Заблудиться он не мог. Местность была ровная, как стол, а Фронт был опытным командиром, отлично владеющим картой и компасом. На той стороне его радушно приняли, доставили в ближайший разведотдел, и майор, придя в себя после рискованного путешествия, начал давать показания.
Фронт окончил Военную академию имени Фрунзе, потом служил в штабе дивизии в Чите, затем отправился в МНР, где и продолжал службу. Вынужден был убежать через границу, предполагая, что «станет жертвой усмирительной работы» (так в тексте показаний), и зная, что его рано или поздно возьмут из-за его немецкой фамилии, а тогда это было возможно. Были у него и разногласия с комиссаром дивизии, а это также было тогда чревато печальными последствиями. Офицером он был информированным, знал многое и о войсках Забайкальского военного округа, и о частях 57-го особого корпуса. И, конечно, во время многочисленных допросов в японской разведке выложил все, что ему было известно. Японская разведка получила отличную возможность перепроверить и уточнить имевшуюся у нее информацию о советских войсках на Дальнем Востоке и особенно на территории МНР, а также об оборудовании монгольского плацдарма, который, как показали события 1945 года, имел решающее стратегическое значение в случае войны с Японией.
Интересна судьба показаний Фронта. Все, что он выложил сотрудникам разведотдела японского генштаба, а его, очевидно, допрашивали в Токио, было переведено на японский язык и издано в виде отдельной брошюры, которую разослали в штабы пехотных дивизий для ознакомления. В июле 1939-го во время сражения у горы Баин-Цаган на Халхин-Голе была разгромлена дивизия генерал-лейтенанта Камацубара, кадрового разведчика и бывшего военного атташе в Москве. При разгроме дивизии он бежал, бросив офицеров, солдат и штабные документы. После халхингольских боев все захваченные документы были разобраны в разведотделе. Показания Фронта перевели на русский язык и представили начальнику штаба 1-й армейской группы комбригу Гастиловичу. Комбриг распорядился ознакомить с показаниями сотрудников штаба (на сопроводительном письме 8 подписей), и все документы были сданы в архив. После рассекречивания показания перебежчика и та информация, которую он выдал японской разведке, перестали быть государственной тайной.
Что же рассказал Фронт и что могла узнать японская разведка о наших войсках на Дальнем Востоке? Он сообщил, что в августе 1937-го из Забайкальского военного округа на территорию МНР была переброшена мощная группа подвижных войск в составе 36-й мотострелковой дивизии, 6-й механизированной бригады, трех мотоброневых бригад, одного сводного бронеотряда, двух кавалерийских полков, одной авиабригады и друтих частей. Эта группа, численностью более 30 тысяч человек, была организована в 57-й особый корпус с дислокацией частей в Улан-Баторе и восточных районах республики. Численность, нумерация корпуса и дислокация частей были указаны им абсолютно точно. Правильно он указал и на то, что корпус подчинялся Москве, а 36-я дивизия была механизирована летом 1937-го года. Правильно он говорил и о том, что в безлюдной и пустынной местности Дзамин-Удэ расположена крупная группировка советских войск численностью свыше 7000 человек и 1500 автомашин. Группа прикрывается с воздуха – в этом районе имеется аэродром. Правильно он указал и дислокацию других частей корпуса. 36-я дивизия в районе Саин-Шанда, механизированная и мотоброневые бригады в Ундурхане, различные части и штаб корпуса в Улан-Баторе. Место нахождения складов и аэродромов было нанесено на японские штабные карты также по его показаниям. Бомбардировочная авиация Квантунской армии получила новые цели для бомбардировок в случае военного конфликта и использовала эту информацию во время боев на Халхин-Голе. В общем, японская разведка узнала о 57-м корпусе практически все. Конечно, что-то ей было известно и до этого. Агентуру в МНР она имела, а полностью скрыть ввод крупной группировки войск на территорию другой страны было невозможно, особенно учитывая то, что вводились десятки тысяч людей и тысячи машин. Артиллерийский майор подтвердил ранее имевшуюся в разведотделе информацию и существенно ее дополнил.
