Вот в чем все дело. Хотя я не имею права любить вас, я был совершенно уверен, что должен сыграть большую роль в вашей жизни. Может показаться, что я нескромен, но позвольте мне все объяснить. Когда дела у вашего мужа пошатнулись, в результате чего ваш дом стал принадлежать мне, я ощутил в этом руку провидения, хотя не могу вам объяснить почему. Я решил, что это из-за моей любви к вам и к этому дому. Я даже решил, что был избран для этой миссии, – сохранить Рэйлз неизмененным для вас и ради вас… Но я отчасти чувствовал себя узурпатором и боялся, что вы можете меня возненавидеть за это. Я надеялся и молился, чтобы вы не почувствовали ко мне ненависти. Когда я приехал сюда и вошел в эту комнату, я понял, что этого не случилось, потому что вы подали мне тайный знак. Я увидел рояль открытым, а на пюпитре стояли ноты. Вы помните, что сделали это?
– Конечно. Это был этюд Шопена, и он вам очень нравился.
– Значит, я был прав, вы сделали это специально, чтобы показать мне, что вы меня простили за то, что я купил ваш дом?
– Вопрос не стоял о том, чтобы простить или нет, потому что вы не сделали ничего дурного. Но это действительно было что-то вроде какого-то знака… Я не уверена какого… Чтобы показать, что я остаюсь вашим другом и, наверно, чтобы показать, что я все понимаю. Но, оказывается, я ничего не понимала, потому что решила, что вы хотели Рейлз для Джинни, а теперь вы мне говорите, что это было сделано ради меня.
– Да. Когда я узнал, что ваш муж уехал, оставив вас и ваших детей, я решил, что теперь понимаю, почему Бог возложил на меня задачу сохранить Рейлз. Для того, чтобы отдать поместье и дом вам… чтобы вы могли здесь спокойно жить со своими детьми столько, сколько будет необходимо. Если Бог пожелает, чтобы вам понадобилось это пристанище еще на два или три года, пять, десять лет, тогда я точно буду знать, что наши жизни должны были быть связаны.
Мартин остановился и сделал глубокий вздох. Он пристально смотрел ей в лицо. Кэтрин молчала, и он снова заговорил:
– Кэтрин, я понимаю, что не могу ничего просить у вас, но если со временем мои чувства к вам каким-то образом повлияют на вас, даже в крохотной степени…
– Мартин, этого не может быть. Я не свободна любить вас.
– Вы не свободны пока выйти за меня замуж, но закон не может предписывать, что можно чувствовать или думать.
– Я могу приказать себе, – ответила Кэтрин. – Я все еще замужем за Чарльзом.
– Вы все еще его любите?
– Конечно.
– Даже после того, как он покинул вас?
– Он все еще мой муж, Мартин, и я не могу нарушить свои клятвы.
– Но если будет так, как вы думаете, и он никогда не вернется? Что тогда? Я понимаю, что вопрос о разводе не стоит…
– Вы правы.
– Но я знаю, что по закону женщина может считать себя свободной через семь лет после того, как ее покинул муж. Я узнал это у мистера Годвина. Мне кажется, вы знаете, что Джордж тоже консультировался у него по этому поводу.
– Да, Джинни сказала мне об этом. Но он это сделал не по моей просьбе.
– Мистер Годвин решил, что вы просили его. Его волнует ваше положение, и поэтому он обсуждал его со мной. Надеюсь, вы этому верите и не обижаетесь на него.
– Мартин, меня это не обижает. Мистер Годвин старый друг. Я его слишком хорошо знаю, и мне в голову не придет обижаться на него.
– Я рад. Мне бы хотелось, чтобы вы то же самое могли сказать обо мне. Но теперь, когда вам известно мое отношение к вам, вам, конечно, понятно, что мои расспросы носили чисто эгоистичный характер. Кэтрин, возможно ли, что по прошествии шести лет, если ваш муж не вернется, вы подумаете о положении закона, которое освободит вас от обязательств по отношению к Чарльзу? Возможно, чтобы тогда вы подумали о том, чтобы выйти за меня замуж? Если даже этот брак даст мне только право заботиться о вас и ваших детях и обеспечить их будущее?
– Я вам сейчас не могу дать ответ, Мартин. Я не знаю, что я буду чувствовать и думать через шесть лет. Но я уверена, что вам не следует так думать. Я не молодая девушка, мне тридцать пять лет. Вы не должны тратить жизнь, дожидаясь меня.
– Время – это ерунда, – ответил Мартин. – Я, как библейский Иов, который, как вы помните, был в услужении семь лет, пока ему досталась его Рахиль… Эти годы пролетели для него, как единое мгновение, потому что он ее любил.
– Мартин, дорогой, с вашей стороны нехорошо так играть на моих чувствах.
– Простите меня, Кэтрин. Я не собирался доводить вас до слез. Мне хотелось, чтобы вы поняли, что мне будет достаточно того, что вы чувствуете по отношению ко мне. И если вы будете рядом со мной, как это было весь этот год…
– Нет, Мартин, этого не будет. Если бы я с самого начала знала ваши чувства по отношению ко мне, я бы никогда не приехала сюда. И теперь я не могу здесь больше оставаться.
