В сочельник Розмари привезла мать в Уимблдон, следом приехала Фрэнсис.
Праздник получился мирным, тихим и успокаивал душу.
– Как раз то, что мне было так нужно, – вздохнула Фрэнсис уже ночью. – Год выдался просто кошмарный.
В первый день Рождества, когда Розмари собиралась на вечер к Фрэнсис, из Лос-Анджелеса позвонил Том.
– Я не упел вовремя пожелать счастливого Рождества.
– Но у нас Рождество еще не кончилось, – засмеялась она в ответ. – Мы празднуем по меньшей мере две недели. Я сейчас как раз собираюсь в гости к Фрэнсис.
– Передай ей привет. И скажи, что я надеюсь увидеться с ней весной.
– Ты собираешься приехать?
– Обязательно приеду. В конце февраля.
– Устрой так, чтобы быть здесь первого марта – на мой день рождения.
– Обещаю.
В канун Нового года – самый нелюбимый праздник в году для Розмари (если это вообще можно назвать праздником, не раз говорила она Фрэнсис) – у нее собрались гости. В первый раз за все время со своего дня рождения она принимала в доме столько народу – человек десять. Обед она приготовила сама, а Фрэнсис взяла на себя труд смешивать мартини.
– Розмари, детка, как ты думаешь, можно завтра уже снять все эти украшения? У них такой вид, будто они вот-вот расползутся от сырости, – сказала Фрэнсис, в десятый раз подняв с пола открытку.
– Клей размягчается от тепла, – машинально ответила Розмари. – Господи, я действительно совсем как мама. Я это говорю каждый год.
В двенадцать, как всегда, все стали целоваться и обмениваться банальностями, вроде: «Ну, хуже, чем этот, быть не может». Или: «Попомните мои слова, будет еще хуже». А телевидение, как обычно, возвестило наступление Нового года плохонькой развлекательной программой.
Потом все кончилось – к часу из гостей осталась одна Фрэнсис. Они загрузили посудомоечную машину, заварили чай, выставили на стол бутылки и, зевая, сели перед умиравшим янтарным пламенем камина. От каждого движения с рождественского дерева осыпались иголки, а с остролиста, стоявшего на каминной полке, то и дело падали на пол сморщенные красные ягоды.
– Слава Богу, проехали. – Фрэнсис отказалась от чая и пила бренди.
– По-моему, тебе надо остаться, – предложила Розмари. – Лучше не садиться за руль, ты слишком пьяна.
– Спасибо, радость моя. – Она взглянула на Розмари, потом снова стала смотреть на огонь. Лицо у нее пылало от огня и слишком большого количества съеденного и выпитого.
– Тебе стало лучше? – спросила Фрэнсис через некоторое время. Она сидела вытянув ноги и вертела в пальцах рюмку с бренди. От туфель она избавилась уже давно.
– Лучше? – переспросила Розмари, подняв глаза.
– У тебя это прошло? Я не говорю, что без следа, но все-таки прошло?
Розмари на минуту задумалась, потом ответила:
– Мне стало спокойнее. Но хорошо бы он не появлялся. Я думаю, что не смогла бы сейчас не принять его.
Второго января позвонила Элла.
– Ма, прими мои запоздалые поздравления с Новым годом. Здесь сплошные празднества. Джо завтра выезжает к тебе.
– С Новым годом, дорогая. Много приглашений?
Элла страдальчески промычала:
– Не напоминай мне об этом. Устала до чертиков. Послушай, ма, как ты? – Голос у нее был серьезным. – Я имею в виду насчет Бена?
– О чем ты? Ты опять его видела?
– Просто… Ох, черт, Джоанна считает, что не надо говорить, но я тебя лучше знаю, и мне кажется, что надо.
Спокойствие, которое царило в душе Розмари последние несколько недель, стало ее покидать. Она села и приложила трубку к другому уху. – Конечно, скажи, – попросила она, чувствуя, что голос не выдает ее волнения.