Абсолютно точно (проверено автором по архивным документам) сообщил Фронт и о численности и дислокации войск Забайкальского военного округа. Две кавалерийские дивизии, две стрелковые дивизии, механизированный корпус и все пять авиационных бригад. Не забыты были мотоброневая бригада в пограничном с МНР городе Кяхта и бурят-монгольская кавалерийская бригада в Улан-Удэ, танковые и кавалерийские школы и дислокация погранотрядов. Даже о такой совершенно секретной операции, судя по архивным документам, как передислокация 93-й стрелковой дивизии из Иркутска в Читу на место выбывшей 36-й дивизии, ему было известно, и он сообщил об этом японской разведке. Очень подробно в показаниях он говорил об организации, численности и вооружении 36-й дивизии. И неудивительно, в штабе дивизии работал долго и в военных делах после академии разбирался хорошо.
Наиболее полную информацию японской разведке он передал об артиллерийском вооружении частей округа и частей 57-го корпуса. Профессиональный артиллерист хорошо знал свое дело. Типы и количество орудий, калибры и количество боеприпасов – этими цифрами забито несколько страниц его показаний. Для японской разведки это была подробная картина оснащения боевой техникой (винтовки, пулеметы, орудия) как частей округа, так и частей корпуса. Таково содержание захваченного и переведенного документа. Информация была правдивой и ценной, хотя в некоторых вопросах Фронт признавал свою некомпетентность. Но несмотря на то, что о чем-то он и не мог сказать, выданная им информация имела для японской разведки большое значение. И не только цифровые данные, но и его рассуждения о возможных действиях советских войск в Монголии. В частности, он обратил внимание японского командования на возможные действия на монгольском театре таких специфических соединений, как мотоброневые бригады, на вооружении которых были только бронеавтомобили. В своих показаниях он отмечал, что «бронебригады, имея большую маневренную силу и поворотливость по сравнению с кавалерией, по значимости и способам использования имеют большие преимущества по сравнению с кавалерией и могут маневрировать на больших расстояниях. Их боевая сила соответствует кавдивизии. Бронебригада по сравнению с танковой бригадой не имеет большой ударной силы, поэтому используется ее маневренность, и употребляется она главным образом для окружения, обхода, расстройства тыла и т. д.». Через год во время боев на Халхин-Голе эти бригады действовали на флангах и замкнули кольцо окружения вокруг группировки японских войск.

* * *

О побеге Люшкова в Советском Союзе начали писать в 1990 году. До этого времени, хотя в конце 1930-х о нем писала вся мировая пресса, «в нашей стране не было перебежчиков». И в последующие годы он не был обделен вниманием прессы и историков. Так что читателям нет необходимости представлять этого человека: его биография описана достаточно подробно. Интересно другое: что мог сказать Люшков, какие тайны разведки как генерал НКВД он мог выдать. Но об этом современные историки молчат – очевидно, сказать пока нечего.
Автор не составляет исключения. Не хочется заниматься фантазиями и гадать на кофейной гуще. Тем более что подробный доклад с его показаниями, отправленный в Берлин, был сфотографирован Зорге и переправлен в Москву. Но этот документ осел в архиве ГРУ, и добраться до него пока невозможно. Одно предположение все же можно сделать. Люшкову были известны цифры, которыми пользовались органы НКВД и пограничники на Дальнем Востоке. И наверняка эту ценнейшую информацию он передал японцам. Очевидно, эта информация позволила японской радиоразведке расшифровать одну из телеграмм советских пограничников. Расшифровка этой радиограммы привела к хасанским событиям – первому серьезному боевому столкновению РККА с частями японской армии. Это одна из версий событий тех далеких лет, но и она имеет право на существование.
Японская радиоразведка перехватила и расшифровала одну из радиограмм, переданную командованием Посьетского погранотряда. В ней отмечалось значение двух ранее не охранявшихся высот, расположенных на границе западнее озера Хасан у стыка границ Кореи, Маньчжурии и СССР. Отмечалось, что укрепление этих высот и занятие их постоянными гарнизонами позволило бы держать под наблюдением всю местность сопредельной стороны в направлении северных корейских портов и стратегическую железнодорожную линию, проходящую вдоль границы. В случае же организации наблюдения с этих высот японской стороной, подчеркивалось в радиограмме, она получала аналогичные преимущества в отношении посьетского тылового района и морского побережья в направлении на Владивосток. В конце радиограммы испрашивалось разрешение приступить к фортификационным работам на высотах и организовать на них постоянное наблюдение.
Расшифровав радиограмму, японский генштаб армии принял во внимание оценку значения высот, данную советскими пограничниками, и решил не допустить занятия их советской стороной. Такая задача была поставлена командованию Корейской армии, которое отвечало за безопасность участка границы на этом направлении.
