Хмурую ночь едва осветлил приближающийся рассвет. "Ниссан" не угнали, мотор послушно заурчал, часы просигналили пять раз. Городок спал, на шоссе было пусто. Через час с небольшим Полина осторожно входила в свою квартиру. Сняла сапоги и на цыпочках прошла в спальню.
Глеба не было. Накрытую синим покрывалом кровать никто не тронул - так и валялись поверх шелкового "дворцового" штофа шерстяные колготки и забракованная в процессе сборов на вечеринку блузка. Полина присела на пуф у зеркала, почему-то опасаясь притрагиваться к вещам, словно попала в заколдованное царство. С неприязнью оглядела так радовавшую её обстановку "голубой" спаленки - слишком много синих оттенков, как в критской гробнице.
Попыталась размышлять спокойно, но логику разрушали каверзно вкрадывающиеся вопросы "а вдруг?". Образную картину искажали помехи, словно на экране телевизора с выдернутым шнуром антенны, ничего не разберешь сплошное мелькание и треск. Неприятный, пугающий свист ледяной вьюги...
Из холла Полина позвонила Глебу, не опасаясь разбудить его - где бы он ни находился, телефон был рядом - под рукой, под подушкой, в кармане... Голос диспетчера ответил, что абонент временно отключен...
Не раздумывая, Полина набрала номер отца. Андрей Дмитриевич ответил по-военному бодро, словно вовсе и не собирался спать. Полина коротко изложила ситуацию - приехала домой, Глеба нет.
- Послушай, детка... - после некоторого раздумья сказал Ласточкин. Он же знал, что ты заночуешь в Зареченске. Значит, дисциплину не нарушил. "Увольнение на берег". Мужчине иной раз просто необходимо дохнуть свободой... И дело зачастую вовсе не в женщинах.
- Его телефон отключен...
- Разумеется, должен же Глеб Борисович покемарить. Ну, может, выпил парень. У него, вроде, вчера была назначена встреча с американскими партнерами. Я в таких делах ухожу под воду. Мне засвечиваться с иностранцами совсем ни к чему, а ему приходится отдуваться.
- Понимаю, ты меня забалтываешь - успокаиваешь, отвлекаешь... Я же не от ревности, а вообще, беспокоюсь... Невроз какой-то... Страшно.
- Это от того, что все хорошо. Когда дела через пень-колоду, все по фигу. А когда на душе солнышко - все тучи высматриваешь.
- Верно. За свое счастье трясусь. Ребеночек... и... мы хотели с Глебом тебе вместе сообщить, решили в следующую пятницу расписаться. Но пока не афишируем, поедем отдыхать. Когда вернемся, свадьба и прочее... вы с Соней, конечно, в ЗАГСе нас благословите... А мать я пока беспокоить не буду.
- Позвони хоть. Пусть порадуется, поздравит... - Андрей Дмитриевич подавил зевок. - Скоро семь. Шла бы в постельку, детка. А мне пора перейти к водным процедурам и тренировкам.
Полина слышала, как он сделал несколько глотков, очевидно, запил таблетку. Отец давно носил с собой нитрогранулонг, но от серьезных обследований напрочь отказывался.
- Извини, я совсем сумасшедшая. Невроз. Попробую часок поспать. Привет Соне. - Полина в раздумье опустила трубку. Спать не хотелось, противная пустота в груди снова раздувалась леденящим шаром, грозящим взорваться и убить все живое.
- Это позор, Ина! Вызывай психушку, - громко сказала она. Нарочито спокойно устроилась на диване в гостиной и даже взялась читать "Cosmopolitan", но ежеминутно поглядывала то на часы, то на телефон. В восемь снова позвонила Глебу и услышала то же самое сообщение. Приняла контрастный душ, надела зеленый свитер, подвела глаза изумрудными тенями, с ощущением, что начался новый этап жизни.
Полина уже собралась выйти из дома, когда раздался звонок.