– Там был несчастный случай. В Новый год. Он сейчас уже в Лондоне, в больнице. Это глазная больница в Ист-Энде.
– Что случилось? Какой несчастный случай? И как ты узнала? – Мысли вихрем проносились у нее в голове.
– У него что-то с глазом. Они снимали в павильоне для Би-би-си, и его задело взрывом. Возможно, он потеряет глаз. Я подумала, что надо тебе сказать. Эдакое библейское возмездие – око за око и все такое.
– Элла, это не смешно!
– Извини, ма, я пошутила. Джо меня уже ущипнула.
Розмари снова спросила:
– Откуда тебе это стало известно?
– Он пригласил одну из наших девушек на рождественское шоу, и она мне сказала, потому что знала, что мы знакомы.
– Понятно.
Потом трубку взяла Джоанна.
– Розмари, если хотите, подождите, пока я вернусь. Я съезжу с вами в больницу.
Розмари улыбнулась: какая чуткая девочка. Потом ответила:
– Джоанна, ты очень хорошо меня знаешь.
– Я должна его видеть, – сказала она Фрэнсис.
– Нет, нет, не делай этого, дорогая. Я позвоню в больницу. Прошу тебя, не езди.
Но на следующее утро, в тот день, когда должна была приехать Джоанна, в восемь утра Бен позвонил сам.
– Рози?
У нее екнуло сердце. Щетка, которой она причесывалась и которую все еще держала в руке, стала выбивать барабанную дробь по краю туалетного столика. Она пересела на постель и крепко прижала к уху телефонную трубку.
– Рози? – повторил Бен. Голос у него был совершенно спокойным.
– Здравствуй, Бен. А я думала, ты в больнице.
– Я и есть в больнице. У нас телефон на колесиках. Мне просто захотелось с тобой поговорить. Как ты узнала, что я здесь?
– Слухом земля полнится.
– Ясно. – Наступила пауза. Он молчал, а Розмари не знала, что сказать, удивленная и огорченная властью, которую все еще имел над ней его голос.
– Ты не подумывала о том, чтобы меня навестить? – вдруг спросил Бен.
– А ты этого хочешь?
– Если бы не хотел, я бы не позвонил.
– Тебя собираются оперировать?
– Да, сегодня утром.
– Мне так жаль, Бен. – Ее сочувствие было совершенно искренним.
– А, ерунда. Все равно мне всегда лучше удавались характерные роли, – весело ответил Бен. – Карьера Питера Фолка от этого не пострадала.
Она молчала, не находя слов.
Бен снова заговорил:
– Так ты приедешь сегодня?
– Хорошо. Когда?
– Я не знаю. Примерно в половине восьмого. Идет? В половине восьмого. Найдешь меня по повязке. Ох нет, вряд ли. Здесь же глазная больница.
– Счастливо.
– Скоро увидимся, Розмари. Это будет грандиозно. – Наступила мертвая тишина – по-видимому, у него кончились монеты.
Ей пришлось некоторое время посидеть, чтобы успокоилось сердце. Но сердцебиение было вызвано расшалившимися нервами, а не радостью будущей встречи. И все же она целый день была не в своей тарелке. Она гадала, какие чувства будет испытывать, когда увидится с ним, и жалела, что ее Бен уже не будет красивым… Ее Бен? Неужели она все еще так чувствует?
Джоанна вернулась около пяти и сразу же заявила:
– Я поеду с вами.
– В этом нет никакой необходимости.
– Я не буду подниматься в палату, просто подвезу вас.
Джоанна только недавно получила права. Розмари заколебалась.
– Ладно, поехали, – наконец согласилась она, – но поведу я.
Перемерив шесть нарядов, Розмари остановилась на брючном костюме, который купила на предрождественской распродаже и еще ни разу не надевала. Потом она перерыла все ящики и полки в обеих ванных в поисках транквилизатора, но ничего не нашла.
