А когда заработали первые станки, он был уже умыт, побрит и одет. На нем было свежее белье, чистый галстук и безупречно вычищенный костюм.
Он быстрым шагом вошел в контору и уселся за свой стол. Первые фразы, которые он сказал своему клерку, были заготовлены заранее. Он должен был произвести впечатление человека, который хоть и обременен серьезными проблемами, все же знает способы их разрешения. Он взялся за утреннюю почту так, словно каждое письмо было первостепенной важности. Просмотрев книгу заказов, он сделал кое-какие пометки. Затем добрых двадцать минут изучал образцы шерсти, которые ему принес сортировщик. Тем временем клерк Престон выполнял свои обычные обязанности, причем старался делать это с таким видом, будто забыл о тревогах предыдущего дня.
Едва пробило девять тридцать, как посыльный принес второе письмо от Мейнарда, в котором тот требовал от Ярта немедленного прибытия в Локс-Милл, и на сей раз Чарльз туда отправился.
Как только он вошел в контору, Джордж Энсти поспешил встать и выйти, оставив партнеров наедине, Мейнард с мрачным лицом сидел за своим столом. Жестом он велел Чарльзу сесть напротив.
– Вы, конечно, догадываетесь о том, что я собираюсь сказать. Речь идет об этом деле с Франкусом Уордом.
– Да.
– Я и сам имел с ним дело, и вчера меня срочно вызвали в банк. Мистер Холлис с беспокойством говорил мне о некоторых векселях, выписанных на Уорда, которые банк принял к зачислению на мой счет. К счастью, все они невелики, хотя, видит Бог, потеря четырех тысяч фунтов и не представляет собой ничего хорошего. Но Холлис хотел обсудить со мной еще одно дело. Вексель, выписанный на Уорда от вашего имени, который вы перевели на меня, а я, видимо, перевел на вас, предоставив вам кредит в девять тысяч пятьсот фунтов.
Тут Мейнард сверился с какими-то записями, лежащими перед ним на столе.
– Да, сэр! Девять тысяч пятьсот фунтов! Я до сих пор не могу в это поверить. – Он глубоко вздохнул и снова пристально посмотрел на Чарльза. – Мне не нужно объяснять, что я ничего не знаю об этом векселе. Я даже в руках его никогда не держал. Но все детали этого дела я обнаружил в банковских книгах. Я видел их собственными глазами, и Холлис специально переписал их для меня.
Мейнард взмахнул листом бумаги, а затем снова швырнул его на стол.
– Я послал за Энсти, но он, приехав в банк, так и не смог дать мне никаких объяснений. Правда, внимательно просмотрев книги Холлиса, он обнаружил в них другую загадку. На сей раз речь шла о том, что там должно было быть, но чего, увы, не оказалось. Ваша долговая расписка, подлежащая оплате четвертого июня, за шерсть, полученную от Пиррье. Та, которую Энсти приготовил мне на подпись, и которую вы должны были оплатить. Когда мы вернулись, мы обнаружили ее в вашей книге. Это была расписка почти на девятьсот фунтов. Итого, вы, похоже, облапошили меня на десять тысяч четыреста фунтов. Есть и другие суммы, с которыми следовало бы разобраться.
– Нет никаких других сумм, и я вовсе не собирался вас облапошивать.
– В таком случае может быть вы объяснитесь, хотя, должен предупредить заранее, – нет таких объяснений, которые найдут во мне хоть малейший отклик.
– Все произошло, когда начался этот банковский кризис. Семмс, мой кредитор, отозвал свой займ. Я его, естественно, сразу же оплатил, но в результате получил отрицательное сальдо у Кулсона. Они настаивали, чтобы я немедленно рассчитался с ними, но отказались учитывать вексель Уорда. Я был в отчаянии. Вы должны понять это. В противном случае я никогда не пошел бы на такое. И если бы Франкус Уорд не разорился, я вернул бы вам деньги, и вы даже не узнали бы, что я занимал их у вас.
– А как насчет долговой расписки, которую вы стянули с моего стола? Она не имеет к Уорду никакого отношения, и все же не была оплачена. И откровенно говоря, я полагаю, что чем дольше ее исчезновение оставалось бы тайной, тем меньше вероятность того, что она вообще когда-нибудь была бы оплачена.
– Это не так, – сказал Чарльз. Сунув руку в карман, он достал бумажник. Из него он извлек две бумаги: вексель Уорда и собственную долговую расписку за шерсть. Обе бумаги он положил на стол перед Мейнардом. – Как видите, я их тщательно сохранил. Вряд ли я стал бы это делать, если бы у меня не было намерения их оплатить. К тому же их общая сумма такова, что она не могла бы вечно оставаться незамеченной, а я не такой идиот, или, если хотите, не такой отпетый мошенник, чтобы идти на это.
– Это вы так говорите! Да, это вы говорите! Но собирались вы мне вернуть эти деньги или нет, – совершенно очевидно, что вы не в состоянии этого сделать.
