я его не застал, парни рассказывали. Никто не знает, что у них там вышло, но что принц перед ним задницей крутил, как шлюха заправская, это все видели. Видать, мужик не выдержал и зажал его в темном уголке. Тут же скандал, и его в двадцать четыре часа из страны высылают. Даже жалованье за последний месяц не заплатили. Самого принца тогда под замок упрятали, на месяц или на два. А при мне один раз массажиста пороли, знаешь за что? Он ему… – Сигмар показал жестом.
– Я смотрю, мальчишка-то совсем созрел, – ухмыльнулся Кинтаро.
– Слышь, степняк, забудь. Он только яйца мужикам парит, а давать никому не дает. У нас в деревне давно бы его отымели, чтобы чесаться в одном месте перестало, а здесь нельзя, стисни зубы и терпи. Я вот не утерпел. Как начал его ножки во сне видеть, пошел к начальнику и говорю: «Переводите меня отсюда на хрен».
– А он что, не удержал тебя даже?
– Да он, видишь, на меня особо и не глядел. – Сигмар невольно вздохнул.
«Похоже, все еще сохнет по мальчишке, – подумал Кинтаро, – и по ходу дела не он один, а половина дворцовой стражи с ним за компанию. Силен халиддин, ой силен!»
Приступив к службе, вождь эссанти только укрепился в своем мнении. В свои шестнадцать лет изящный и стройный халиддин Кисмет в совершенстве овладел искусством, как одним взглядом или движением бедра превратить жизнь здорового половозрелого мужчины в ад. Обычной для арисланцев целомудренной стеснительности он был лишен начисто и обожал появляться полураздетым перед слугами и стражниками, словно и за людей их не считая. Только хитрый блеск глаз выдавал, что ему далеко не безразлична реакция на его наготу.
Вождь проклинал про себя долбаные арисланские законы. Не будь их, мальчишка бы давно получил, что хотел, и перестал бы издеваться над окружающими. Жертвами его становились не только охранники и слуги, но и вполне добропорядочные аристократы, приближенные ко двору. Кинтаро сам видел, как рыдал в саду юный сын министра, безжалостно высмеянный халиддином за возникшую от его же прикосновений эрекцию. Будь это в другой стране, Кинтаро знал бы, как утешить симпатичного кроткого мальчика, но ему совсем не хотелось загреметь в арисланскую тюрягу, так что он силком себя удержал.
Те, в чьи обязанности входило следить за поведением принца, смотрели на его шалости сквозь пальцы. Конечно, старший наставник что ни день читал ему нотации о правилах приличия, а временами тем же занимался и великий визирь, но вся эта занудная болтовня мальчишке в одно ухо влетала, а в другое вылетала. Однако не было сомнений, что стоит ему зайти чуть подальше в своих развлечениях, и наказание будет суровым. Рассказ Сигмара это подтверждал. В Арислане существовала поговорка, в переводе с фарис гласившая: «Что позволено халиду, не позволено халиддину». В данном случае она имела буквальный смысл. Халид – высокий красивый мужчина с аккуратно подстриженной бородкой – всюду появлялся в сопровождении двух телохранителей. Говорили, что они и спят в его спальне (разумеется, исключительно из соображений безопасности). Это были высоченные молчаливые близнецы-тарны с роскошными соломенными шевелюрами и скульптурными мускулистыми телами. «Молочные братья халида», – пояснил Сигмар, безуспешно пытаясь подавить двусмысленную усмешку. «А, молочные братья, само собой, – Кинтаро покивал с глубокомысленным видом. – Сосали вместе… молоко, ага. Хватит ржать, я же не сказал 'мужское'!»
Юный же халиддин тосковал по мужским объятиям, даже не понимая толком, чего ему хочется. А может, он и понимал, только боялся и стыдился своих желаний, а также возможных последствий. Выливалось все это в истерики, капризы и жестокие эксперименты над ближайшим окружением, которое в подавляющем большинстве состояло из привлекательных молодых мужчин, ничего не имеющих против мужской любви – кридан, марранцев, степняков, тарнов, верлонцев. Кинтаро подозревал, что цель у халиддина вполне определенная – спровоцировать на то, чтобы его завалили и отымели не спросясь. Тогда ретивого любовника можно примерно наказать, а перед самим собой прикинуться невинной жертвой. Через некоторое время подозрение это превратилось в уверенность, а уж кого халиддин выбрал очередным кандидатом, было очевидно. Кого, как не дикого кочевника, у которого должно крышу сносить от одного взгляда на гладкую юношескую попку.
