Обычное замечание, какое делает мать дочери.
Настроение этого необычного утра в кухне безвозвратно исчезло. Розмари решительно была устранена со сцены. Теперь казалось, что лишняя именно она. Бен и Элла добродушно подтрунивали друг над другом. Розмари не могла принять участия в их легкой болтовне. Она отставила пустую чашку и сказала:
– Пойду оденусь. Бен, спасибо за чай, здесь все в вашем распоряжении. «Кроме моей дочери», – мелькнула у нее непрошеная мысль.
Когда она уходила из кухни, он встал, снова с шумом отодвинув стул. Она поморщилась, но тут же улыбнулась ему. Его старомодная вежливость тронула ее, поскольку была неожиданной в таком, казалось бы, современном человеке, энергичном представителе конца двадцатого века. Розмари вышла из кухни и уже на лестнице услышала слова Эллы:
– Господи, Бен, ты невозможный подлиза.
Вернувшись в светлую, пахнущую духами спальню, Розмари приступила к знакомому ежеутреннему ритуалу: проветрить постель, в течение пятнадцати минут голышом заняться гимнастикой, затем понежиться в ароматной ванне, надеть отглаженные джинсы, которые она носила только в уик-энды, и подходящую к ним рубашку. В это утро она выбирала одежду тщательнее, чем обычно.
Розмари нравилась упорядоченность ее жизни, она получала удовольствие от всех своих дел и терпеть не могла, когда вторгалось что-то спешное или неожиданное. Сегодня утром случился какой-то сбой. И беспокойство, которое ей так и не удалось изгнать, поселилось у нее внутри. Она подкрасилась, зачесала назад светлые волосы и внутренне собралась перед тем, как спуститься вниз. Некоторое время назад пришла Пат, и сейчас Розмари слышала гудение пылесоса в гостиной. Открылась и захлопнулась дверь кухни, послышался смех, Элла проворно поднялась по лестнице.
– Ма… – Легкий стук в дверь, и Элла очутилась в спальне матери. – Ма, ты знаешь, что Пат пришла? Что она здесь делает в субботу?
– Ты сама хочешь заняться уборкой? – Раздраженная Розмари провела пробочкой духов за ушами, мимолетно усомнившись, не слишком ли претенциозна для раннего утра «Шанель».
– Пусть она не ходит в мою комнату. Там кавардак. – Элла исчезла, так что «кавардак» донеслось с площадки, и тут же хлопнула ее дверь.
Розмари забыла проверить, где спал Бен. Уверяя себя, что ей нужно это знать, чтобы быть готовой к любому повороту событий, она спешно направилась к двум спальням для гостей. В одной явно никто не ночевал. Недовольная собой, Розмари тем не менее почувствовала облегчение.
Слышно было, как Элла, фыркая, умывается, чистит зубы, как гудит в гостиной пылесос, звучит музыка – Пат, приходя, первым делом включала радио.
Бен Моррисон стоял, в одиночестве, на кухне у окна и пристально смотрел на ухоженный сад, где уже появились первые растения. Почки на ветках набухли, и даже расцвел одинокий нарцисс, храбро опередив своих собратьев по меньшей мере на неделю. Весна, затаив дыхание, ждала, готовая вот-вот расцвести на еще холодной мартовской земле.
В атмосфере дома было нечто напоминавшее полузабытые переживания детства, та же внешняя упорядоченность, гармония, благодушно любующаяся собой, напрашивающаяся, чтобы ее разрушили. И это показалось ему опасно соблазнительным. Слабый запах тостов, приглушенная музыка, звук воды, наполняющей ванну наверху… В семейном доме начинается день.
Стоя у окна неподвижно, боясь спугнуть окружавшую его тишину, он наблюдал за птицами на террасе. За кроликом, который выбрался откуда-то снизу и, явно оказавшись ближе к дому, чем намеревался, быстро отступил, а за ним погнался черный кот, который перед этим пытался поймать золотую рыбку в небольшом декоративном пруду.
– Это ваш котище? – спросил он у Розмари, когда та вернулась в кухню.
– Да. Его зовут Бен.
Оба рассмеялись, как смеются люди, которым, в сущности, не смешно.
– Когда мой сын был маленьким, он очень любил фильм про крысу по имени Бен, – продолжала Розмари, – а поскольку я наотрез отказалась покупать крысу, мы завели в утешение кота. – Она помолчала, вспоминая. – И он его назвал Беном.
– Элла никогда не рассказывает о брате, – заметил Бен. – Я только знаю, что у нее есть брат. Он старше?
– Они не очень дружны. Ему почти тридцать, и, боюсь, он воплощает собою все то, что Элла презирает.
Бен разглядывал лицо Розмари, пока она стирала крошки с кухонного стола.
– А что он делает? Тоже актер?
– О, Боже, нет. – Розмари рассмеялась при одной мысли об этом. – Он занимается страхованием. Вполне успешно. Женат. Малышка дочь. Аккуратистка жена.
Трудно было не услышать разочарования в ее голосе, когда речь шла о сыне.
– Значит, вы бабушка?
