Она почувствовала себя герцогиней и призналась в этом папе, которого уговаривала проводить ее до дверей Овертон Хауза.
Он не одобрял этот званый вечер, так же как общение Беатрис с семьей Овертонов, поскольку боялся знатной компании, где будут свысока смотреть на его дочь и она почувствует себя несчастной. Кроме того, он принимал в расчет, что миссис Овертон и ее драгоценный бездельник сын давно были должниками Боннингтона, ведь они числились его покупателями многие годы. Он мог вскоре послать им письмо с настойчивым требованием уплаты, после чего Беатрис отказалась бы от их гостеприимства.
Как бы то ни было, но он, ворча, согласился проводить ее почти до Овертон Хауза. Папа сказал, что в полночь он громко крикнет ей.
– Как Золушке? – спросила Беатрис.
– Золу… кто?
– Папа, вам надо читать волшебные сказки. Иногда в них совершенная правда.
Они, конечно, не были правдой.
Открытие, что она похожа на Золушку, Беатрис сделала после того, как вручила свою шаль служанке и показалась всем величественной (слова мисс Браун) в платье негибкой тафты, в котором она выглядела иначе, чем все гости – молодые девушки, одетые в легкий шелк и воздушный шифон. Беатрис представляла, что она будет похожа на маленькую крепкую темную елочку в солнечном саду.
Впрочем, не в этом дело, главное – ее заметят. Это старый генерал внушил ей, чтобы она была храброй, подумала Беатрис, когда миссис Овертон, тщетно скрывая свое недовольство, дотронулась до ее руки и пробормотала что-то невнятное. Затем вышел Уильям и тепло улыбнулся.
– Мисс Боннингтон! Я так рад, что вы пришли, – сказал он с такой явной искренностью и посмотрел так значительно, что волнение и робость обожгли ее до спазма в желудке. Она и не предполагала, что единственная любовь связана с таким жизненным органом, как сердце, подумала с изумлением Беатрис. Что это была любовь, она не сомневалась: это должно быть любовью.
Но вскоре Уильям покинул ее и оказался в центре внимания хорошеньких молодых женщин с прелестными локонами и в легких воздушных платьях. Беатрис уже не чувствовала себя маленькой елочкой, стоящей на веселой лужайке среди цветов.
Зазвучали скрипки. Длинная музыкальная комната сияла от сотен свечей и казалась огненной сказкой, и как всегда в атмосфере красоты Беатрис забыла о том, где она находится. Вдоль стен стояло много позолоченных стульев. Она села на один из них, открыла и снова закрыла веер, подумав, что здесь смешно было бы этим заниматься – веера, вечерние сумочки из бисера, танцевальные программы, пустая искусственная болтовня… Когда она будет здесь хозяйкой, решила Беатрис, давая волю своей фантазии, званые вечера будут уютными и проводиться только с лучшими друзьями, и тогда, наконец, она научится быть хорошим собеседником. – Вы позволите мне показать вам коллекцию бабочек, прежде чем вы уйдете, мисс Боннингтон? Я помню, вы проявляли интерес к ней.
Это был голос Уильяма, когда он остановился на минутку, прежде чем двинуться дальше с хорошенькой молодой женщиной, державшей его под руку. Минутой позже скрипки грянули в полную мощь и начались танцы.
Как-никак, но вечер проходил. Беатрис танцевала некоторое время с незнакомым молодым мужчиной (которого к ней послала, как она догадывалась, миссис Овертон, взявшая на себя заботу о гостях) и наконец с Уильямом, который умело подхватил ее, а затем сказал:
– Ох, извините меня… Мне очень жаль… Я думаю, следующим будет большой вальс, и я обещал… Вы с кем-нибудь танцуете большой вальс?
– Да, – солгала Беатрис и молилась, чтобы пришел папа.
Нет, не было прогулки по саду при луне ночью. Как она понимала, все оказалось хуже некуда. Она скрывала безнадежную любовь за бесстрастным выражением лица.
Ей захотелось, пока танцуют большой вальс, провести время наверху и снова блуждать из комнаты в комнату. А почему бы и нет? Никто и не заметит ее отсутствия.
Дом не может отвергнуть ее, как это сделал Уильям.
Это единственное занятие было ей вознаграждением. Беатрис обнаружила, что Уильям переехал в спальню генерала. Она догадалась потому, что шкаф со слайдами бабочек находился на том месте, где прежде стоял письменный стол генерала. Бабочки! Чертополоховка, красный император, стеклянница, павлиний махаон с раздвоенным хвостом. Она была рада, что узнала их, поскольку много читала о мотыльках и бабочках, с тех пор как давным-давно, после полудня, бегала по вересковому лугу! А ее счастье оказалось хрупким, как крылья бабочек. Это чувство возникло частично из-за воспоминаний, частично от упрямого ожидания. Несчастный званый вечер не разрушил ее надежд… Она была не из тех, кто отказывается от счастья потому, что молодой человек беспечен и бесчувствен. Надо подумать о более тонком подходе. Каждый делал ошибки. Она и сама сделала их достаточно. Кроме того, он не будет себя так вести, когда лучше ее узнает.
