Джон Тэррэнт получил ужасные ожоги, потому что он вытаскивал их тела из-под обломков, и кроме того, по словам доктора, у него были повреждены легкие.
В разной степени пострадали все: кто-то от огня, кто-то от дыма. Доктор сообщил, что Кэтрин Ярт в любом случае останется в Рейлз с двумя слугами, которых она взяла из Сейе-Хаус, чтобы они помогали ей ухаживать за пострадавшими. Ожоги Джинни были не очень опасны, но гибель ее близнеца так подействовала на нее, что она находилась в шоке.
– Она оправится? – спросил Мартин.
– Да, просто нужно время. Во-первых, она очень молода, во-вторых, за ней хороший уход. Она оправится, я уверен в этом.
– А как мистер Тэррэнт?
– Тут совсем иное дело. Ему уже далеко за пятьдесят. У него сильные ожоги на теле, на руках, на голове, легкие обожжены горячим воздухом. Но самое ужасное, что он потерял единственного сына. Он, конечно, может и оправиться, но когда я расставался с ним час тому назад, он признался, что ему этого совсем не хочется.
Расследование причин пожара показало, что балка, поддерживающая второй этаж, выходила в кухонный дымоход. Она начала тлеть там, где каменная кладка раскрошилась, и потихоньку тлела месяцами, а быть может и годами под полом спальни повара, пока из-за сильного ветра пламя не разгорелось.
Это была «новая» часть крыла, построенная сорок лет назад, когда в целях экономии использовался местный материал – камень, добытый прямо в поместье, кладка из которого была низкого качества. Разгоревшись, огонь быстро распространился, сосновая лестница была уничтожена за несколько минут, и прежде чем приехали пожарные, два верхних этажа сгорели, провалились крыша и часть стены этого крыла.
* * *
Мартин написал родным погибшего, и это было самое трудное дело в его жизни. В день похорон он послал два венка: один для Хью, другой для горничной, Алисы Херкомб. Их хоронили в один день, в церкви Ньютон-Чайлд должна была состояться заупокойная служба. «Чардуэлл газетт» сообщала, что на ней будут присутствовать лишь родственники погибших.
Джона Тэррэнта очень уважали в округе. Его знали как честного мирового судью, служившего много лет; как хорошего хозяина для арендаторов, живущих в принадлежащих ему коттеджах, как в городе, так и за его пределами. Помимо этого, всю семью любили за дружелюбие и простоту. И вот теперь молодой мистер Хью погиб, пытаясь спасти жизнь служанки, местной девушки, дочери кузнеца; это произвело на местное население такое впечатление, что в день похорон у восточных ворот парка в Ньютон-Рейлз собралось две или три сотни людей, которые издали наблюдали за печальным кортежем.
Все было очень скромно, гробы везли на открытых телегах, усыпанных цветами. За ними следовали три закрытых экипажа. Не было черных лент на шляпах кучеров. Не было черных перьев на головах лошадей. Лишь окна экипажей были задрапированы черной тканью, не пропускавшей солнечного света и скрывавшей сидящих в экипаже от посторонних взоров. Но никто не пытался заглянуть в экипажи. Никто не последовал за кортежем в церковь. Желание двух семей похоронить своих мертвых без посторонних свидетелей их горя было встречено с пониманием. И когда процессия прошла, все разошлись маленькими группами, некоторые отправились через поля по домам, другие вернулись в город. Мартин и Нэн были в числе последних, и хотя Нэн никогда не видела Хью Тэррэнта, она горько оплакивала трагическую гибель юноши, о котором слышала столько хорошего.
– Сколько ему было лет, Мартин?
– Всего-навсего восемнадцать. Несколько недель назад у него был день рождения. Я помню это, потому что его день рождения вскоре после моего.
– Единственный сын, наследник отца… Что сейчас должен чувствовать этот несчастный человек…
Через несколько дней Мартин получил письмо от Кэтрин Ярт, которая все еще была в Рейлз. Она благодарила его за его письмо с выражением соболезнования и за цветы. Тон ее письма был сдержанным, но именно поэтому он легко представил себе этот дом скорби. В ее простых предложениях чувствовалось какое-то оцепенение. Она писала об отце, который хорошо перенес все муки похорон, но затем сильно сдал и сейчас не выходит из своей комнаты. Джинни, писала Кэтрин, тоскует по близнецу и похожа на потерянного ребенка. Тем не менее она с нежностью ухаживает за отцом и за ранеными слугами.
«Джинни надеется, да и я тоже, что когда дела немного поправятся, вы навестите нас. Мы еще раз благодарим вас за вашу дружбу и сочувствие».
Однажды в конце июня Мартин отправился в Ньютон-Чайлд, чтобы проведать могилу Хью в церковной ограде. Он нашел се недалеко от тропинки за церковью: это была свежая могила, на которой лишь начала прорастать трава. На ней стоял маленький деревянный крест, на котором были вырезаны инициалы Х.Дж. Т. и лежали полевые и луговые цветы: лютики, незабудки, первоцвет, горицвет; и вместе с ними розмарин, рута, которые были, без всякого сомнения, из тюдоровского сада Ньютон-Рейлз.