У Мартина замерло сердце.
– Вы не можете уехать только потому, что я вам рассказал, что чувствовал все эти семнадцать лет.
– Я должна вас покинуть. Так будет лучше.
– Для кого? Для вас? Вы это хотите сказать?
– Мне кажется, для нас обоих, но в основном, для вас.
– Скажите мне, пожалуйста, вас оскорбляет моя любовь?
– Мартин, мне очень обидно, что вы задаете такие вопросы. И я не понимаю, почему вы мне их задаете?
– Вы не должны забывать, что находитесь гораздо выше меня по положению в обществе.
– При чем тут это?! Мы же оба знаем, что дело совершенно не в положении в обществе. Любая женщина, кем бы она ни была, может только гордиться вашей любовью. Но теперь, когда мне известны ваши чувства ко мне… когда мы обо всем переговорили… мы никогда не сможем вести себя, как раньше. Это станет просто невозможным. Люди сразу начнут что-то подозревать и пойдут разговоры.
– Но если вы вдруг отсюда уедете, вы что считаете, что разговоров не будет? Как насчет Дика и Сюзанны? Как вы им объясните ваше внезапное решение уехать? А слуги? Ваш внезапный отъезд насторожит их, начнутся размышления и домыслы. И, конечно, прежде всего они станут подозревать меня в недостойном поведении. Они подумают, что я каким-то образом вас оскорбил…
– Этого не произойдет, – настаивала Кэтрин. – Они прекрасно вас знают. Я постараюсь так сделать, чтобы и все знали, что мы остаемся друзьями.
– Значит, вы чувствуете ко мне только дружбу и просто хорошо относитесь?
– Да, и еще чувствую огромную благодарность.
– Если вы действительно относитесь ко мне подобным образом, мне кажется, что вы должны остаться в моем доме, о чем я и прошу вас. Если вы говорите, что благодарны мне, то это ваш шанс заплатить мне за все, и не переставать мне верить. Показать, что вы считаете меня и человеком слова и порядочным человеком. Я люблю вас в течение семнадцати лет, и до сих пор мои чувства оставались тайной. Я клянусь сохранять и дальше эту тайну от всего мира. И буду ее хранить до тех пор, пока это будет нужно. Если пожелаете, то до моего последнего вздоха. Я вам обещаю это.
– Джинни знает. А вам известно, какой она может быть неосторожной и болтливой.
– Да, но мне непонятно, каким образом ваш отъезд поможет делу.
Мартин и Кэтрин молча смотрели друг на друга. За короткое время между ними было сказано так много, но вдруг в одно мгновение каким-то образом что-то изменилось. Серые глаза Кэтрин, еще блестевшие от слез, оглядели его и в них блеснула смешинка. Через некоторое время она заговорила, и в ее голосе также зазвучали новые нотки.
– Мне кажется, что вас не переспоришь. Вы приводите аргументы, как опытный адвокат. Но в каком-то смысле вы правы – уеду я или останусь, от языка Джинни мне не уйти никуда.
– Мне кажется, что есть только одна вещь, которая может ее остановить – это сестринские чувства к вам. Вы – единственный человек, кого она любит и уважает. И по отношению к вам она не эгоистка. Она может капризничать и болтать лишнее, но Джинни никогда не скажет и не сделает того, что может принести вам боль. Я уверен, что вы не должны сомневаться и можете продолжать здесь жить.
– Мартин, нам лучше пока прервать наше обсуждение, пока я не разберусь в своих мыслях.
– Разве наш разговор не может помочь вам?
– Так, как вы его ведете, – нет, – сказала Кэтрин. – Потому что вы ведете меня туда, куда я и сама хотела бы идти.
– Люди часто полагают, что единственно правильные решения – это те, которые приносят страдания. Но это не так, иногда сердце знает все лучше нас. Я только хочу вам напомнить, скольким людям будет грустно и больно, если вы покинете этот дом.
– Вы опять играете на моих чувствах. И поэтому я пожелаю вам доброй ночи. Я должна сама все тщательно обдумать.
– Хорошо, как пожелаете.
Они встали, и Мартин проводил ее до двери.
– Вам не стоит торопиться с решением. Все может разрешиться само собой.
– Вы смеетесь надо мной, – ответила ему Кэтрин. Мартин видел за ее смущением, что ей, тем не менее, было легко с ним, что она ему верит.
– Вы считаете, что если я женщина и призналась вам, что я не слишком тверда, то я вообще не могу прийти к решению?
– Нет, я, наоборот, считаю, что вы способны прийти только к правильному решению. И я очень надеюсь на это.
Кэтрин еще раз взглянула на него и пошла к двери.
– Доброй ночи, Мартин.