Старого генерала теперь нет, чтобы ее подбодрить, но другие существенные моменты обнадеживали.
Две женщины средних лет вышли из двери соседней спальни, поглощенные беседой о званом вечере, о котором говорили с какой-то невнятной неприязнью. Беатрис слышала каждое слово, сказанное ими.
– Если он не женится на деньгах, они окажутся в затруднительном положении. Бедная Бланш доверилась мне.
– В таком случае Лаура Прендергаст, вероятно, захочет это сделать?
– Боже сохрани! Нет. У нее денег даже меньше, чем у Овертонов. Иногда она просто флиртует с Уильямом. Он слишком непостоянный молодой человек и постыдно ведет себя. Я вряд ли позавидовала бы девушке, на которой он женится, будь она трижды очаровательна.
– Я думаю, он все же выберет деньги, а не очарование.
– Бедному Уильяму придется это сделать.
– Знаете, говорят, что Беатрис Боннингтон богатая девушка, и она сегодня здесь, на этом вечере.
– Правда? Это такая невзрачная и плохо одетая? Я удивляюсь, как ее сюда пригласили. Даже если Уильяму придется жениться на наследнице, он позаботится, чтобы найти невесту одного с ним сословия.
– Он не такая выгодная партия, Миллисент. Плохое здоровье, бездельник с репутацией Дон Жуана. Едва ли знатная наследница захочет въехать в такой дом. Он, правда, прелестен, но в действительности это не более чем хорошенький коттедж.
– Право, Этти, вы ужасный сноб!
– Нет, я только констатирую факты. Сравните с ним Сайон Хауз или Остерлей Парк, или Кенвуд. Эти великолепные дома достойны восхищения.
Итак, Овертон Хауз не представляет ничего особенного, мысленно согласилась Беатрис с Миллисент. Это отличный экземпляр архитектуры эпохи королевы Анны, и в будущем несколько домов подобных Овертон Хаузу будут покинуты, потомки заменят их на чудовищные современные здания, такие уродливые. Претенциозные, но недостаточно, чтобы иметь право называться так.
Папа не согласился бы с Миллисент, думала Беатрис, дом, который она описывала, был как раз такого типа, который вполне удовлетворил бы его.
– Но, – продолжала Миллисент доверительно приглушенным голосом, – не будем говорить о том, как сохранить дом и семью Овертонов. А что вы скажете о слухах, будто генерал хотел, чтобы его сын женился на маленькой Боннингтон? Иногда семье необходимо влить здоровую кровь. Ведь Овертоны практически истекли кровью и истощили себя ради своей страны.
– Значит, маленькая Боннингтон станет производителем пушечного мяса?
– Возможно. Но деньги на первом месте, это более существенно. Я убеждена. Конечно, если девушка романтична, для нее Уильям хороший выбор. Она пойдет на такого рода предложение.
– Вы не поверите, но… Разве вы не заметили, как она смотрела на него сегодня вечером? Она не научилась даже притворяться.
– Тогда я скажу – бедная маленькая дурочка. Не могу представить себе Бланш счастливой с такой невесткой, как эта.
– Но, возможно, она приобретет такое сокровище.
– Я поверю в это, моя дорогая, когда увижу, что Уильям пригласил на последний танец маленькую Беатрис. Осмелюсь предположить, что он собирается это сделать.
Он сделал это и танцевал с Беатрис некоторое время до того, как вечер был в разгаре, исполняя свои обязанности с учтивостью и очарованием. Если он притворялся, то он был выдающимся, замечательным актером. Беатрис была совершенно уверена, что он наслаждается ее компанией и беседой с нею. И в конце он спросил, не проводить ли ее домой. Но когда она сказала, что за ней приедет папа, он вдруг вспомнил, что не может выйти из дому. Она увидела две стороны его поведения, не так ли?
Да, подумала Беатрис, она это увидела.
С одной стороны, Уильям был выше подозрений, необыкновенно деликатный и внимательный, а с другой – глупо льстивый и восхищенный, что перешло в обыкновенное чувство какой-то неопределенности.
– Итак, Беа, – сказал папа, когда они были уже дома, – что это за молодой человек, который равнодушно сказал «спокойной ночи»? Его поведение было неискренним, ты заметила?
– Папа, как вы можете так говорить! Вы только что увидели его.
– Не ставь на эту темную лошадку, Беа. Уильям Овертон, да будет тебе известно, – часто встречающийся тип высокомерного сословия. Он думает, что ты кроткая маленькая мышка, которая будет целовать ему пятки, потому что он пригласил тебя в свой большой дом и отпустил тебе несколько комплиментов.
– Папа, я не такая уж дурочка.
