В этом и заключалась тактическая деятельность политика. Нармонов посвящал все усилия тому, чтобы пережить ещё один день, и не видел, что готовит ему будущая неделя… даже послезавтрашний день.— Вы осунулись, Андрей Ильич, — заметил Олег Кириллович Кадышев, сидя в кожаном кресле напротив президента.— На меня благоприятно действует ходьба, — криво улыбнулся президент.— Может быть, тогда вам стоит присоединиться к нашей олимпийской команде?Нармонов на мгновение остановился.— В самом деле, было бы приятно соперничать только с иностранцами. По их мнению, я блестящий политик. Увы, наш народ придерживается иной точки зрения.— Чем могу служить нашему президенту?— Мне нужна ваша помощь, помощь тех, кто находится на правом крыле.Теперь пришла очередь Кадышева улыбнуться. Пресса — как западная, так и отечественная — никак не могла разобраться в создавшемся положении. Левое крыло в Советском Союзе занимали сторонники жёсткой линии, поддерживающие коммунистов. На протяжении более восьмидесяти лет реформы в этой стране всегда начинались справа. Все, кого преследовал Сталин за то, что они стремились дать народу хоть немного личной свободы, клеймились как правые уклонисты. Однако на Западе те, кто называл себя прогрессивными деятелями, всегда занимали левое крыло, клеймили своих реакционных врагов как «консерваторов» и отождествляли, их с политическим правым крылом. Для западных журналистов было слишком трудно перестроить свои идеологические полюсы так, чтобы они совпадали с иной политической деятельностью. Только что обретшие свободу советские журналисты просто копировали своих западных коллег и прибегали к зарубежным терминам, что ещё больше запутывало и без того хаотичную политическую ситуацию. То же самое относилось к «прогрессивным» западным политикам, конечно, к тем, которые поддерживали проведение многих советских экспериментов в своих собственных странах — причём все эти эксперименты доводились до абсурда и превращались в нечто большее, чем просто провалы. Пожалуй, самым черным юмором во всём мире было брюзжание левацких элементов; отдельные из них уже заявляли, что отсталая Россия потерпела неудачу потому, что оказалась неспособна создать гуманистические правительственные структуры, тогда как развитые западные страны сумели добиться этого (не об этом ли говорил сам Карл Маркс?). Такие люди, подумал Кадышев, озадаченно качая головой, являются ничуть не меньшими идеалистами, чем представители первых революционных Советов, и такими же пустоголовыми. Русские всего лишь довели революционные идеалы до их логических пределов и обнаружили в результате только беды и пустоту. Теперь они поворачивали назад — манёвр, потребовавший политического и морального мужества, редко встречающегося в мире, — и Запад все ещё не мог понять, что же происходит! Насколько прав был Хрущёв, подумал член русского парламента. Политики одинаковы во всём мире. И почти все идиоты.— Андрей Ильич, мы не всегда согласны с вами при выборе методов, но у нас не бывает расхождений относительно целей. Я знаю, что у вас неприятности с нашими друзьями на противоположном крыле.— И с вашей группировкой тоже! — бросил Нармонов резче, чем следовало.— И с моими сторонниками, это верно, — небрежно согласился Кадышев. — Вы считаете, Андрей Ильич, что мы должны соглашаться с вами по каждому вопросу?Нармонов повернулся, и его глаза угрожающе сверкнули.— Только не сегодня, пожалуйста, — ответил он.— Какую помощь мы можем оказать вам? — Теряете самообладание, товарищ президент? — подумал он. Это плохой знак, друг мой…— Мне нужна ваша поддержка по национальному вопросу. Нельзя допустить распада всего Союза.Кадышев решительно покачал головой.— Это неизбежно. Надо дать прибалтам и азербайджанцам самим решать свою судьбу. Это устранит массу проблем.— Нам нужна азербайджанская нефть. Если мы согласимся на их отделение, наша экономическая ситуация ухудшится. А стоит дать волю прибалтам, их примеру последуют другие, и половина страны захочет стать независимыми государствами.— Половина населения, это верно, но меньше двадцати процентов нашей территории. Одновременно будут решены почти все проблемы, — заметил Кадышев.— Но какова будет судьба тех, кто захочет отделиться? Мы бросим их в пропасть хаоса и гражданской войны. Сколько из них погибнет, сколько смертей останется на нашей совести? — спросил" президент.— Это — нормальное следствие деколонизации. Не в наших силах предупредить его. Пытаясь удержать Союз от распада, мы просто будем содействовать гражданской войне на нашей собственной территории. Вот тогда придётся передать силам безопасности слишком много власти, а это опасно. Как и вы, я не доверяю армии.