– В настоящее время не в состоянии. Но я мог бы это сделать со временем. Кроме того, в вашу фабрику вложены мои две тысячи фунтов.
– Но остаются еще восемь с половиной тысяч, которые вы мне должны. Не вызывает сомнений, что теперь у вас появились и другие долги.
– Да, это так.
– На какую сумму?
– Точно не могу сказать, во всяком случае с точностью до пенни.
– Хм-м-м, – язвительно ухмыльнулся Мейнард. – Боюсь, что вы не сможете этого сказать даже с точностью до тысячи фунтов! Вы разорены, приятель, и не можете этого не признавать. Вы сделали то же, что и шесть лет назад, – рискнули чужими деньгами и спустили все в трубу. Когда вы впервые пришли ко мне, вы сказали, что сделали выводы из того урока, и я, дурак, поверил. Затем, два года назад, вы попросили десять тысяч из своего вложения, и я снова оказался настолько глуп, что согласился. Я поверил вам, мистер Ярт, а вы снова предали меня.
Мейнард тяжело дышал. Лицо его потемнело.
Взяв себя, однако, в руки, Мейнард схватил вексель Уорда. Он прочитал то, что было написано на лицевой стороне, затем перевернул на ту сторону. И хотя он знал, что там обнаружит, вид этой бумаги сильно на него подействовал. Он положил вексель на стол, а сверху положил долговую расписку.
– Итак, – сказал он, глядя в лицо Ярту, – подлог. Растрата. Грабеж. Я слабо разбираюсь в законодательстве, мистер Ярт, но смею вас заверить, что три эти преступления повлекут за собой тяжкое наказание.
– Это то, чего вы хотите? Засадить меня, как какого-то преступника?
– Это то, чего вы заслуживаете.
Какое-то время Чарльз сидел молча. Ему ужасно хотелось закурить, но в присутствии Мейнарда это было запрещено. Вместо этого Чарльз взял понюшку нюхательного табака и вдохнул. Затем закрыл табакерку и сжал ее в руке.
– А если я выплачу вам мой долг… немедленно… в течение нескольких дней… что вы на это скажете?
– Интересно, как вы себе это представляете?
– У меня есть верный шанс получить займ.
– Вы, по всей вероятности, шутите. Даже если вы и нашли бы кого-нибудь, возжелавшего подать вам руку помощи…
– Я говорю о кредите от частного лица.
– Вы имеете в виду какого-нибудь друга?
– Нет, я бы не назвал его другом. Да и имя его я не хотел бы называть. Достаточно сказать, что этому человеку известны мои проблемы, и он предложил мне необходимую сумму.
– Что ж, тогда я скажу, что этот загадочный благодетель еще больший дурак, чем я сам, если он, конечно, существует.
– Клянусь, он существует.
– И при этом между вами нет дружбы.
– Нет.
– Тогда с какой стати ему делать вам столь щедрое предложение?
– Я не могу этого объяснить.
– Ярт, я вас не понимаю. Вы говорите, что получили займ от человека, который, судя по вашему виду и тону, крайне вам неприятен?
– Нет, я не получал от него займа, – со злостью ответил Чарльз. – Я не имею ни малейшего желания получать его, и вчера ясно дал ему это понять. Но теперь я понял, что другого способа спасти мою честь не существует, и я вынужден снова задуматься над его предложением. Я вынужден пойти на это, как бы мне это ни было неприятно.
– Примете вы этот займ или нет, вам не удастся спасти вашу честь, мистер Ярт. Разве что ее внешнюю оболочку. Это порождает еще один важный вопрос относительно этого безымянного благодетеля. Вы сказали, что ему известно о ваших проблемах, но знает ли он, что вы виновны в краже, подделке документа и растрате?
– Нет.
– Что ж, тогда его следовало бы поставить об этом в известность. Всякий человек, одалживающий такую крупную сумму денег, должен знать, на какой риск он идет. И я бы счел своим долгом поставить его об этом в известность.
– Даже если это будет означать, что вы не получите никакой компенсации?
– Никто не должен желать компенсации, если это означает потери для другого человека, мистер Ярт, и, предлагая мне такие вещи, вы вновь выставляете себя беспринципным мошенником.
Лицо Чарльза побелело, но он ничего не ответил. Мейнард безжалостно продолжал:
– А может, и хорошо, что вы себя полностью раскрыли. Это лишь позволяет мне с большей ясностью взглянуть на вещи и укрепиться в моем решении. Я пригласил вас сюда, надеясь, что смогу просто вас выслушать, но ничто из того, что я услышал, не говорит о том, что вы в состоянии избавиться от своих пороков. А поэтому должен вам сообщить, что я не склонен к жалости. Ваши преступления слишком тяжки и должны быть преданы огласке. Люди должны раз и навсегда понять, что с вами нельзя иметь дело, мистер Ярт.
– Это ваше последнее слово?
– Да.
– Я не прошу вас ни о какой милости по отношению ко мне – я понимаю, что это было бы бессмысленно, – но вы можете себе представить, как это скажется на моей жене и семье, когда они узнают?