Она ушла. Мартин закрыл за ней дверь и ему стало тоскливо от пустоты в комнате.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Он так долго любил Кэтрин и скрывал это от нее, что эта скрытность стала его органичной чертой. Но теперь все переменилось – Кэтрин знала, как он относится к ней. Мартин расслабился и выдал свои надежды и тайные чувства. Сейчас он горько ругал себя за это и обещал себе все исправить. Он проявил слабость, теперь пришло время проявить силу и твердость. Кэтрин должна продолжать чувствовать, что Рейлз является идеальным пристанищем для нее и ее детей. Никогда больше ни взглядом, ни словом он не поставит ее в неудобное положение. Он дал себе клятву, и если он ее выполнит, то его ждет награда.
Закончился октябрь, а Кэтрин все еще оставалась в Рейлз. В северной части сада посадили аллею, ракитника, и ворота были проделаны в стене. Кэтрин наблюдала за работой. Шелковица созрела на старом дереве. В этом году был очень хороший урожай, и Кэтрин помогала собирать его и вместе с кухаркой варила варенье.
– Я чувствую, что мне не стоит здесь оставаться, но все равно никуда не двигаюсь отсюда, – как-то сказала она Мартину.
– А что будет дальше?
– Все в руках Божьих.
Кэтрин поняла, что ей будет легко прийти к решению, потому что Мартин выполнил свое обещание. Он даже наедине с ней вел себя по-прежнему.
Он соблюдал все правила приличия, всегда был к ней очень внимателен и добр, и Кэтрин никогда не чувствовала себя неудобно. Но она боялась, что их силы неравны, и что, будучи женщиной, она может выдать секрет, который он так долго скрывал. Но все оказалось гораздо легче – перед ней был пример Мартина, и Кэтрин старалась вести себя нормально и спокойно.
Кэтрин всегда была настороже в присутствии сестры. Хотя время от времени она видела, что Джинни наблюдает за ней со скрытой улыбкой, но она не делала ничего такого, от чего Кэтрин стало бы неудобно. Джинни вела себя почти обычно. Она, как и прежде, флиртовала с Мартином в присутствии мужа и ворчала на него, когда он отсутствовал. Что касается Джорджа Уинтера, то он вел себя чрезвычайно корректно. Таким образом, тайну знали теперь четыре человека. И все они старались сохранить ее.
Кэтрин удивляло, что человеческий разум так легко воспринимает и мирится с самыми неожиданными обстоятельствами. Но в данном случае новое обстоятельство инстинктивно, из чувства самосохранения было как бы отложено на самую дальнюю полочку ее сознания. Кэтрин вскоре почувствовала, что эта «полочка» закрылась и не собирается открываться. Так в течение нескольких недель любовь Мартина стала частью ее жизни, чем-то само собой разумеющимся. И часто, видя его каждый день, она даже забывала об этом.
Ей даже иногда казалось, что со временем она вообще забудет о его признании.
Но она лгала себе самой и прекрасно понимала это. К своему удивлению, она не желала ничего забывать, считать его любовь чем-то совершенно обыденным. Она иногда поглядывала на Мартина, когда он разговаривал с детьми или показывал им новую книгу, и в тот момент Кэтрин позволяла себе роскошь подумать.
«Этот человек любит меня и любил в течение семнадцати лет».
Ей было его жаль, но его любовь успокаивала ее и служила источником силы. Это был успокаивающий бальзам ее душе, раненной мужем.
Кэтрин ругала себя за слабость, тщеславие. Нельзя было думать о любви Мартина, если она не могла принять ее. Кэтрин все великолепно понимала. Но как она могла не принимать любовь, когда она чувствовала ее тепло. Это было подобно ощущению солнца на лице, когда она выходила из дома в эти чудесные мягкие осенние дни. Если она покинет Рейлз, он будет продолжать думать о ней с любовью. А сама Кэтрин всегда будет вспоминать о нем с теплом и благодарностью.
Она никогда не забудет его взгляд в тот вечер, когда он признался ей в любви. То, как он говорил, интонации его мягкого, ласкового голоса. Ее сердце не могло остаться холодным.
Какой смысл притворяться? Мартин ее любил, и она радовалась этому. И сколько бы она себя ни ругала, от этого ничего не изменится.
Мартин, поняв, что Кэтрин остается, почувствовал радостное облегчение. Ему было бы еще радостнее, если бы она ответила на его любовь, но он понимал, что это невозможно. Она любила мужа и ждала его возвращения. Он, как честный человек, должен был надеяться и молиться о возвращении Чарльза Ярта. Когда он повторял себе это, тайный соблазняющий голос повторял: «А что будет, если он не вернется? Если она узнает, что он умер?»
Ощущая некоторую вину за эти мысли, Мартин тем не менее старался особенно не обращать на это внимания. Он прекрасно понимал, что его чувства и мысли никоим образом не смогут повлиять на ход событий. Ход событий управлялся иными силами, и заранее предсказать что-то было невозможно. Лучше было жить час за часом, день за днем. Если судьба будет к нему милосердна, то так могут пройти месяцы и годы. Подобные мысли навевались временем года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48