Она снова рассмеялась и с ужасом почувствовала, что краснеет, словно мысли о молодом человеке, которые приходили ей в голову, несовместимы с этим ее рангом.
– Да, бабушка. Но я редко вижусь с ними. Они живут в Бирмингеме. Мы все встречаемся на Рождество. И я всегда жду этого со страхом.
Бен улыбнулся и отвернулся к окну. Розмари принялась составлять посуду в посудомоечную машину. Что это ее потянуло откровенничать с незнакомым человеком? Обычно она гораздо сдержанней. Это единственная черта, роднившая ее с сыном. Она чуть не рассказала Бену о том, каким трудным подростком был Джон, в отличие от Эллы.
Джону исполнилось пятнадцать, когда отец ушел, оставив дом, который, казалось, был полон плачущих женщин. Он походил на своего отца во всех отношениях: Розмари давно поняла это. Как ни жаль, она никогда не чувствовала себя с ним хорошо, как только он начал подрастать. Из балованного, но милого мальчугана он превратился в подростка, совершенно не принимавшего мать: он считал ее виноватой в разводе, потому что она такая скучная, что ни один мужчина не выдержит. Годы спустя он был удивлен ее успехом на телевидении, ее целеустремленностью и силой. Но им уже не могло быть легко вместе. Розмари вспоминала только белокурого мальчика, которого когда-то усаживала к себе на колени, пока писала поздравления ко дню рождения или рождественские открытки.
– Вы не откажетесь от чашки кофе? – спросила она Бена. – Я как раз собираюсь сделать кофе для Пат.
– Нет… то есть да… с удовольствием. – Бен отошел от окна. – Мне нравится ваш дом, Розмари, – неуклюже похвалил он.
– Нам тут хорошо.
– Это заметно.
Она посмотрела на него, и выражение его глаз поразило ее. В них было неприкрытое желание, какого она даже не могла себе представить. Оно исчезло так же быстро, как и появилось, но не раньше, чем он понял, что это перестало быть для нее тайной. Как если бы его поймали с чем-то не принадлежащим ему: с чужим чувством. Нарушив тишину, закипел чайник. Бен снова повернулся к окну, плечи поникли, он показался Розмари меньше ростом и не таким уж дерзким. Она сделала кофе, машинально извинившись за то, что может предложить только растворимый. Неизвестно зачем, помимо воли, просто чтобы поддержать разговор, спросила, дожидается ли он Эллу, и не успел он ответить, как она уже подошла к двери, распахнула ее и позвала:
– Элла! Пат! Кофе готов!
Пылесос замолк. Сверху не донеслось ни звука. Розмари было не по себе, но она мимолетно улыбнулась Бену. Он пил кофе.
– Элла, наверное, еще в ванной, – произнесла она. – Скоро придет.
Появилась Пат, бодрая, как всегда, и принялась сетовать на обилие переполненных пепельниц, а когда Розмари представила ей Бена, сообщила, что уже познакомились.
Они уселись за стол, завязалась ничего не значащая беседа.
Элла наконец спустилась к ним, с еще влажными после душа волосами, и субботнее утро приобрело более или менее обычный вид. Бен Моррисон остался. Элла предложила Бену провести день с ними, если он, разумеется, не планировал ничего более интересного. Он не планировал и согласился. Кроме того, он предложил сходить в паб на ленч.
– Давай сходим, ма. Тебе понравится.
– Меня будут узнавать.
Но она уже знала, что пойдет. Манил субботний базарчик неподалеку от дома, хотелось, как обычно, совершить еженедельные покупки в их любимых «Деликатесах».
Бен поразительно легко освоился в доме. Он паясничал и смешил их. Розмари искренне веселилась. Они составили список покупок, к которому Бен добавил несколько наименований. Казалось, он уже давно вместе с ними, так легко и они сами, и дом приняли его. Так быстро и непринужденно он вписался в их образ жизни. Розмари подумала: удивительно, что у молодого человека нет никаких других развлечений в субботу. Он никому не звонил и не сообщал, где он. Но она подавила любопытство и не задала ни одного вопроса. Он был здесь, вместе с ними, не связанный в этот момент с другой своей жизнью, какой бы она ни была.
Они взяли машину Розмари. Элла села сзади, Бен – на переднее сиденье, рядом с Розмари. Он спросил, стоит ли пристегиваться, а сам уже перетягивал грудь ремнем, не дожидаясь, пока она ответит «да». Пробежав пальцами по аккуратному ряду кассет, вытащил Майлса Девиса.
Испытывая желание поправить кассеты, она улыбнулась с признательностью – им нравилась одна и та же музыка.
Розмари, полностью сознавая, с какой легкостью Бен, развлекая их, манипулирует ею и Эллой, испытывала вместе с тем какое-то беспокойство и возбуждение. Все это даже не оформилось в слова, а отодвинулось в дремлющее воображение, в те его области, куда, казалось, давно была забыта дорога.
Они поставили машину и вошли в магазин «Деликатесы». Пили капуччино из пластиковых стаканчиков и покупали на пробу разную экзотическую еду. Он, по мнению Розмари, всегда утоляет нечто большее, чем просто голод.