— Армия не способна на вооружённый переворот. В ней нет бонапартистов.— Ваша вера в лояльность армии намного превосходит мою. Мне кажется, что сейчас они увидели перед собой уникальную историческую возможность. Партия сдерживала военных, начиная с Тухачевского. У военных отличная память, и они могут прийти к выводу, что это их шанс.— Тех, что мечтали о военном перевороте, уже давно нет в живых! И детей их — тоже, — сердито огрызнулся Нармонов. — В конце концов, прошло больше пятидесяти лет. Те, у кого сохранились личные воспоминания о чистках, передвигаются в колясках или живут на пенсии.— Но их внуки-то живы, и не следует забывать об унаследованной памяти. — Кадышев откинулся на спинку кресла и задумался. В его голове пронеслась и тут же почти полностью оформилась мысль: неужели это возможно?..— Они беспокоятся, это верно, и эта обеспокоенность мало отличается от моей собственной. У нас существуют разногласия относительно того, как решить эту проблему, а не по вопросу контроля. Я могу сомневаться в их здравом смысле, но не в их преданности.— Возможно, вы правы, хотя я настроен не так оптимистически.— С вашей помощью мы можем выступить единым фронтом против тех, кто требует немедленного роспуска Союза. Это охладит их пыл, а нам позволит получить несколько лет нормализации. А уж затем мы можем рассмотреть порядок организованного выхода республик из Союза и создания настоящей конфедерации. Таким образом мы сохраним экономические связи при политической независимости.Президент хватается за соломинку, это Кадышеву было ясно. Он не выдерживает напряжения. Человек, двигающийся по политической арене с уверенностью нападающего хоккейной команды ЦСКА, демонстрирует признаки слабости… выдержит ли он такой стресс без моей поддержки?Может быть, решил Кадышев. Может быть. Очень жаль, подумал он. На самом деле Кадышев был лидером «левых» сил, которые стремились к роспуску всей страны и её правительства, чтобы затем насильно втащить оставшееся государство — в основе которого будет Российская Федерация — в двадцать первый век. Если Нармонов уйдёт… если он придёт к выводу, что не в состоянии продолжать свою деятельность, тогда кто…Я, конечно.Поддержат ли меня американцы?Как могут они не поддержать агента по кличке «Спинакер», агента собственного Центрального разведывательного управления?Кадышев работал на американцев уже шесть лет — как только был завербован Мэри Пэт Фоули. Он не считал это изменой, ибо, преследуя цель улучшить положение в стране, полагал, что это один из путей. Он снабжал американцев информацией о деятельности советского правительства — особенно о том, что происходило внутри него. Часть этих сведений была исключительно ценной, остальные же материалы американцы могли бы получить и от собственных репортёров. Кадышев знал, что американцы считают его своим самым ценным источником политической информации в Советском Союзе, особенно теперь, когда под его контролем находились сорок процентов Съезда народных депутатов — нового парламента страны, шумного и несколько самоуверенного. Тридцать девять процентов, поправил он себя. Нужно быть честным. Впрочем, если он сумеет предпринять правильные шаги, ему удастся завоевать ещё восемь процентов. Две тысячи пятьсот депутатов представляли самые разные оттенки политического спектра — тут были и истинные демократы, и русские националисты как демократического, так и социалистического толка, и левые и правые радикалы. Кроме того, здесь было немало осторожных политиков, державшихся середины, причём некоторые из них действительно пеклись о благе своей страны и курсе, который она выберет, тогда как остальные просто стремились к сохранению своего политического влияния. Кто будет прислушиваться к его призывам? Кого удастся привлечь на свою сторону?Вряд ли достаточно многих.Однако оставалась ли у него ещё одна карта?Да. Если только он осмелится открыть её.— Андрей Ильич, — произнёс Кадышев примирительно, — вы хотите, чтобы я поступился своими принципами, дабы помочь вам достичь той цели, к которой стремимся мы оба, однако при этом выбрать путь, которому я не слишком доверяю. Это сложный вопрос. Говоря по правде, я даже не уверен, что сумею обеспечить поддержку, на которой вы настаиваете. Мои товарищи могут отвернуться от меня.Слова Кадышева ещё больше взволновали президента:— Чепуха! Я знаю, что они целиком полагаются на вас и ваше суждение.