Мартина не удивило, что могила была здесь, потому что Хью не одобрял семейного склепа, который находился в самой церкви. Он часто говорил, что хотел бы иметь отдельную могилу, в земле, на которой росла бы зеленая травка. И вот в восемнадцать лет его желание исполнилось: над ним лежит земля Котсуолда, на ней растет зеленая трава, и над ней высоко в небесной синеве часто будет петь жаворонок.
Неподалеку, между двумя березами, Мартин увидел вторую могилу, это была могила горничной, Алисы Херкомб. На ней тоже был деревянный крест с инициалами погибшей девушки, рядом стоял кувшин с полевыми цветами. Эти кресты будут стоять до тех пор, пока не осядет земля. Потом их заменят постоянными каменными памятниками.
Вернувшись к могиле Хью, он увидел Джинни, и хотя он думал о ней, ее появление испугало его. Вся в черном, она казалась очень маленькой, ее лицо было мертвенно бледным. Ее глаза потеряли свой цвет, как будто боль и слезы смыли его. Она повернулась и посмотрела на него глазами взрослого ребенка.
– О, Мартин, – прошептала она, сделав неопределенный жест рукой, затянутой в черную перчатку, и беспомощно посмотрела на него.
Мгновение он не мог говорить, слова застревали у него в горле.
– Я знал, что вы недавно были здесь… потому что цветы еще совсем свежие.
– Да, я прихожу сюда каждый день. Я не могу находиться вдали от этого места… Глупо с моей стороны, я знаю, потому что ведь это не Хью здесь в земле, правда? Здесь лишь его бедное обожженное тело… это не тот дорогой, хороший мальчик, которого я знала, который был мне таким добрым братом.
Она начала тихо плакать, и Мартин, повинуясь естественному порыву, подошел к ней и нежно обнял, а она с благодарностью прильнула к нему, положив голову ему на грудь. Она плакала от усталости и безнадежности, и когда она говорила, ее голос между всхлипываниями звучал изможденно.
– Мартин, как Господь может быть добр к нам, если он допускает такие ужасные вещи? Кажется, Хью было предназначено погибнуть от огня… Тот несчастный случай много лет назад, когда он был еще маленьким ребенком… А теперь это… и на этот раз он мертв. Но за что Господь сделал это с Хью? Этот вопрос задает себе отец, и я тоже.
– Да, – сказал Мартин, – и я тоже.
– Ты можешь понять это? – спросила она, отстраняясь от него, чтобы взглянуть ему в лицо. – Можешь ты простить это? Потому что я не могу. Господь очень жесток… Я не могу простить этого. Я даже не пытаюсь.
Она достала носовой платок из рукава и вытерла глаза, стараясь успокоиться.
– Я все еще не могу поверить в то, что Хью больше нет… Что я больше никогда его не увижу… – она стояла неподвижно, глядя на могилу. – Меня не волнует другая жизнь. Слишком долго ждать. Я хочу видеть Хью, как раньше. – Она глубоко вздохнула и обвела глазами церковный сад. – Вот там похоронена Алиса.
– Да. Я видел.
– Я ничего не чувствую к ней. Я все время думаю о том, что если бы Хью не бросился спасать ее, то он был бы сейчас с нами.
– Ты все равно носишь цветы на ее могилу.
– Да, потому что он хотел бы, чтобы я делала это.
Покинув церковную ограду, они прошли вместе до ворот, за которыми начиналась земля Рейлз.
– Не уходи, – попросила Джинни. – Пройди со мной часть дороги.
Они шли рядом между деревьями парка, и Джинни заговорила об отце.
– Он тяжело болен, Мартин, он очень слаб. Он очень сильно обгорел, ты знаешь, и по-прежнему страдает от ожогов. Дыхание, правда, уже лучше, но… от малейшего напряжения он кашляет… ужасно видеть и слышать все это… Но все это было бы ничего, я уверена, если бы не потеря Хью. Это его подкосило. О, Мартин, если бы ты видел его сейчас, он так изменился! Он очень мужественный. Или старается быть таким. Слишком мужественным, потому что это многого ему стоит. Кэт и Чарльз все еще с нами, слава Богу, и будут здесь до родов. Это желание папы, он хочет, чтобы ребенок родился в Ньютон-Рейлз… Потому что теперь, когда нет Хью, поместье отойдет Кэтрин и Чарльзу. Папа часто спокойно говорит об этом. Он все время думает о смерти, и, естественно, он надеется…
Ее голос сорвался, она снова расплакалась, и Мартин сказал то, чего не смогла выговорить она:
– Он надеется, прежде чем умрет, увидеть внука и будущего наследника.
– Да.
– Я надеюсь и молю Бога, чтобы это его желание осуществилось. Но я надеюсь также, что он ошибается, когда думает, что настолько близок к смерти. И возможно, после рождения ребенка у него появится желание жить.
– О, Мартин, как я надеюсь, что ты прав! Я не знаю, что со мной будет, если папа тоже уйдет от нас.