Элле довольно скоро наскучило это времяпровождение.
– Мне надо забежать в библиотеку. Встретимся в час в пабе, ладно? – И она ушла.
Нагрузив продуктами две полные тележки, купив свежий, еще теплый итальянский батон (Бен разломил его и попробовал), Розмари расплатилась, а Бен взял пакеты в одну руку и направился к выходу из магазина. Он открыл перед Розмари дверь, пропустил ее вперед; ремешок сумочки соскользнул с ее плеча, но его рука твердо, заботливо и привычно, как будто они знали друг друга много лет, вернула ремешок на место. Они взглянули друг на друга и тут же отвели глаза, в которых читалось неожиданное и неприкрытое волнение. Его рука так и оставалась лежать на ее плече, пока они шли к машине. И, к своему глубочайшему изумлению, она ощутила, как внутри все сжалось – знакомое, но давно забытое чувство.
Сердце у нее упало от ощущения дурного предчувствия. БОЖЕ, ТОЛЬКО БЫ НЕ ЭТО. НЕ В МОИ ГОДЫ И НЕ С ТАКИМ МОЛОДЫМ.
День клонился к вечеру. Бен остался пить чай. А потом ужинать. Они ели купленную еду прямо с бумаги, в которую та была завернута. Розмари открыла вино. Они сидели до позднего вечера вокруг кухонного стола. Им не хотелось расходиться из боязни, что чувство, от которого у них дух захватывало, исчезнет и не вернется никогда.
И вот снова полночь, снова Бен слишком много выпил, чтобы сесть за руль, и Элла, как и вчера, предлагает ему остаться.
– Устрой себе уик-энд. У нас нет никаких планов.
У Розмари опять мелькнула мысль, с которой начался день. Происходит ли что-то между ним и Эллой? Что-то, чего она за собственным волнением не хочет замечать? Она поднялась на ноги, ватные от долгого сидения и выпитого вина, с одним желанием – оказаться в одиночестве и попытаться кое-как собрать себя.
– Ну что, ребятишки, я надеюсь, вы сумеете развлечь друг друга. Пожилым дамам вроде меня следует много спать, и я собираюсь не откладывая отправляться бай-бай.
Элла, задетая словом «ребятишки», повернулась и с удивлением посмотрела на мать, которая наклонилась поцеловать ее. Краем глаза Розмари заметила смущение во взгляде Бена, вызванное ее покровительственным тоном. Она поступила так намеренно.
«Давай прекратим все это сейчас и сразу, – ясно говорил ее беглый взгляд. – Что бы это ни было, чего бы ты ни хотел, ты замечательно флиртовал с нами обеими. Всем было приятно, но теперь все кончилось».
Когда она направилась к двери, Бен встал. Огромный в неубранной кухне.
– Если вы уже уйдете утром, – сказала она («Боже мой, как бы мне этого хотелось»), – надеюсь, мы скоро увидимся. Для Эллиных друзей дом всегда открыт.
И Розмари вышла из кухни, подавив желание обернуться, зная, что он продолжает стоять у стола как вежливый ребенок. Она подумала: «Можно было поцеловать его на ночь как маленького мальчика». Но она боялась оказаться рядом с ним или коснуться его. Завтра она снова придет в норму, завтра, надо надеяться, он исчезнет вместе со всем своим очарованием, заполнившим ее дом и ее день. Завтра ей не будет важно, где он спал в предыдущую ночь и куда собирается вечером. Завтра. И, поднимаясь по ступенькам, она предчувствовала завтрашнее воскресенье с удовольствием. Почти с таким же, как дожидалась субботы. Почти.
2
Когда Розмари на следующее утро сошла вниз, было десять часов, и, к ее удивлению, Бен и Элла уже исчезли. На столе осталась немытая посуда, хлебные крошки и пролитый чай, а также записка, второпях нацарапанная Эллой – Бен собирается на Петтикоут-лейн, она поедет с ним, и не надо беспокоиться, если она не вернется сегодня, потому что идет в гости к друзьям в Степни и может остаться у них ночевать. В понедельник с утра у нее проба. Была еще приписка, несомненно, рукой Бена: «Спасибо за все. Надеюсь, что скоро увидимся».
Она перемыла посуду и убралась в кухне, вполуха слушая радио, занятая собственными мыслями. Ее тревожили Бен и Элла. Часы шли, тревога становилась все сильнее. Розмари сердилась, что никак не может отделаться от навязчивых картин, порожденных собственным воображением, и старалась чем-нибудь занять себя. В это воскресенье она оказалась совсем одна и была бы рада даже визиту матери к чаю, только бы не оставаться наедине с тишиной, изводившей ее. Розмари набрала номер матери и, стоя у себя в холле, глядя, как за стеклами двери бушует внезапно налетевший град с дождем, слушала, как ровно двадцать четыре раза прозвучал и остался без ответа звонок в маленьком стерильно-чистом домике с террасой в Стритхеме.
Розмари разожгла огонь в камине, заварила чай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44