Кинтаро едва не скрипел зубами, когда халиддин непринужденно проводил рукой по его плечу или колену, будто бы невзначай толкал бедром, проходя мимо, на несколько мгновений прижимался всем своим гибким горячим телом во время импровизированных тренировок с мечом. В такие моменты вождь эссанти с бесстрастным лицом принимался усиленно думать о холодной тюрьме с железными решетками, скотоложестве или о толстой монахине, щупавшей его, десятилетнего, в монастырской кладовой. Только выдержка воина степи помогала сохранить самообладание, а еще – гордость. Мальчишке придется умолять его, и точка. Кинтаро не видел причин, почему бы этому не произойти.
До сих пор отношения с особами королевской крови складывались у него вполне удачно. Все они при ближайшем рассмотрении оказывались земными и плотскими созданиями, способными так же отдаваться страсти, как последний щенок из племени эссанти. Куда только девался их царственный вид! Взять, например, криданского короля. На свой лад он был не лишен привлекательности, несмотря на возраст, и как-то раз Кинтаро едва поборол искушение его поцеловать, когда они вместе склонились над картой. Возможно, он в итоге так бы и сделал, но король, видно что-то почувствовав, больше к вождю эссанти так близко не подходил. Тогда Кинтаро переключился на принцессу Тин-Тин, как ее все называли. Стоило влезть к ней ночью в окно – и она тут же сдалась, несмотря на весь свой неприступный вид. Покойного сынка Таргая с некоторой натяжкой тоже можно было причислить к особам королевской крови, коль скоро отец его гордо именовал себя королем. Кинтаро никому не рассказывал, что как-то поздним вечером подловил энкинского щенка в темном коридоре и трахнул – просто чтобы знал свое место.
С халиддином Кинтаро тоже мог бы так поступить, но это значило сделать то, чего тот и добивался. Такого степняк позволить себе не мог. «А вот хрен тебе!» – злорадно думал он, во время занятий рукопашным боем невозмутимо держа тяжело дышащего халиддина в объятиях или обнимая его одной рукой и показывая, как натягивать лук.
Так неделя шла за неделей, а юный соблазнитель сдаваться не собирался. Он взял моду шастать перед Кинтаро в одном полотенце на бедрах, постоянно норовящем сползти. Еще он пристрастился расспрашивать его о сексуальных привычках жителей степей, да с живописными подробностями. Во время таких разговоров принц откидывался на подушки, приоткрыв губы, словно для поцелуя, томно вздыхал, да еще как бы бессознательно поглаживал себя по разным местам. Дело обычно происходило в сумерках, наедине, за закрытыми дверями, и у Кинтаро после таких сеансов едва пар из ушей не валил. Сменившись, он даже не успевал дойти до дому: сворачивал по пути в первый попавшийся бордель и выбирал себе шлюху помоложе, с тонкой талией и узкими бедрами. Если он все-таки добирался домой сразу, то устраивал там полное непотребство. Только после пары-тройки бурных сексуальных актов воспоминание о прекрасных карих глазах несколько тускнело в памяти.
– Дай поспать, чокнутый жеребец! – стонал рыжий, пытаясь зарыться в подушки. Тогда Кинтаро перекидывал эльфа через плечо и тащил его в сад, где имел в свое удовольствие до рассвета. Как же славно держать в любовниках Древнего, которого можно трахать без сна и отдыха, не особенно боясь что-нибудь ему повредить. Впрочем, и рыжий был не так уж против аппетитов Кинтаро, как старался показать.
– Ну как, ты там еще себе кровавых мозолей не натер? – интересовался он за завтраком. И немедленно нарывался на наглядную демонстрацию.
Но как ни хороши его любовники, неизведанный плод всегда кажется слаще.
Закинув тонкие руки за голову, Кисмет потянулся и попросил:
– А расскажи мне про Цейгану. Говорят, там мальчишки после каждого любовника заплетают косичку в волосах…
Белки его глаз влажно поблескивали в полутьме, грудь вздымалась, на лице было написано жадное любопытство. Движением, полным чувственной неги, он вытянул босую ногу и коснулся бицепса Кинтаро, сидящего рядом.
– Уже поздно, мне пора, – отстранившись, отозвался эссанти невозмутимо.
– Куда тебе торопиться? – промурлыкал принц, снова потягиваясь всем телом.
– Меня ждут дома.
Кинтаро не отводил от него глаз, но смотрел бесстрастно, как будто перед ним лежал не прелестный полуобнаженный мальчик, а страшная баба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47