– Нет, ты не дурочка, но это моя точка зрения. Это молодой Овертон думает, что ты достаточно глупая, чтобы клюнуть на его лесть. Все они хотят овладеть твоим банковским счетом. И твоя мать, и я знаем это. Разница между нами в том, что у твоей матери нет разума, а у меня есть. Что ты об этом думаешь, Беа? У тебя есть чувство гордости или нет?
У Беатрис желание было сильнее гордости. Знал ли папа об этом? Или он был так поглощен бизнесом, что видел в людях только такое качество, как жадность?
– Я думаю, что вы сделали поспешное заключение, – сказала Беатрис с укоризной. – Сегодня я получила приглашение на вечер в Овертон Хауз не потому, что завтра намеревалась надеть Уильяму Овертону обручальное кольцо.
– Но ты хотела бы? Признайся, моя любимая.
– Да. Если он захочет надеть кольцо на мой палец, я надену ему. Независимо от того, сделает он это ради моих денег или нет.
– Боже милостивый! – папа стал дергать себя за усы, словно они могли ему помочь найти выход. – Я всегда думал, что чувства в тебе преобладают. А предположим, я решил своей волей прекратить это знакомство?
Беатрис встревожилась.
– Вы не сделаете этого, папа. Я не хочу этих денег для себя…
– Значит, для этого праздного молодого человека? Ты действительно думаешь, что будешь счастлива в замужестве на таких условиях?
– Да, – сказала Беатрис. – Я хочу этого замужества и… действительно выйду за него замуж, – добавила она после паузы.
– Хорошо, но это еще не счастье.
– Но оно будет.
Внезапно в ней родилась уверенность, что это именно так. Ее глаза, серые, как нежное крыло мотылька, сверкнули острым стальным блеском в сторону отца. Отец издал короткий, но громкий смешок.
– Боже милостивый! Я уверен, что мистер Овертон ждет не дождется получить пачку денег.
– Для моей свадьбы, – сказала Беатрис, – мисс Браун должна как следует продумать наряд. Это платье совершенно не годилось для званого вечера. Я выглядела как плохо одетая.
Папа со знанием дела пощупал материал на ее платье.
– Это лучший маклосфильский шелк. Как ты могла выглядеть плохо одетой в самом лучшем, что только есть? – Он пристально посмотрел на дочь. – Ты же не можешь утверждать, что мы слишком опекаем тебя, Беа. Ты моя дочь, и я старался не делать этого.
– У меня никогда не было выбора, – ответила Беатрис.
Казалось, у мистера Овертона были серьезные намерения. После того званого вечера он начал ухаживать за Беатрис, и даже папа, Джошуа Боннингтон не мог к нему придраться. Однако никто никогда не говорил о любви. Беатрис не хотела говорить об этом, чтобы не заставить Уильяма лицемерить. Она полагала, что он ухаживает за ней под давлением семейного адвоката и матери, поскольку их вынудила ситуация, но Беатрис делала вид, что не догадывается об этом. Уильям был человеком чести и не первым джентльменом, очутившимся в затруднительном положении, которому приходилось жениться по расчету.
Когда наконец стало ясно, что брак состоится, Бланш Овертон, мать Уильяма, пригласила Беатрис осмотреть Овертон Хауз. Беатрис давно этого ждала. Ей хотелось впитать всю атмосферу дома, и, учитывая ее огромный интерес, миссис Овертон, немного поколебавшись, любезно пригласила Беатрис. Это не означало, что брачный контракт пробудил в ней любовь к своей невестке или уменьшил натянутость ее поведения и вежливой враждебности.
Они прошли из длинной музыкальной комнаты в желтую гостиную, затем в китайскую комнату (Овертоны всегда коллекционировали красивые вещи) и в зеркальную комнату, где в восемнадцатом веке обосновался один из, Овертонов – легкомысленный и странный джентльмен.
Время от времени менялись компании, которые жили в этой комнате. Позже роль этой комнаты изменилась, она стала более респектабельной, традиционным местом, где делались романтические предложения вступить в брак.
Беатрис сожалела, что Уильям не сделал ей предложение здесь, а выбрал вересковую поляну в Хисе, где теплый ароматный воздух великолепного летнего дня укрепил его дух и придал достаточно отчаяния, чтобы связать себя брачными узами с Беатрис.
Все спальни на втором этаже были восьмиугольными, и к ним примыкали покрытые пылью уборные, которыми давно никто не пользовался. Часть комнат использовалась в качестве гардеробных. Если бы здесь жила большая семья и в доме были дети, из этих комнат получились бы отличные спальни для гувернеров.
Верхний этаж был разделен на малюсенькие комнатушки, предназначавшиеся для прислуги и для людей, которые не нуждались в большом пространстве, довольствуясь немногим. Это были повар, две горничные, персональная обслуга миссис Овертон и две молодые служанки для уборки спален, словом, здесь жили все работники, кто ночевал в доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47