- Дочка, я в офисе. - Голос отца не понравился Рите. - Ты скоро приедешь?
- Уже выхожу. Глеб объявился?
- Его пока нет... Приедешь, поговорим. Есть кое-какие версии, надо проверить. Жду.
Встретив Риту, отец запер дверь своего кабинета и посмотрел на неё как-то жалобно, словно должен был выдрать зуб. И молчал, прикидывая, как далеко можно зайти в откровенности с беременной женщиной.
- Где Глеб?! - Рите показалось, что она превратилась в стальную струну, натянутую до предела. Крепкая, звонкая, чуть тронешь - и лопнет.
- Не знаю. Никто не знает. Я связался с американцами, с охраной, с ребятами. Его никто не видел со вчерашнего вечера... Дело в том, что на встречу в ресторан он не пришел...
- Я же звонила! Он был там. Часов в одиннадцать...
- Возьми себя в руки. Мы уже посоветовались с Красновским. Ждем ровно сутки, потом заявляем. У меня есть кое-какие связи в органах... Видишь ли, мы проверили, - исчезла очень важная документация и счет в банке. Пока удалось получить информацию лишь об одном, российском. Сумма незначительная. Возможно, случайность... Запросили европейские отделения...
Струна в груди Риты лопнула. Оглушающая боль, снарядный свист засасывающей черноты.
- Обо мне не беспокойся. - Пошатнувшись, Полина выскользнула в коридор.Ополоснув лицо в туалете холодной водой, она тупо простояла с четверть часа у окна, и вновь поднялась в кабинет отца. Ощущая непробиваемое спокойствие паралича, уселась в угловое, спрятанное за стеллажами кресло и приготовилась ждать. Упорно и долго - сколько понадобится.
Глава 10
События этого дня, обрушившиеся на "Оникс", казались обрывками странного фильма, на которые порой нарываешься, "листая" пультом программы. С минуту смотришь на экран, держа палец на кнопке, с готовностью перескочить на что-нибудь более веселенькое. Но постепенно втягиваешься. А когда появляются финальные титры, с отвращением выключаешь "ящик", бормоча: "Ну и дрянь... Какого вообще черта..."
Завораживающее и самое противное было в том, что ничего понять было невозможно. В кабинете Ласточкина заперлись руководители фирмы, названивая, посылая запросы , читая поступающие факсы и беспрестанно куря. Тревога сменилась растерянностью, растерянность страхом, страх - полным отчаянием. Картина вырисовывалась жуткая: Глеб Борисович - реальный руководитель компании, исчез, а вместе с ним в европейских банках, где хранились основные средства "Оникса", произошла ликвидация счетов. Кто-то "крутанул" "Оникс" по-крупному, обобрав до нитки и оставив с колоссальными долгами за невыполненные условия фантастических контрактов, которых оказалось не мало.
Полина застыла в своем кресле, плохо ориентируясь в происходящем. Она запретила себе думать о самом страшном - возможной гибели Глеба, и все же обмирала при каждом звонке, ожидая трагических сообщений. Порой она чувствовала себя маленькой девочкой, которую наказали и поставили в угол, а потом совсем забыли. Полина что-то бубнила, перемешивая слова гимна Советского Союза с врезавшейся в память фразой из молитвы оптинских старцев: "Господи, во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой..."
Но стоило только вдуматься в вертящиеся на слуху слова, и в душе поднималась волна негодования, захлестывающая горячей злостью. И против торжественной лжи гремучего лозунга "Да здравствует созданный волей народов единый могучий Советский Союз" и против слепого подчинения промыслу Господа - некой жестокой и несправедливой силы, мучающей людей...
Прохладная ладонь легла на лоб:
- Дремлешь, девочка? Уже поздно, поезжай домой, очень тебя прошу. Я велел Сергею отвезти тебя.