Она взяла Мартина за руку, а он, глядя на ее бледное лицо, думал о том, как жестоко, что ее первое горе оказалось таким огромным. Они медленно шли рядом, мимо зеленых склонов, где паслись овцы, по долине вдоль берега ручья, над чистой прозрачной водой которого порхали стрекозы. Джинни теперь рассказывала о пожаре.
Он не проник в кухню и комнаты над ней, потому что старая часть этого крыла была отделена от новой камнем хорошего качества толщиной в четыре фута. Сгорела лишь дверь, соединяющая обе части крыла. Хотя старая часть здания и сохранилась, она тоже пострадала, сквозь разбитые окна туда проник дым, многое испортив.
Сгоревшая часть здания сейчас уже была снесена. Дыру в дымоходе заложили и край крыши починили. Все это организовал Чарльз, он же нанял людей, которые отремонтировали дом: сломанные окна были заменены, закопченные комнаты перекрашены, ковры и мебель отреставрированы. Внешне все привели в порядок, сказала Джинни, но запах дыма остался, и он еще долго будет держаться.
– Чарльз предложил перестроить конец этого крыла. Он настаивает на этом, потому что у папы недостаточно денег, а нам необходимы эти комнаты. Папа хотел посоветоваться с тобой по этому поводу, но сейчас он никого не может принимать. – Джинни сжала руку Мартина. – Когда он сможет, ты ведь придешь? Правда?
– Да, конечно.
– Я так рада, что встретила тебя сегодня. Вы с Хью были такими хорошими друзьями в те времена, когда мы вместе занимались. Я много думаю о той поре. Я не могу забыть Хью. Он был таким хорошим, добрым братом, а я часто вела себя ужасно по отношению к нему. Я говорила ему обидные вещи – и папе тоже – потому что всегда были деньги для путешествий Хью, и никогда их не хватало на мои путешествия. Ах, если бы его можно было вернуть! Я никогда больше не завидовала бы ему!
Она остановилась и вновь залилась слезами. Она стояла, низко наклонив голову и была похожа на маленького ребенка. Мартин повернулся к ней, и она протянула ему руки. Они молча стояли, объединенные горем и сочувствием, в то время как на тропинке появился быстро идущий человек. Это был зять Джинни. Он вышел из дома, чтобы разыскать ее.
– Кэтрин начинает волноваться, – сказал он, когда она и Мартин повернулись к нему, – и отец тоже, не стоит и говорить.
– Им не стоит волноваться, – ответила Джинни, вытирая глаза и нос платком. – Кэт знает, куда я пошла. И я в полной безопасности, как видишь. Я встретила Мартина возле церкви, и он любезно проводил меня.
– Прекрасно, – согласился Ярт, кивнув Мартину в знак приветствия. – Но мы не могли знать этого, Джинни, а поскольку ты отсутствовала дольше обычного, то, естественно, мы забеспокоились. И хочу тебе сказать, что и тебе следовало бы побеспокоиться о семье, когда твой отец так плох, а сестра вот-вот должна родить.
– Пожалуйста, не брани меня, Чарльз, – сказала Джинни с чувством собственного достоинства. – Я уверена, что ни папа, ни Кэтрин не захотели бы, чтобы ты бранил меня от их имени.
На мгновение Ярт потерял дар речи. Он смотрел на нее с испугом, пораженный простой правдой этой просьбы.
– Моя дорогая девочка! – сказал он, и в его голосе слышались угрызения совести. Он подошел к ней и мягко взял ее за руку. – Пойдем. Я отведу тебя домой. Я больше не произнесу ни слова упрека, ни сейчас, ни в будущем. – Он повернулся и обратился к Мартину:– Я весьма признателен вам, мистер Кокс, за доброту к моей свояченице, я знаю, что и моя жена, и мой тесть будут рады узнать, что она была в безопасности в обществе человека, которого они знают. Мартин слегка поклонился.
– Я был рад встретить мисс Джинни, и для меня честь проводить ее домой.
Он хотел заговорить с Джинни, но она опередила его.
– Я надеюсь, что ты не будешь слишком официален со мной, дорогой Мартин. Только что я плакала на твоем плече там, на кладбище. Я может быть, поплакала бы еще, если бы меня не сопровождал Чарльз. – Она улыбнулась ему, но в этой улыбке сквозила тоска, она протянула свободную руку и дотронулась до его руки. – Было так утешительно поговорить с тобой. Ты – часть прошлого. И я надеюсь, что папе скоро станет лучше, и ты придешь поговорить с ним – сам знаешь о чем.
– Я тоже надеюсь, – ответил Мартин.
Через две недели он прочитал в «Чардуэлл газетт», что Кэтрин Ярт родила сына и что мать и ребенок чувствуют себя хорошо. Ребенка назвали Ричард Хью. Вскоре после этого Мартин получил письмо от Джинни, где она приглашала его в Рейлз, чтобы обсудить перестройку крыла и пообедать в кругу их семьи.
«Руки у моего отца все еще сильно болят, так что я пишу вместо него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48