– Я прекрасно представляю себе, как это на них скажется, и это глубоко печалит меня. Они уже пострадали в прошлом, и теперь снова обречены на страдание. Но все же я не сторонник того, чтобы покрывать вас. Ваши пороки слишком серьезны. А посему у меня нет другого выхода, кроме как встретиться с Алеком Стивенсоном и поставить его в известность обо всем, что произошло. А поскольку он не только мой, но и ваш адвокат, могут возникнуть некоторые сложности, и он, по-видимому, посоветует мне обратиться к кому-нибудь еще. Конечно, официальное расторжение нашего партнерства потребует времени, но, что касается меня, я считаю его расторгнутым с этой самой минуты. То же относится и к вашей должности управляющего. Прошу вас сдать ключи. Мне ничего не остается вам сказать, мистер Ярт, кроме как пожелать удачи.
Чарльз достал из кармана ключи от Локс-Милл, снял их со своего брелока и положил на стол. Затем встал и направился к двери. Но тут он задержался и обернулся:
– Я не прошу вас пересматривать ваше решение…
– Просить об этом было бы бессмысленно.
– Но я прошу вас поверить в то, что у меня не было намерения вас обманывать.
– Но вы обманули меня, – ответил Мейнард, и его пронзительный взгляд дал понять, что для него все было предельно ясно. – Вы обманули меня. Меня и других.
Чарльз вышел из конторы, не сказав больше ни слова.
Из Локс он направился в небольшой ресторан в Пэйтсбридж, где позавтракал и выпил три стакана бренди. Над третьим стаканом он засиделся особенно долго. Тепло разлилось по венам и сняло напряжение. Одна половина его сознания была затуманенной, но другая работала со всей ясностью. Он был в состоянии думать. По крайней мере, принимать неизбежное. И даже планировать будущее. Не первый раз в его жизни обстоятельства складывались самым ужасным образом. И теперь в его распоряжении имелось то же средство, что и раньше.
Из Пэйтсбридж он направился в Хайнолт – конторский клерк завтракал. Извинившись, Чарльз отправил его с поручением в намоточный цех, а сам снял кассу и уложил деньги в два полотняных мешка, которые легко поместились в карманах. Как только клерк вернулся, Чарльз снова покинул контору под предлогом «важного дела» и отправился домой, в Гроув-энд. Он уже подготовил объяснение столь раннего прихода, но, к его удивлению, жены и дочери дома не оказалось. Служанка сказала, что они уехали в Чейслендс на день рождения Энтони. Сразу после завтрака миссис Уинтер прислала за ними экипаж. Дика тоже не было. Миссис Уинтер собиралась забрать его прямо из мастерской.
– Разве вы не знали об этом, сэр?
– Знал, но забыл.
Он прошел в свой кабинет и взял оттуда все наличные деньги. Затем поднялся наверх и собрал свои вещи. Спустившись вниз, он снова обратился к служанке:
– Когда миссис Ярт вернется, скажете ей, что меня вызвали по срочному делу.
– Да, сэр. Конечно, сэр. – Она отворила ему входную дверь. – Вы надолго уходите, сэр?
– Передай ей лишь то, что я просил, – ответил Чарльз.
На сей раз он не оставил Кэтрин никакой записки. Потом он напишет ей – попрощается с ней и детьми, – может быть, из Ливерпуля. А может даже, потом, когда будет на корабле, по пути в Америку.
Никогда больше он не сможет взглянуть в глаза своей жене и детям.
Было трудно поверить, что судьба вот так, дважды выбила его из седла. Дважды подвергла разорению и бесчестью. Но это было так, и приходилось с этим мириться. Жизнь в Англии была для него окончена.
Часы на церкви Ньютон-Чайлд пробили четыре раза. Наверное, именно сейчас праздновали день рождения Энтони. Несомненно, гости уже собрались. День был теплый и солнечный, и они, наверное, резвились в саду, играли в крокет или просто прогуливались перед чаем. Чарльз почувствовал неодолимое желание взглянуть в последний раз на жену и детей, попрощаться с ними на расстоянии, так, чтобы они не узнали.
Он въехал в ближайшие ворота, проскакал через парк, стараясь держаться поближе к деревьям и прячась за ними, подъехал к тому месту, откуда открывался вид на дом. Как он и предполагал, здесь, на лужайке, и разворачивалась семейная идиллия: Джинни, Джордж, между ними Кэтрин. Немного поодаль – Дик. Сюзанна, разговаривающая с Энтони.
Сидя на лошади, Чарльз ясно различал каждого члена семьи: Сюзанна в светлом платье с зелеными полосками разных оттенков; Кэтрин в белой соломенной шляпе; Дик, стоящий несколько поодаль, руки в карманах белого фланелевого пиджака. Голоса их едва доносились до Чарльза, и он не мог разобрать, о чем они говорят. Но он ясно слышал их смех, особенно смех Сюзанны, и это было ему невыносимо.
Боже! Каким он был дураком, что пошел на риск и лишился всего! Своей жизни! Достоинства! Семьи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48