Полина встрепенулась, не сообразив сразу, что Сергеем звали шофера фирмы.
- Сергей? А где Глеб?
- Надеюсь, скоро мы во всем разберемся. Оставь это дело мужчинам. Тебе надо побыть у нас. Соня уже ждет.
- Нет! Он будет искать меня дома.
Андрей Дмитриевич почувствовал непреодолимую силу в голосе дочери, которую он никогда не пытался "ломать":
- Хорошо. Соня переночует с тобой. Не возражаешь?
- Все равно.
Приехав к себе, Полина зажгла свет в комнатах, включила электрообогреватель - прямо в лицо подул горячий воздух. Но теплее не стало - от такого озноба нелегко избавиться. Она села у телефона, умоляя его позвонить. Но как назло, в этот вечер надоедавший как правило аппарат молчал. Куда-то запропастилась даже Алла, имевшая особенность звонить по пустякам в самые неподходящие моменты. Впервые за этот день Полина вспоминала о ней и тут же набрала номер, предчувствуя неладное. В трубке раздался голос - трудно узнаваемый, но, несомненно, живой.
- Инка? Извини, голова раскалывается. Сдохну когда-нибудь от этой мигрени. Валялась весь день в отключке, телефоны вырубила. Гешка в командировке, некому стакан воды в лицо бросить. - Она застонала.
- Ты у себя в офисе не была?
- Куда там, до унитаза с закрытыми глазами доползаю, чтобы не блевануть. Наглоталась спазмалгона, от него только хуже мутит. Представляешь, мировая наука ещё не доперла, как бороться с этой пыткой... Понтия Пилата хоть Иешуа мог исцелить...
- Ал... - перебила Полина, - ты не в курсе, что у нас произошло?
- В курсе. Только что Надька прорвалась, - говорит, в "Ониксе" аврал то ли растраты, то ли договора какие-то полетели... О-о... Даже говорить об этом дерьме не могу... Нормальная военная ситуация. Не паникуй ты попусту.
- Черт с ними, с договорами, с растратами. Глеб пропал.
- Чего-чего?.. - В трубке зашуршало. - Извини, я полотенце мокрое с башки сняла. - Как пропал? Куда?
- Ладно. - Полине совсем не хотелось распространяться по этому поводу. - Придешь в себя, - позвони.
Минут через десять приехала Соня и захлопотала на кухне. Заварила прихваченные с собой травы и заставила Полину выпить отвар, проглотив таблетку.
- Поди подремли, я подежурю. Возьми себя в руки, Полина. Ты будущая мать, вполне взрослый человек, чтобы осознавать ответственность. - Она внимательно посмотрела сквозь крупные очки. - Ничего не ела, не спала и ужасы внутри себя накручиваешь... Э-эх...
- Боюсь, очень боюсь... - Полина стучала зубами, кутаясь в плед. Предчувствие гадкое.
- Ничего не поделаешь - надо ждать. Все прояснится, все. - Соня, такая маленькая и хрупкая рядом с Полиной, отвела её в спальню. - Давай, помогу раздеться.
Полина отрицательно мотнула головой и села на покрывало - от питья и таблетки её действительно потянуло в сон.
Соня сдернула покрывало, хотела было помочь Полине раздеться, но лишь сокрушенно вздохнула и присела рядом.
- Думаешь, мне не понятно, что ты сейчас чувствуешь? Эх, Полиночка... Я уже полвека таскаю, как это теперь говорят, "венец безбрачия". Кончила институт, так и засела в библиографическом кабинете. Шестнадцать дам вокруг и две трети тоже безбрачные... Так и сидят все до пенсии. Если бы не Андрюша, не узнать мне, для кого мировая поэзия писана. Любовь, любовь... Стыдно сказать, вдруг почувствовала себя двадцатилетней, даже стрижку сделала, как тогда, в институте, и жест эдакий появился, девический - челку со лба откидывать. Седенькую... - Соня отбросила назад волосы. - Я их раньше синькой полоскала, а теперь специальной пенкой подцвечиваю. И тряпочек понакупила, словно невеста...