В связи с этим распоряжением генштаба императорской армии возникло острое соперничество между командованием и штабами Квантунской и Корейской армий, поскольку «квантунцы» сочли за величайшую несправедливость то, что не им было поручено «проучить» Советы. Накануне событий на Хасане один из высокопоставленных офицеров разведки штаба Квантунской армии даже направил командованию Корейской армии «личную» телеграмму, в которой указал, что в случае нерешительности Корейской армии «квантунцы» сочтут необходимым «дело наказания русских взять в свои руки».
К развязыванию конфликта японскую военщину подталкивало и одно из обстоятельств внешнего порядка. Япония, продолжавшая войну в Китае, после овладения в мае 1938 года городом Сюйчжоу готовила новую операцию с целью захвата уханьского промышленного района, надеясь, что после падения Уханя Китай будет вынужден капитулировать. Однако в ходе подготовки этой операции у японской ставки возникло опасение, как бы Советский Союз, оказывающий Китаю значительную материальную помощь, не посчитал этот момент наиболее удобным для широкого вмешательства в войну в Китае. Дело дошло до того, что некоторые высшие чины армейского генштаба были готовы прекратить все военные операции в Китае и перенести основные усилия на Север. Чтобы определить «истинные намерения русских», следовало, по выражению одного из старших офицеров генштаба армии, «провести разведку боем стратегического значения».
Подталкиваемое агрессивными «квантунцами» командование Корейской армии выдвинуло к хасанскому участку границы 19-ю пехотную дивизию со средствами усиления и некоторые другие части в качестве ближайших резервов. Не остался в стороне и морской генштаб: в нейтральных водах против устья реки Тумень-Ула было сосредоточено 15 кораблей японского военно-морского флота.
20 июля 1938 года японский посол в Москве Мамору Сигэмицу нанес визит наркому иностранных дел Максиму Литвинову и в ультимативной форме потребовал очистить от советских пограничников высоты Чжангуфэн (Заозерная) и Шачжаофэн (Безымянная) западнее озера Хасан, якобы принадлежащие Маньчжоу-Го. При этом посол пригрозил, заявив, что в случае отказа советской стороны Япония не остановится перед применением силы.
На протяжении второй половины июля мелкие группы японских военнослужащих неоднократно пытались нарушить границу, проходившую по водоразделу высот Заозерная и Безымянная. 15 июля при попытке вторгнуться на советскую территорию в районе высоты Заозерной был убит японский жандарм погранохраны. Назревавший конфликт мог вспыхнуть в любой момент. 22 июля Блюхер приказал привести в боевую готовность 40-ю стрелковую дивизию 39-го корпуса и Барабашский укрепрайон, а 24 июля – все войска 1-й армии Дальневосточного фронта и выдвинуть в район Хасана подразделения 40-й дивизии для усиления пограничников. Одновременно было дано указание Тихоокеанскому флоту, находившемуся в оперативном подчинении фронта, привести в боевую готовность корабли и морскую авиацию к действиям по пресечению возможного нападения японского флота и авиации.
Чтобы уяснить сложившуюся обстановку в районе озера Хасан, Блюхер, находившийся в Хабаровске, уполномочил ответственного представителя командования 1-й армии провести расследование на месте столкновения, происшедшего 15 июля, когда был убит японский пограничник. Однако это распоряжение командующего фронтом вызвало резкий протест заместителя наркома внутренних дел Фриновского, не желавшего допустить каких-либо проверок действий пограничных войск, находившихся в ведении НКВД. Фриновского поддержал заместитель наркома обороны Мехлис, который в то время производил почти поголовную замену политсостава фронта. Поддерживая связь с Центром по своим каналам, Фриновский и Мехлис получили из Москвы указание «разобраться с Блюхером». С того момента они, действуя через особые отделы частей фронта, начали поиски и фабрикацию компрометирующих данных на Блюхера и регулярно докладывали их в Москву. Выводы представителей командования 1-й армии о факте нарушения границы советскими пограничниками, переданные Блюхером по прямому проводу наркому обороны Ворошилову, были опротестованы Мехлисом и Фриновским и квалифицированы как «политическая ошибка Блюхера, льющая воду на мельницу японцев».
Тем временем большинство частей и соединений 39-го корпуса из-за продолжавшихся арестов оказалось дезорганизованными и небоеспособными. Командиры, наспех поставленные взамен арестованных, не знали ни личного состава, ни своих новых обязанностей и поэтому не справлялись с управлением своими частями и подразделениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84