– Что вы ищете? – поинтересовалась Джоанна.
– Валиум. – Розмари скорчила гримасу, выражавшую насмешку над собственной глупостью и страхом.
Но Джоанна озабоченно предложила:
– Может, вам лучше не ездить?
– Я бы себе этого никогда не простила. Он меня просил, и мне не хочется, чтобы он почувствовал себя брошенным.
Джоанна презрительно фыркнула. У Розмари удивленно поднялись брови, потому что девушка никогда не позволяла себе ни малейшего выражения неодобрения.
Они сели в машину и поехали в восточную часть Лондона, остановившись по дороге, чтобы купить цветов.
Джо расположилась в чайном баре напротив больницы и принялась за нечитаные воскресные газеты. Розмари узнала номер палаты. Она глубоко вздохнула и стала подниматься на третий этаж, чтобы увидеть Бена.
29
– Я даже не знаю, с чего начать, – говорила она Фрэнсис несколько часов спустя. – Просто слов нет описать то, что я чувствовала.
Эта сцена врезалась в ее память на всю жизнь. Сначала – унижение, уязвленная гордость, растерянность. А потом… Возможно, позже она сможет рассказывать ее на вечеринке как забавную историю.
– У меня однажды было что-то в этом роде, – сказала Фрэнсис. – Не совсем так, но тоже унизительно – дальше некуда. Я танцевала с одним парнем, в которого здорово втюрилась. И он в меня тоже, если верить его словам. Он говорил, что собирается оставить жену и детей и жениться на мне, чтобы я была порядочной женщиной. Помни, мне тогда было двадцать лет – совсем еще дурочка. Как бы там ни было, мы танцевали так тесно прижавшись, что потели от собственного жара, а он шептал мне всякие слова вроде: «Я никогда тебя не покину, кроме тебя, мне никто не нужен» – и тому подобное. Ну, ты представляешь себе эти разговоры. Потом он протягивает мне стакан с виски. Мне, конечно, сразу же следовало понять, что это за человек, раз он танцует, держа в руке стакан. Но, вообще-то, он был из Глазго, и по тем временам это казалось нормальным. Ну вот, сует он мне в руку стакан и говорит: «Подержи-ка. Я на минутку». И уходит. А я остаюсь среди совершенно незнакомых людей – там были его друзья – с этим стаканом.
– И что же? – спросила Розмари.
– Он не вернулся, и я никогда его больше не видела. Вернее, мы встретились пять лет спустя, и я сказала: «А виски я выпила». Он уже давно все забыл и подумал, что я чокнутая.
– Так куда же он делся?
– Ну, а ты как думаешь? К жене и детям, разумеется. «О, Хамиш у нас домашний голубок», – сказал мне один из его приятелей. – Фрэнсис засмеялась.
Но Розмари переступала порог палаты в полном неведении. Это было огромное помещение с резким светом, в котором стоял гул от голосов посетителей и стука каблуков мелькавших тут и там сиделок. Она остановила улыбающуюся медсестру-малайку, которая спешила к двери со скромно прикрытым судном в руках.
– Простите, сестра, не могли бы вы мне сказать, где лежит мистер Моррисон?
Медсестра сперва слегка нахмурилась, а потом улыбнулась приветливо. Розмари сразу поняла, в чем дело, – ее узнали.
– Вы Розмари Дауни, правда? Как приятно с вами познакомиться. Я ваша большая поклонница.
– Благодарю вас.
– Бен вон там, в дальнем углу, – сказала девушка и указала на отгороженное стеклянной перегородкой пространство в конце палаты. – Он уже давно очнулся, но мы его пока не переводим в общую палату. Там лучше.