- Синий - цвет траура... - сквозь полудрему пробормотала Полина. Ненавижу.
- Поспи, детка. Считай, я тебе сказки рассказываю. "Спокойной ночи, малыши"... У меня тоже сердце разрывается. Я Андрея Дмитриевича никогда таким не видела. Растерянным.
- Папа ничего не боится. Вас он любит. Я заметила. Помолодел. Про инвалидность не вспоминает. И азарт... - Полина зевнула и села. - Не хочу засыпать. Нельзя. Они могут позвонить... Из-за какой-то ошибки такой переполох. Думаю, Глеб раньше всех утечку в банках обнаружил и ринулся выяснять. Но куда? Не в Цюрих же?.. - Полина чувствовала, что говорит, как пьяная, и мысли у неё прыгающие, дурацкие, с припевом "а мне и море по колено."
- Может, поужинаем, Соня? У нас там вино, бастурма и банка крабов завалялись. Есть хочется... Ничего весь день в рот не брала.
- Поставлю чайку. И загляну в холодильник, идет?
- Хозяйничайте. Умоюсь и приду. - Глаза у Риты слипались.
Когда Соня, накрыв на кухне стол, пришла в спальню, Полина крепко спала. Было всего лишь два часа ночи. А в три позвонил помощник Ласточкина, Лапшов, занятый в "оперативной группе" по расследованию случившегося.
- Софья Ильинична? Постарайтесь не паниковать. "Скорая" уже приехала. У Андрея Дмитриевича сердечный приступ. Вам лучше ехать прямо в больницу. Шофер в курсе, он отвезет вас... И еще... Полина Андреевна пусть с вами приедет, так будет лучше.
Соня уронила руки и два раза громко всхлипнула, словно завыла. Но рыданий не получилось, даже слезы не смягчили охватившего её панического ужаса. Она поняла, что все эти счастливые месяцы в тайне ждала несчастье. Невезение - вроде клейма. Не отмыть, не отодрать, а с "венцом безбрачия" так в могилу и лечь придется.
Разбуженная Полина вначале не поняла, в чем дело, а поняв, мгновенно собралась. Через пять минут они сидели в служебной машине, ждавшей у подъезда, через полчаса - в коридоре отделения экстренной помощи Боткинской больницы. А к рассвету, смутно забрезжившему за больничными окнами, были оповещены дежурным кардиологом: больной доставлен с тяжелым инфарктом. Ближайшие часы решат исход сражения за его жизнь.
- Я останусь тут, - прошептала Соня, сгорбившаяся на обтянутом дерматином узком диване.
Полина сжала её руки:
- Мне надо попасть в офис... Я сразу же вернусь, как что-нибудь выясню... Вы понимаете?
Соня молча кивнула. Она не могла найти слов поддержки, не могла ободрить Полину сочувственным взглядом, - просто сидела рассматривая потертый линолеум на полу. "Слабая я. Пессимистка. Невезучая. Ни веры, ни надежды за душой. Да и душа-то, где она? Нету", - обреченно думала Соня. Она уж знала, что опять останется одна. И смирилась. Только стала ещё меньше, старее и злей. Как бездомная собачонка. Есть такие - старенькие, облезлые, с печальными слезящимися глазами.
В "Ониксе" работала оперативная группа. Делом о крупном хищении государственного и коллективного имущества занимались МУРовцы. Полина рассказала о событиях первого апреля молодому, явно голодному и отчаянно перекурившему следователю Пруткову. Взяв подписку о невыезде из Москвы в течение суток, её отпустили.
- Как только мы получим какие-нибудь сведения о господине Сарычеве, тут же сообщим, - любезно пообещал следователь, которому Полина рассказала о своей связи с Глебом, о беременности и планах завести семью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55