И не только они, подумал Кадышев. * * * Как это и бывает в большинстве случаев, расследование велось главным образом путём изучения письменных материалов. Эрнест Веллингтон был молодым, но честолюбивым юристом. Выпускник юридического факультета и член коллегии адвокатов, он мог обратиться в ФБР и вести расследование по всем правилам. Однако он считал себя адвокатом, а не полицейским. К тому же любил политику, тогда как ФБР гордилось тем, что старается стоять в стороне от политики, избегая связанных с нею вопросов. Более того, Веллингтон политику обожал, считая её плотью и кровью государственной службы, и знал, что именно она является путём к достижению вершин как внутри правительства, так и вне его. Устанавливаемые им контакты увеличат его ценность для любой из сотни юридических фирм, имеющих связи с правительственными учреждениями, по крайней мере раз в пять, не говоря уже о том, что его имя станет известно в министерстве юстиции. Там он станет одним из кандидатов на пост специального помощника. Затем — лет через пять — попытается занять должность руководителя отдела… может быть, даже федерального прокурора в каком-нибудь крупном городе или возглавит следственную группу министерства юстиции. Это откроет ему дверь в большую политику и он, Эрнест Веллингтон, станет участником великой игры в американской столице. Короче говоря, такие перспективы, подобно пьянящему вину, кружили голову двадцатисемилетнему честолюбцу, который с отличием закончил юридический факультет Гарвардского университета и с показным презрением отверг весьма заманчивые предложения известных фирм, решив посвятить свои первые годы службе обществу.На письменном столе перед Веллингтоном лежала пачка бумаг. Его кабинет находился едва ли не на чердаке здания министерства юстиции, которое располагалось на длинном бульваре, что протянулся от памятника Вашингтону до Капитолия. Из единственного окна открывался вид на автостоянку в центре квартала, обречённого на снос. Кабинет был маленьким, кондиционер то и дело выходил из строя, зато Веллингтон был единственным обитателем этого скромного помещения. Не все знают, что адвокаты стараются проводить в суде как можно меньше времени, избегая появления там, подобно тому, как хвастуны уклоняются от проверки своих заявлений. Прими Веллингтон какое-либо из предложений нью-йоркских юридических фирм, что вели дела крупнейших корпораций, — самое выгодное из них принесло бы ему свыше ста тысяч годового дохода, — его обязанности сводились бы к работе корректора, высокооплачиваемого секретаря, выискивающего орфографические ошибки и случайные промахи в контрактах. Первые годы в министерстве юстиции тоже мало отличались от этого. Работая в аппарате прокурора, он оказался бы в гуще судебной деятельности, и вопрос, утонет он или выплывет, зависел бы только от него самого. Здесь, в министерстве, ему приходилось читать документы, разыскивая несуразности, нюансы, возможные технические промахи, нарушения закона, словно он редактировал детективы превосходного автора. Веллингтон приступил к заметкам.Джон Патрик Райан. Заместитель директора Центрального разведывательного управления, назначенный на этот пост президентом США — вот она политика в действии — и утверждённый в этой должности меньше двух лет назад. До этого он занимал пост исполняющего обязанности заместителя директора ЦРУ (по вопросам разведки) — после смерти адмирала Джеймса Грира. Ещё раньше был специальным помощником заместителя директора управления Грира и иногда представлял интересы разведывательного управления в Англии. Райан был также преподавателем истории в Военно-морской академии, закончил Джорджтаунский университет и работал брокером в балтиморском отделении фирмы «Меррил и Линч». Кроме того, несколько месяцев служил лейтенантом в корпусе морской пехоты США. Судя по всему, Райану нравилось менять профессии, подумал Веллингтон, записывая все важные даты в его биографии.Личное состояние. Все необходимые налоговые декларации находились в досье, в самом его начале. Райан был весьма богатым человеком. Откуда взялось его состояние? На анализ этого Веллингтону потребовалось несколько часов. Работая брокером, Райан проявил себя истинным ковбоем, который не мог жить без риска. В тот момент, когда служащие компании «Чикаго и Норт-Уэстерн Рейлроуд» выкупили её в свою собственность, он рискнул поставить более ста тысяч долларов и получил немалый куш — свыше шести миллионов долларов. Это была его единственная крупная ставка — действительно, выигрыш при его вероятности всего один к шестидесяти встречается не слишком часто, прав да? — но Райан добивался успеха и в других областях. Когда его состояние достигло восьми миллионов, он прекратил игру на бирже и начал готовиться к защите докторской диссертации в Джорджтаунском университете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158