Она засмеялась и двинулась дальше, и Розмари проводила ее взглядом. Под накрахмаленной униформой соблазнительно покачивались округлые бедра. Розмари пошла через палату, со всех сторон на нее смотрели посетители – они были рады неожиданному развлечению и пялились на ее знаменитое на всю страну лицо. У Розмари запылали щеки и онемели руки. Она приближалась к Бену, не отрывая взгляда от носков собственных туфель.
Дверь в маленькое послеоперационное отделение с одной кроватью была открыта. Она вошла. Бен полусидел на кровати в окружении множества подушек, его руки покоились на голубом одеяле, цвет которого диссонировал с зелеными полосками на незнакомой пижаме. У кровати сидела Бетси Техеро и держала его за руку. С другой стороны Джил Спенсер ставила цветы в вазы, стоявшие на тумбочке. В ногах кровати неловко переминалась с ноги на ногу девушка, которую Розмари никогда не видела, на нее время от времени налетала сиделка, сновавшая туда-сюда с температурными листками, пилюлями и микстурами.
Бен поднял глаза и увидел ее.
– Рози! – воскликнул он и улыбнулся. – Ты пришла.
– Да, – деревянным голосом ответила она и буквально приросла к месту слева от странной рыжеволосой девушки.
Бетси сказала: «Привет, Розмари», – и снова продолжила тихий разговор с Беном.
Джил с улыбкой обернулась.
– Здравствуйте, Розмари. Давайте я поставлю цветы. – Она взяла их из опущенной руки Розмари и обратилась к сиделке: – Есть еще ваза?
– Сейчас принесу.
Рыжеволосая девушка слабо улыбнулась.
У Розмари язык словно прирос к нёбу. Наконец она выдавила из себя:
– Сколько ты еще здесь пробудешь?
– Всего несколько дней, – ответила Джил Спенсер раньше, чем Бен успел открыть рот.
Бен кивнул.
– Всего несколько дней.
Рыжеволосая выглядела все более и более несчастной. Сиделка вернулась и выхватила цветы из рук Джил.
– Я сама сделаю, – сказала она и величественно удалилась, бросив через плечо: – Слишком много посетителей, Бен. – Ей пришлось тут же отступить, чтобы пропустить следующего.
Девушка-китаянка с фотографии. Она подошла прямо к кровати и поцеловала Бена.
– Привет, Марго, – сказал тот, и на его лице появилась болезненная улыбка, предназначенная всем присутствующим.
Заговорила Бетси:
– Ты выписываешься в четверг. Мне заказать побольше молока на этот день?
Глаза всех женщин обратились на нее.
Рыжеволосая сказала:
– Разве ты не собираешься ко мне в Сассекс? Тебе нужна реабилитация.
– Дайана – физиотерапевт, – объяснил Бен. – Она работает в больнице.
Теперь все взгляды обратились на Дайану, вид у которой был по-прежнему невеселый. Джил снова стала приводить в порядок тумбочку. Дайана и Розмари смотрели друг на друга.
– Вообще-то они считают, что реабилитация мне нужна, – с запинкой произнес Бен.
Марго спросила:
– А как же фильм?
Бен пожал плечами.
– Кажется, им от меня больше ничего не нужно.
– Тебе выплатят компенсацию? – поинтересовалась Джил.
Бетси быстро ответила:
– Да, но это будет не скоро.
Джил села напротив нее на постель. Бетси продолжала поглаживать руку Бена. Марго пристроилась у него в ногах, зардевшись от удовольствия, очевидного для всех, кроме самого Бена, и проговорила:
– Я так рада, что все это кончилась. Я думала о тебе все утро.
Джил сказала:
– Я начинаю завтра репетировать на радио. Контракт на шесть недель, поэтому ты можешь не беспокоиться о работе. Мы с Джейми проживем на мое жалованье.
Бен улыбнулся и погладил ее по щеке. Потом он снова взглянул на Розмари.
– Как твоя программа, Рози?
Она только кивнула. Она чисто физически не могла заставить себя произнести хоть слово, любую банальность, даже:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44